-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Независимость - Божий дар

1 комментарий

Двадцать лет назад распался СССР – богоборческая империя зла и тюрьма народов. Но еще до распада многие народы этой империи сделали свой выбор в пользу независимости. Для Украины такой выбор не был случайным или одномоментным, процесс растянулся во времени, был связан с канвой политических событий и внутриобщественными дискуссиями. Еще 16 июля 1990 года Верховный совет УССР принял Декларацию о государственном суверенитете Украины, а 24 августа 1991 года утвердил ее основные пункты Актом провозглашения независимости Украины. Окончательное решение было ускорено августовским путчем ГКЧП, но учитывало не столько конъюнктуру момента, сколько «волю украинского народа и его извечное стремление к независимости»
Двадцатилетний путь самостоятельных исканий для Украины был крайне сложным, но было бы детской наивностью ожидать от самостоятельности – легкости.
Привыкшие держаться за «старшего брата» до сих пор переживают накаты ностальгии. Для них распад СССР и парад суверенитетов – «геополитическая катастрофа». Можно понять российских политиков, чьи имперские планы связаны с возрождением наднациональной государственности, но трудно понять христиан, чающих «всеобщего братства» с тунгусом и другом степей калмыком под сенью златоглавого орла или красной звезды.
Ценность свободы остается малораскрытой для постсоветских людей, даже для воцерковленных верующих. Идеи свободы принято даже ругать; поскольку они не соответствуют православию византийско-московского типа, тем хуже для них. Так, о правах и достоинстве человека судят не по «естественному закону», не по Конституции, не по Библии, а по документам РПЦ или особенностям русского характера.
С правом народа на свободу дело обстоит подобным образом. Особенность, уникальность каждого народа, его право на религиозную, культурную и политическую независимость, так же малоценны в глазах (пост)советского человека, как и человеческая индивидуальность.
Между тем право человека на судьбоносный выбор, как и право народа на независимый путь, оправдывается богословско-библейски. Бог слишком уважает каждого человека и каждый народ, чтобы лишить их свободы, даже если она граничит с опасностью и роковыми последствиями.
Очевидно, есть народы, способные жить в чужой тени, даже не мечтающие о собственной государственности и особой роли в истории. Очевидно и то, что украинский народ предопределен к самостоятельности и вечной борьбе за нее. Вместо того, чтобы искать легкие пути, легкость которых связана с отказом от себя, стоит однажды решиться на благо и бремя свободы, учиться ответственно распоряжаться своей свободой, идти своим путем последовательно и терпеливо.
Церковь может пройти этот путь с народом. Для нее это уникальная возможность участвовать в закладке фундамента национальной идентичности и стать его частью.
Бог слишком любит украинский народ, чтобы лишить его права выбирать свой образ жизни и свой образ будущего. Независимость – Божий дар, который нельзя назвать легким, но без него нельзя достигнуть зрелости.

