-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Внецерковное христианство

2 комментария
Мир, в котором я живу: христианство оказывается вне церкви

Христиане решились, наконец, заговорить о переменах в окружающем мире. Положение дел таково, что если не разобраться в причинах кризиса церкви и не обратить тенденцию вспять, то христиане уже в ближайшем будущем останутся в меньшинстве. Против статистики трудно спорить. Я мог бы нарисовать крупными мазками глобальную картину и дать рекомендации служителям, но предпочту быть субъективным и исповедальным в своих размышлениях. К этому меня подталкивают и мои оппоненты, которые за последние годы обвинили меня в философском гуманизме, либерализме, постмодернизме и прочих смертных грехах с точки зрения традиционализма. Поэтому стоит прояснить эти вопросы не только для других, но и выразить это для себя.
Как христианин я должен время от времени давать некий самоотчет, сверять свои принципы, принятые ранее, с поступками и словами дня сегодняшнего. Побудительной причиной таких оценок и отчетов является фундаментальный факт текучести, изменчивости, процессуальности мира, в котором мы живем. Ничто не стоит на месте, все течет, все изменяется. Все реки текут. В реку нельзя войти ни дважды, ни однажды. Настолько все подвижно.
Жизнь предполагает постоянное обновление, внутренние перемены в ответ на внешние сигналы. Эти физические и биологические законы имеют свои духовные и социальные аналоги. Церковь и общество - открытые социальные системы, сложные организации и живые организмы, сообщающиеся сосуды. Их взаимная направленность, соотнесенность позволяет мне определять себя и свое место, формировать представления о себе и мире, в котором я должен ориентироваться, жить и служить.
Недавно мы провели круглый стол «Каким быть церквям завтра?», на котором один из участников заявил, что если на этой встрече никто не скажет о постмодерне, то дискуссию можно будет считать пустой. Можно было сказать и проще: когда христиане говорят о ситуации внутри своих религиозных общин, стоит хотя бы изредка выглядывать из окна, чтобы понять происходящее на улице и отреагировать на внешний мир. Я люблю постмодерн, потому что в этом умонастроении формируются представления о мире будущего. При этом я не считаю, что постмодерн имеет хоть какое-то отношения к нашим церквям, они далеки от будущего и даже от современности. Складывается впечатление, что мир ушел вперед на несколько эпох, а церковь осталась в средневековье. Так что здесь ликбезом насчет постмодерна не поможешь.
И общество, и церковь, как есть часть, остаются в плену архаики, традиционализма, коллективистских стереотипов, ксенофобии. В 1923 г. русский религиозный философ Борис Вышеславцев заговорил о вселенской миссии России в чрезмерно рационалистической мире, но тут же сбился на мифологизаторство: «Мы интересны, но непонятны; и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны. Мы и сами себя не вполне понимаем, и, пожалуй, даже непонятность, иррациональность поступков и решений составляют некоторую черту нашего характера»[1], после чего начал рассказывать сказки и былины, отыскивая в них ответы на загадки таинственной русской души.
Мифы владеют славянским сознанием до сих пор. Не пройдя Ренессанса и Просвещения, не приучившись к уважительному диалогу культур и религий, трудно разобраться в современных проблемах мира, в том числе и в постмодерне. Перепрыгивая через ступеньки, не задерживаясь на уроках истории, мы вообразили, что уже сидим на вершине горы и можем поучать ошибки человечества.
Я убежден, что Бог управляет всей историей, а это означает, что церковь должна пройти все стадии развития человечества вместе с людьми, принимая в событиях участие и разделяя ответственность. Большой бедой наших церквей является непреодолимая разорванность, разобщенность культуры и церкви, наблюдаемая с начала Реформации. Реформаторы были учениками гуманистов и сделали великое дело для очищения церкви от средневековых пережитков, но основным оружием их продолжателей стали отнюдь не книги, а мечи. Крестьянская война потопила в крови непонятые инициативы христианских гуманистов. Профессор Лютер вызывал ненависть у масс, которые требовали простых, непрофессорских решений. Ранее он сам критиковал интеллигента Эразма Роттердамского, но после узнал на себе ужасы народного, бескультурного христианства. Я задаю себе вопрос: не лучше ли для нас, если бы Лютер писал и печатал всю жизнь книги, не бросая зажигательных фраз в народ? Не стоило ли объединиться с Эразмом и заняться просвещением народа, вместо того, чтобы бросить армии разных церквей навстречу друг другу?
Церковь была реформирована, но заплатила за это столетием религиозных войн и разобщенностью с обществом, отчуждением от людей. Средневековая культура была разрушена, но не реформирована. Культура осталась вне церкви и была отдана на откуп «титанам Возрождения» и интеллигенции Нового времени. Оттуда идет прямая линия к Просвещению и Постмодерну, в которых прозвучал приговор «религиозному мракобесию» и была провозглашена свобода общества от церкви. Если церковь ничтоже сумяшеся проводила реформы ценой человеческих жертв, то общество тем смелее взялось за революции без церкви и против церкви. Церковь и общество как части некогда целого средневекового мира стали противоположны друг другу и до сих пор находятся в состоянии войны.
Есть и другая тенденция в истории. Она хорошо видна в истории восточного христианства. Я имею в виду византийский идеал симфонии церкви и государства. Ныне он воплощается в России и остается предметом мечтаний для желающих собрать в одних руках все ветви власти.
Утрату дистанции от мира, растворение церкви в мире ради комфорта и власти, торговлю своими принципами можно вписать в логику экономики. Война и торговля определяют отношения между властью политической и властью церковной. Простые же люди, не имеющие отношения к власти, страдают от «смерти Бога» в современной культуре, и от распятия Бога современными фарисеями.
Пока мы рассматриваем отношения церкви и общества в категориях власти (войны – власти политической, торговли – власти экономической), неравенство не разрешимо; не имеет большого значения, кому власть принадлежит, ибо она Богопротивна и оскверняет ей обладающего.
Сегодня многие церковные служители мечтают иметь те же богатства и полномочия, что и политики. Но не достаточно получать льготы, награды, покровительство от власти, чтобы наконец-то влиять на общество. Нужно изменить стиль мышления и отказаться от власти. «Разделяй и властвуй» - не для христиан, у которых тысячи конфессий, конкурирующих между собой за прихожан. Почему бы не посмотреть на мир в ракурсе духовной культуры, а не власти? Культура может быть общей, а власть нет. Культура по природе духовна, а власть мирская. Но при всем этом церковь занята борьбой за власть, а не преображением культуры.
Конечно, с культурой не все так просто. Мы настолько запустили христианскую культуру, что руки опускаются. Зато в светской культуре за это время произошла огромная инволюция и Богоборчество достигло беспрецедентных успехов.
В своем отношении к миру я замечаю определенную эволюцию. Раньше я часто цитировал фразу «В одной руке Библия, в другой газета». Ныне сторонники «теологии освобождения» в меньшинстве, но их слова звучат как неотвеченный вызов: «Мы остро нуждаемся в обновлении богословского образования, в исследовании проблем, вставших перед нами в последнее десятилетие, Это вопрос о связи между словом Божьим и реальностью. Мы должны держать Библию в одной руке и газету в другой. Газета без Библии лишена смысла, а Библия без газеты бездейственна»[2].
Вместе с тем мир не столько привлекает меня как поле деятельности, сколько пугает как враждебная территория, на которой я вряд ли могу что-либо серьезно изменить. Сейчас, когда растут мои дети, я переживаю не только о своем призвании, но и безопасности в мире завтрашнего дня. Я все больше соглашаюсь с Гоголем, который писал в конце жизни: «Некоторые из нынешних умников выдумали, будто нужно толкаться среди света для того, чтобы узнать его. Это просто вздор. Опроверженьем такого мнения служат все светские люди, которые толкаются вечно среди света и при всем том бывают всех пустее. Воспитываются для света не посреди света, но вдали от него, в глубоком внутреннем созерцании, в исследовании собственной души своей, ибо там законы всего и всему: найди только прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдешь, тогда этим же самым ключом отопрешь души всех»[3].