risu.org.ua

50 лет по пути разделения. Чему учит история «отделенных» баптистов

3 комментария

Пятьдесят лет назад среди баптистских церквей СССР возникло мощное духовное движение. Для церкви оно стало радикальным реформаторством, для советского государства опасным религиозным диссидентством. Церковь в который раз показала свою неподконтрольность власти, идейную принципиальность и неиссякающий лидерский потенциал, вовсе не ограниченный продажной номенклатурой.
Никто не мог ожидать, что антицерковные директивы власти, покорно принятые к исполнению руководством Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов (ВС ЕХБ), вызовут массовое сопротивление на уровне поместных общин.
Как могло случиться, что простые, необразованные, малоопытные служители из глубокой провинции смогли организовать движение сопротивления, охватившее весь Советский союз? Как можно было в условиях тотального контроля создать подпольное издательство, самодельные печатные станки, сразу несколько типографских центров? Как в условиях постоянных преследований писались документы, обращения, проповеди, целые книги; как никому неизвестные молодые лидеры смогли поднять протестное движение на столь высокий идейный уровень?
Даже яростным оппонентам «отделенных» пришлось удивляться и говорить о «чуде». Харизму и талант лидеров признавали и руководители ВСЕХБ, и представители советской власти. История вывела из тени молодых, энергичных, принципиальных священнослужителей, бросила их в гущу событий. Мы говорим об «истории», логика которой может многое прояснить – особенностями послевоенной ситуации, «оттепелью» в обществе, поколенческими сменами в церкви. Сами же отделенные не знали таких объяснений и говорили только об Иисусе, почти как их дальние предшественники – первые христиане, умиравшие за веру со словами «Pro Christo».
История объясняет далеко не все. Здесь история столкнулась с личностью верующего, верой, верностью. Почему перспективные лидеры «отделенных» выбрали для себя не международные конференции и уютные места в московской канцелярии, а нелегальное положение, тюрьмы и лагеря? Что заставляло тысячи молодых людей ломать свои судьбы «ради Иисуса и Церкви»?
Подобное религиозное диссидентство напомнило миру и самой церкви, что у христиан есть свой Царь, своя родина, свой образ жизни, свои принципы. Все попытки советской власти включить евангельские церкви в тотальный порядок советской жизни, где религиозное подчинено социальному, а социальное идеологическому, оказались наивными. Церковь по своей природе остается инаковой. Для партийных функционеров стало открытием, что можно купить или запугать руководство церкви, но в своей целости она остается свободной, неподвластной людям, церковью Христовой.
Наивность советских вождей вполне объяснима в рамках мЫшления модерна, где религиозное почти растворялось в стихии общественной жизни. Этим же объясняется и поведение законопослушного руководства ВСЕХБ, увлеченного борьбой за мир, оправданием власти, воспитанием «советского верующего».
«Отделенные» стали в сторону, разорвали связь с этим, казалось бы, универсальным порядком, где кесарево и Божье слились воедино. Этим движением отделения, разрыва, протеста, они продолжили линию радикализма, идущую сквозь историю от ранней церкви. Эта линия напоминает церкви о ее особенном призвании, подотчетности Богу, неотмирной природе. Сегодняшним христианам все это напоминает о непопулярности настоящего христианства, всегда слишком высокой цене следования за Христом, радикальном характере веры.
Движение «отделенных» началось с создания инициативной группы, поэтому их стали называть «инициативниками». Инициатива реформ в церкви была своевременной, но стоила дорого для инициаторов. Речь идет уже не о «потерянной жизни» и «мучениях за Христа», а о крайне тяжелой ответственности за начатое дело. Инициатива обновления выдохлась достаточно быстро, начались внутренние распри радикалов и либералов, борьба с компромиссной идеей «автономии», инквизиторское «очищение и освящение» от всевозможных ересей и грехов. Инициативу реформ удержать не удалось, движение стало закрытой организацией.
В истории бывало не раз, что изначально прогрессивное духовное движение на определенном этапе теряло свою пассионарность, свой обновляющий импульс, и превращалось в организацию со своей собственной структурой власти и почти каноническими традициями, со своей галереей вождей, своим иконостасом мучеников, и даже со своим спасительным «железным занавесом».
К своим юбилеям отделенные баптисты, как правило, издавали брошюры «…лет по пути возрождения». Как показала история, возрождение сменилось стагнацией и упорным межцерковным противостоянием. С исторической высоты сегодняшнего дня можно с горечью заметить, что путь возрождения слишком быстро стал путем разделения, по которому отделенные упорно шагают вот уже пятьдесят лет.
Признавая историческое значение «инициативы» 1961 года, роль движения в борьбе за свободу совести и свободу церкви, нельзя не сказать правды о том, инициатива реформ была подменена инициативой радикализации и не привела к церковному обновлению. Путь «отделения» завел в тупик.
Правда в том, что инаковость церкви не предполагает постоянного религиозного радикализма и принципиальной социальной маргинализации. При отсутствии межцерковного общения (частью которого каждая церковь призвана быть) и диалога с советским и постсоветским миром (которому каждая церковь призвана служить) обновляющие реформы в среде «отделенных» были и остаются невозможными.
Сегодня в церковных реформах нуждаются и «отделенные», и те, от кого они в свое время отделились. Но ирония истории состоит в том, что реформаторский импульс крайне редко исходит из одной среды дважды.

Опубликовано на www.risu.org.ua

Баптисты и «конец истории»

Комментариев нет

Религия исторична, вырастает на вполне определенной исторической почве, выражает себя в культурных контекстах, формирует специфические культурно-исторические типы. Христианская вера отличается обостренным историзмом – Воплощение Христа в истории наполняет ее смыслом, оправдывает предысторию и задает горизонт будущего. Христоцентризм, о котором заявляют баптистские церкви, последовательно приводит к историзации веры.
В то же время в христианстве, особенно в его народных версиях, всегда обнаруживалось стремление к преодолению истории, выходу из нее – или в «тысячелетнее царство», или в «небесный Иерусалим».
Здесь интересны две философские концепции, синхроничные с внутренними процессами в церкви – историцистская идея «конца истории» и антиисторичная идея «пост», жизни «после истории», легко включаемые в общее умонастроение эпохи после коммунизма, после холодной войны.
Историзм и антиисторизм как стратегии идентификации
У баптизма с историей складываются непростые отношения. Как и всякое молодое движение, он пытается апеллировать к истории, связям, предтечам; одновременно отвергая исторические обязательства, груз истории, тяжесть традиции.
Проблема не только в том, чтобы найти свое место в истории, но и в том, чтобы ощутить себя частью исторического движения, фактором событий и процессов. Пассивность в истории не совместима как с пресловутым протестантским активизмом, так и с библейским историзмом. Если оставаться внутри истории, история станет кругом. Линейное представление об истории, которая движется к своему концу, было утверждено христианством, где Творение, Крест и Суд напоминали о пределах и внеисторических смыслах. В христианстве история наполняется динамикой, человечество зреет, Бог действует, мир готовится к финалу. В такой истории христианин призывается к активному участию, к преобразованию, к спасению того, что в силе естественных закономерностей явно гибнет.
Теология истории корректируется исходя из особенностей конфессий, их социальной типологии. Возникая на обочине религиозных процессов, баптизм, казалось бы, не берет на себя ответственность за судьбы мира. Баптизм перенимает от протестантов протестное настроение, недовольство миром, сложившимся социальным порядком, официальной церковью и государством, ее покровителем. Но этот протест находит выход не в противлении злу и власти, восстании либо подпольной борьбе, а в смиренном настрое на скорый конец политической истории.
В баптизме присутствует антиисторическое начало, обостренный эсхатологизм, при котором вся внутренняя энергия и весь социальный потенциал уходят на поддержание веры, защиту чистоты церкви и провозглашение скорого суда. Социальное отношение и исторические связи здесь строятся не на любви к другому, а на верности своему. Этот радикализм подпитывает неприязнь к традиции, истории, культуре, призывая к ожиданию конца, готовности к «взятию Церкви», судам «последних дней», «всеобщему отступлению». «Близок всему конец», поэтому баптисты, как правило, не пишут социальные концепции и не разрабатывают социальные доктрины.
Парадоксальным образом, с эсхатологизмом соприсутствует и другое, уже социальное начало, поддерживающее консервативный взгляд на историю и ее смысл. Этот консерватизм не задается конечными вопросами, не вопрошает «доколе», но ограничивается кругом дел земных – семьей, работой, церковью в их круговой связи. Поэтому баптисты отличаются взаимопомощью, трудовой этикой, социальной ответственностью, крепкими семьями.
Христианин-баптист живет в ожидании, смотрит на мир с пессимизмом знающего его судьбу. Но это ожидание активное, ведь согласно традиционным воззрениям, усилия христиан в служении и проповеди приближают Второе пришествие Христа.
Ожидание скорого конца было тем более напряженным, чем более усиливалась борьба с сектантством в царской России или с религией в СССР. Репрессии и социальная маргинализация баптистских церквей подпитывали антиисторизм, усиливали его влияние на мировоззрение в целом.
Годы перестройки открыли зазор свободы для «нормальной» жизни христиан и даже для их свидетельства о своей вере. В этих условиях возникло неожиданное и парализующее чувство «ненужной свободы», при которой продолжение борьбы становилось бессмысленной, а конец мира отодвигался в более отдаленное будущее.
Эти внутрицерковные настроение были синхронны с общественными настроениями на Западе и на Востоке – ядерный «конец мира», которого боялись обычные люди, не наступил. Зато наступил «конец истории».