Учитывая, что церковь занимается властью и мало занимается культурой, это отпугивает от нее ищущих, наиболее творческих и думающих людей. Они приходят в христианство, но не приходят в церковь. Можно смело говорить о нецерковном христианстве, развивая интуиции Д. Бонхеффера об «анонимном христианстве». Как отмечают религиоведы, «Основную конкуренцию православию составляют не другие религии, а бурно растущая категория людей вообще без (конфессиональной принадлежности, «христиан вообще». «Христиане вообще» — это люди с менее определенным, менее четким религиозным мировоззрением, чем приверженцы какой-либо определенной конфессии… Движение, таким образом, идет не к большей определенности,, а к большей неопределенности»[4].
Очевидно, что демократизация общества открыла дорогу к адогматизму религиозного мышления, раскрепостило его. После атеизма пришло не христианство, а некая синкретическая духовность. Корни такой религиозности связываются с протестантизмом, «с господством той формы христианства, которая первой пошла путем религиозной терпимости, толерантности и идейной дедогматизации» [5].
На мой взгляд, анонимное, нецерковное христианство становится реальной альтернативой в мире, где церковь скомпрометировала себя игрой в политику и бизнес. Примет ли церковь этот вызов всерьез, будет ли готова на новую реформацию – вопрос для ее лидеров. Для себя я определился, что буду делать все, что смогу для такого обновления церкви, для развития христианской культуры на дистанции от власти. Я не выбирал мир, в котором я живу, но я выбираю свою позицию в нем – человека культуры, ее адвоката, апологета, проповедника. Если завтра появятся те, кто сможет изменить образ мира, вернуть церковь в общество и преобразить тем самым духовную культуру, я буду считать, что в этом большом деле есть и мой вклад, малозаметный и малопонятный сегодня. Уверен, что все малые усилия, предпринятые вчера и сегодня, завтра суммируются в великом деле реформации.
[1] Борис Вышеславцев. Русский национальный характер // Вопросы философии. – 1995. - №6

[2] «В одной руке – Библия, в другой – газета» // http://religion.ng.ru/facts/2000-07-12/4_ecumenic.html
[3] Гоголь Н.В. Собрание сочинения в 14 т. – М.-Л., 1952. - Т. 8. - С. 248
[4] Филатов С.Б., Фурман Д.Е. Религия и политика в массовом сознании // Социологические исследования. – 1992. - №7. - С. 6
[5] Там же. - С. 8.

Церковь, в которую приятно звать

3 комментария
Я не пастор, но много думаю о различных образах церкви, с интересом изучаю опыт других стран, копаюсь в истории. Численный рост, эффективность организации, целеустремленность служения, миссионерское видение, финансовая состоятельность – все эти характеристики очень важны, и есть достойные примеры того, как их достигать и соединять. Но если попытаться все максимально упростить, то меня больше беспокоит другое. При всем видимой успехе церкви, хочется ли звать в нее людей, настолько ли мы счастливы в своей церкви, что с радостью и неутомимой энергией готовы приглашать всех людей присоединиться к нам? Коль церковь существует для людей, то недостаточно того, что самим верующим в ней комфортно, главный вопрос – интересна ли она обществу, открыта ли для него, настроена ли на нужды и вопросы людей. Важно услышать основные претензии людей к евангельской церкви, для того, чтобы учесть их и попытаться ответить на них: протестантские церкви рассчитаны на примитивных, малообразованных, некультурных людей; протестанты не стали национальной церковью и представляют интересы Запада; церкви завышают планку требований к людям, в общинах господствует дух подозрительности и осуждения, вместо этики любви и свободы царствует этика закона и наказания; евангельские общины страдают манией исключительности и не дружат с другими конфессиями.
Недавно редактор официального баптистского сайта написала мне, что «христиан не должны контролировать ожидания общества, они могут быть самыми причудливыми». Согласен, что ожидания могут быть причудливыми и попадать под манипуляцию и контроль не стоит. Но не оправдываемся ли мы этими надуманными «причудливыми ожиданиями», при этом уходя от вполне естественных вопросов общества и ответственности перед ним. Если мы говорим, что служим людям, то почему не готовы даже выслушать их? Может быть потому, что, соглашаясь с внешней критикой, не можем ничего изменить? Я скажу честно, меня многое тяготит в традиционной евангельской церкви – авторитарное управление общиной, подавленность личности, низкий уровень проповеди, показное благочестие; могу только представить, насколько все это «дико» для постороннего человека.
Можно несколько перефразировать «золотое правило» применительно к церкви: выбирай такую церковь, которую ты мог бы рекомендовать другим людям; будь таким христианином, каким захотели бы стать твои дети; будь настолько святым, чтобы твоя «святость» не стала осуждением для других.
Сегодня мы все еще расхлебываем советское наследие и собственные сектантские комплексы. Мы на переправе, на мосту, на переходе. К чему? Что мы видим в будущем, влияем ли мы на него, есть ли у нас видение, которое движет нами и вдохновляет нас? Какой я вижу церковь завтрашнего дня?
Прежде всего, это «церковь для всех», т.е. церковь, в которой никому не тесно. В этой церкви интересно интеллектуалу и все понятно простолюдину. Здесь реализуется христианский универсализм, о котором так сильно сказал апостол Павел: «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, - не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, - чтобы приобрести чуждых законы; Для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9:19-22).
В евангельской церкви не чувствуются себя неловко «люди с улицы», случайно зашедшие в храм. Служение рассчитано не на самих верующих, но на всех людей. Здесь говорят не на религиозном диалекте, но на «общем языке» (именно таким был язык Нового Завета). Здесь не нужно ничего знать о специальных ритуалах и религиозных практиках, чтобы встретиться с Богом и почувствовать себя дома. Открытое сердце, искреннее обращение к Богу, сокрушение своего грешного «я» - и никаких дополнительных условиях.
Живая церковь - это «церковь без стен». Христос определил призвание христиан быть «светом мира», но они часто закрывались в четырех стенах «из страха перед иудеями». Нам знакомо и понятно чувство страха перед внешним миром, который «лежит во зле». Нам знакомо и чувство домашнего комфорта и безопасности, которое нас охватывает в церкви. Вместе с тем, церковь, которая служит сама себе и закрывается от общества, отрекается от своего призвания. Никто не запрещается нам создавать клубы по интересам. Но если уж мы названы церковью, то наш удел быть в гуще событий, чтобы там выразить свое христианство в прямом участии и слове надежды.
Желанная церковь – община, в которой дышится легко, в которой нет места манипуляциям над людьми, в которой каждый может быть собой. Я много думал об известной фразе «Каждый баптист миссионер» и что-то настораживало меня в этом, казалось бы, зажигательном девизе. Если быть миссионером значит выражать свою веру, то это естественно как дважды два четыре – веру не скроешь, всегда будешь говорить о своих ценностях и принципах, особенно там, где возникнет конфликт с другими мировоззрениями. Но если это обязаловка пополнять члены баптистской организации, затягивая людей в церковь чуть ли не насильно, то это не для всех (напрашивается и следующий вопрос – насколько это вообще соответствует евангельской модели миссии). Должны быть миссионеры, но должны быть и педагоги, ученые, писатели, врачи, чиновники, рабочие, которые будут «просто христианами» или миссионерами на своем месте.
Церковь состоит из разных социальных и культурных групп, не подавляя их разностей. Но при этом сохраняется семейственность, чувство общности и родства. Здесь нет клира и мира. Евангельская церковь не зависит полностью от пастора, в ней на практике реализуется принцип всеобщего священства. «Каков поп, таков приход» - пословица верная, но не на все сто. Потому что община сама выбирает своего попа и образ своего служения.
Евангельская церковь проповедует не христианство, а Христа. Всегда кажется, что собственное представление о Христе самое правильное, однако не стоит путать его (представление) с Христом, икону с живой личностью. Церковь, принадлежность к которой приятно признавать, не будет замечена в критике других церквей. Она снисходительна к церковным болезням других конфессий, потому что знает, что и сама не идеальна. Здесь те же люди с грешной природой. Потому не может быть претензий на исключительность и высокомерия по отношению к другим. Когда митрополита Антония (Сурожского) спросили, как он может проповедовать у протестантов и не конфликтовать с ними, он ответил: «Все очень просто – я проповедую не православие, а Христа». Я мечтаю, чтобы протестантских проповедников так же приглашали в православные храмы, и они проповедовали там не свое понимание христианства, а живого Христа. Да и в наших церквях люди не насытятся информацией о ересях и изобличением новых грехов. Учение о любящем Христе и благодати должно быть снова поставлено во главу угла жизни и служения церкви. Чем более «безблагодатной» становится церковь, тем более она фокусируется на чужих ошибках и проступках. Филипп Янси хорошо рассказал о безблагодатности традиционных протестантских церквей. Советую читать не «Откуда все это появилось» наших прославленных борцов с православием, а «Что удивительного в благодати» простого парня Филиппа.
Я завершаю свои краткие размышления о церкви, куда хочется спешить и куда приятно звать, с предчувствием большого будущего, которое откроет для нас Бог. Оно будет связано с нашим глубоким покаянием в формализме и безблагодатности, которые оттолкнули тысячи людей от церкви. Оно будет связано с обновлением церкви, ее новой реформацией. И, конечно же, это будущее принесет пробуждение среди нашего народа. Когда церковь приготовит себя, приведет в порядок, чтобы принимать людей и служить им, званые заполнят свои места.

ПАНДЕМИЯ ХАМСТВА

Комментариев нет
Мутируют вирусы, и это страшно, смертельно опасно для здоровья человека. Но куда страшнее тот очевидный факт последнего времени, что мутируют люди, сознательно или безрассудно изменяя собственную природу.
Ученые много говорят о вирулентности гриппа – птичьего, свиного… Вирулентность – способность быстро распространяться, заражая все новые объекты и сферы. Вирус подстраивается под ситуацию и находит слабые места, через которые можно проникнуть в организм и подавить все защитные механизм. Примечательно, что вирулентность – количественный признак, поэтому количество возбудителей можно измерить и оценить степень опасности.
Менее заметна и измерима «вирулентность зла», о которой предупреждал Жан Бодрийяр. Философ заговорил о новых формах Зла, в которых оно выходит на поверхность: «все современные средства массовой информации сами обладают вирусной силой и их вирулентность заразительна общественной жизни; «СПИД, терроризм, экономический крах, электронные вирусы овладели коллективным воображением» (Бодрийяр Ж. Прозрачность зла). По Бодрийяру все эти вирусы сопротивляются системе, организованному порядку. Согласен, это дело нужное, тоталитарное устройство общества и культуры провоцирует бунт и хаос как способ уравновешивания и высвобождения. Но что если вирус мутирует настолько, что обращается против самой жизни – «почему есть нечто, а не ничто»? Не стоит ли за всеми вирусами, имеющими в подавляющем большинстве случаев социальную подоплеку, метафизический бунт против естественного закона, Богом созданного мира? Когда образ и подобие Бога деконструируется, разлагается, когда мир делается настолько неузнаваемым в своей заразной болезни, что становится почти реальным исполнение заветного желания бунтующего человекоубийцы «мы наш, мы новый мир построим; кто был ничем, тот станет всем». Подобное говорит черт Ивану Карамазову: «Раз человечество отречется поголовно от Бога, то наступит все новое».
Гораздо раньше, чем болезнетворные вирусы сведут человечество в могилу, «вирулентность зла» сведет человека с ума, когда «естественное заменят противоестественным». Такое неадекватное поведение человека можно считать метафизическим хамством, когда нарочно и цинично ругается все высокое и Божественное и, напротив, превозносится низкое и животное. Воцарившееся вместо живой веры мещанство, мещанство человека без Бога есть хамство, по словам Дмитрия Мережковского.
Хамство – когда не просто становятся геем, но показывают это перед всеми как высшую норму; когда ругаются матом не приглушая голос; когда высшие чиновники врут и не опускают глаз; когда вымирающие нации с холопской ментальностью норовят показать всему миру «кузькину мать».
Среди хамского большинства трудно верится в возможность перемен. Пандемия хамства имеет апокалиптический характер и готовит антихристов приход. По Мережковскому «Хама Грядущего победит лишь Грядущий Христос». «Утешайтесь этой надеждою»

Как на войне

1 комментарий
Здоровье постсоветского общества пугает куда больше, чем глобальный экономический кризис. Здесь уж кризис настоящий, в его буквальном значении – переломный момент, ситуация на грани жизни и смерти. К сожалению, наблюдения не внушают оптимизма – пациент скорее мертв, чем жив.
О столь плачевном положении вещей (да не вещей, а самих людей!) мало кто рискует говорить, не очень благодарное дело поднимать столь больную тему. Недавно моя жена гуляла с детьми на детской площадке и сделала замечание подросткам, которые бурно веселились и грязно ругались. Старушка, сидящая с внучкой рядом, вступилась за молодежь: «Чего вы их ругаете? Ведь ваши дети подрастут и станут такими же!». Нет слов. Мы не хотим, чтобы наши дети росли в плохих компаниях и привыкали к рискованным удовольствиям. Но, увы, большинство наших подрастающих соотечественников предпочитает не жить, а весело и бездумно убивать себя. Угроза национальной безопасности - не столько стихийные болезни, внезапные напасти, такие как птичий или свиной грипп, сколько выбранный самим же человеком нездоровый образ жизни, безволие, депрессии, лень, вредные привычки.
Украина и Россия впереди планеты всей по уровню потребления алкоголя на душу, по подростковому алкоголизму, по темпам развития ВИЧ, по вымиранию населения. Мы живем в практически боевых условиях. Боевая готовность должна быть повышена до высшего уровня. Однако проблема в том, что тревогу бить некому. Вменяемых, здоровых, и при этом ответственных людей осталось всего ничего. Я уверен, что христиане должны быть в их числе.
Что может преложить христианство обществу? Целостную заботу о человеке - его теле, душе, духе. Очень трудно сразу заговорить с молодежью о высоких материях. Но можно через физическое здоровье приблизить его к пониманию духовных истин, последовательно и ненавязчиво исцеляя всю личность человека. «В здоровом теле - здоровый дух». Эта максима древних не всегда справедлива, но хороша как пожелание. Здоровье тела - не достаточное, но все же необходимое условие для здоровья души.
«Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы -- нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным», - писал за две тысячи лет апостол Павел, прошедший спортивной ходьбой тысячи километров, избороздивший все Средиземноморье.
Древние греки считали спорт разновидностью агонистики - состязательности, конкуренции, «естественного отбора». В христианстве тоже есть момент агонистики, но состязание проходит уже не ради доказательства своего превосходства, но для лучшего выполнения Божьего поручения.
Для верующего человека, как и для спортсмена, жизнь фокусируется на цели, на достижении все более высокого результата ценой смирения и совершенствования себя. Самопознание, работа над собой, самообладание - ступеньки по преобразованию себя, когда слабости не оправдываются, а постепенно преодолеваются. Я помню, каким неприятным открытием для меня стал тот факт, что я не умел подтянуться на перекладине перед всем классом. Через два года после изнурительных тренировок я овладел перекладиной и занял первое место в городе. Здоровый образ жизни, физкультура, спорт воспитывают не только тело, но и душу, характер личности, целеустремленность.
. «Если вдруг оказался друг и не друг, и не враг, а так; если сразу не разберешь, плох он или хорош, - парня в горы бери, рискни, не бросай одного его, пусть он в связке одной с тобой, там поймешь, кто такой», - Владимир Высоцкий стремился ввысь, звал туда других, зная по себе, как очищается тело и дух в здоровом состязании. Увы, сам Владимир Семенович преждевременно сошел с дистанции. Многих моих одноклассников уже нет в живых. Народ гибнет как на войне. Эта война самая страшная, потому что самоубийственная. Ко всем верующим в Бога и любящим ближних звучит призыв: «Спасай взятых на смерь, и неужели откажешься от убреченных на убиение?».

О доказательствах любви

Комментариев нет
…Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5:8).

Очень трудно строить аналогии между любовью человеческой и Божьей, но другого нам не дано, это самое высокое чувство, позволяющее выйти за свои пределы и соприкоснуться с Богом. Мы знаем по себе, как трудно, почти невозможно любить, но Бог вдруг открывает нам эту возможность Своим примером.
Меня очень восхищает краткое слово «НО» в этом стихе апостольского письма к Римлянам. До тех пор говорилось, что по-человечески жертвенная любовь к какому-то «немощному», «нечестивому» практически не реальна. Сам апостол из своего многолетнего опыта говорит: «Едва ли…» (Рим. 5:8). И мы печально соглашаемся с этим, ибо знаем, как нас раздражает несовершенство другого человека, как одна соринка в глазе ближнего может вывести нас из себя. Понимаем и другую сторону, что так же кто-то не можем любить нас, с нашим скверным характером, завышенной самооценкой, необоснованными претензиями ко всем. «Едва ли» возможна любовь. И все тут рушится в пропасть непреодолимую. А потом вдруг звучит «НО». И это «но» приходит не от нас, у нас нет сил для этого. Сам Бог полюбил нас, подарил нам любовь. Однажды Бог сказал мне: «Едва ли в тебе можно найти что-либо достойное любви. Но Я люблю тебя не за то, что у тебя есть. Наоборот, все, что у тебя есть и будет, - благодаря Моей любви». Так же и мы можем проверить и доказать свою любовь к другому человеку: «Я люблю тебя не потому, что ты для меня самая красивая, самая добрая, самая умная. Ты самая лучшая, потому я люблю тебя». Наверное, на свете только любовь не нужно доказывать. Даже если она кажется, она обладает реальной силой. Можно доказать, что ее не должно быть, что она невозможна. Но сердце без слов все это опровергает. Любовь доказывает себя сама. Любовь – основа себя. Она ни на чем не строится, ничем не подтверждается, ничем не обусловлена, ни от чего не зависит. Она в начале всего.
А вот когда любовь возникла и утвердилась, когда произошла встреча любящих, они одаряют друг друга, выражают свои чувства в поступках, словах, взглядах. Это можно назвать не доказательством, а подтверждением любви. Апостол Павел говорит в следующем стихе своего письма (Рим. 5:9) многообещающие слова - «тем более». Если уж Бог нас полюбил грешниками, если уж мы полюбили своего избранного человека «просто так», «ни за что», «самого по себе», то «ТЕМ БОЛЕЕ» будем любить, радоваться, наслаждаться, когда нам ответят взаимностью, когда мы окажемся вместе, когда настанет новая жизнь и двое станут одним.
no