«Конец истории» как эсхатология и отсрочка
«Конец истории» в интерпретации, предложенной Френсисом Фукуямой, оказался неожиданным для всего мирового сообщества, в том числе для экспертов, политологов, философов. До того доминировала модель экхатологии, в которой одни опасались антихриста, другие – атомной войны. Как оказалось, история не перешла в небытие или сверхбытие, а продолжила длиться даже после своего конца, т.е. после снятия основных ее противоречий.
«Конец истории», связанный с победой глобальной демократии, оказался для советских верующих совершенно неожиданным. Настроенность на борьбу до победного конца мобилизовала все духовные и социальные силы Церкви. Когда же конец наступил не для всего мира, а для отдельного взятого режима, Церковь пережила растерянность и дезориентацию: наиболее типичный «пророческий» взгляд на исторические закономерности и эксхатологические сценарии оказался ошибочным, все пошло не так.
В истории, которая представлялась стремительным нагнетанием конфликта двух Царства вблизи скорого конца, возник разрыв. Верующие, ожидающие Второго Пришествия, место перехода от истории к вечности, «провалились» в историческую яму, или паузу, как тогда казалось, вовсе ненужную.
«Конец истории» стал программой. Растерянность от наступившего «конца по-другому» сменилась эйфорией от открывшихся возможностей в условиях свободы и острого спроса на религиозном рынке. Для многих «конец истории» стал настоящей программой действий – распространить доминантные модели христианства на освободившиеся территории, колонизировать, освоить, «евангелизировать» новые рынки, миссионерские поля.
Но уже начало «нулевых» ознаменовалось постепенным закрытием постсоветского пространства для глобального христианства, возведением новых стен и занавесов. Стало ясно, что конфликты между мировоззренческими системами и социальными позициями религиозных или антирелигиозных сообществ возвращаются в историю. Конец оказался паузой, которая вот-вот закончится.
Жизнь «после конца»
Если «конец истории» выражал неоправданный оптимизм по поводу завершения холодной войны, то мироощущение «пост» основывалось на более глубинных интуициях, связанных с тектоническими мировоззренческими и духовно-культурными сдвигами.
В этом смысле идея «конца истории» стала возможной и своевременной в контексте постмодерна как разрастающейся и в итоге всеобъемлющей реальности. В начале «умер Бог», затем умерли Автор, человек, Книга, религия, политика. Не удивительно, что в этом ряду смертей оказался СССР, а в будущем, скорее всего, окажется и другая империя – США. Все прошло, война стала ненужной, противостояние закончилось не победой одних над другими, а наступлением третьей глобальной и неполитической силы под знаком «пост».
Для христиан, жизнь и служение которых были наполнены борьбой и ожиданием, длящийся конец, исторический вакуум, бытие «после», тупики и паузы стали куда более сложным испытанием, чем все мыслимые трудности на пути к, казалось бы, видимой конечной цели.
«Серый апокалипсис» казался не соответствующим библейским сценариям. Уже в годы перестройки с христианством перестали воевать, но при этом не спешили в него верить. Богу не говорят категорического «нет», но не говорят и да, с Ним вообще перестали разговаривать. Церкви больше не угрожают ликвидацией, но и не признают в качестве авторитетного собеседника, ее влияние все менее заметно и ограничивается приватным пространством.
В рамках «серого апокалипсиса» активная миссионерская деятельность баптистских Церквей лишалась многих мотивов, подпитывавших ее в годы подполья и гонений, бескомпромиссной борьбы и томительного ожидания конца как избавления от истории.
Историзм по-евангельски.
Протестантизм, в силу своей изначальной свободы от истории, при названных исторических катаклизмах переживал не столько о сбережении традиций, сколько о новых способах свидетельства. Известно, что в своей комплексной идентичности евангельские церкви выдвигают на первое место не исторические, а библейские элементы. Тяжесть и преемственность истории воспринимается как благословение опытом и памятью, но также как проблема зависимости, ограниченности, инерции, повторения того же самого.
Согласно популярным в среде протестантов-фундаменталистов воззрениям, никогда в истории Церкви не наблюдалось исправление или улучшение, ересь и отступление всегда лишь прогрессировали. Такая закономерность истории не может быть принята, но лишь оспорена и отвергнута в движении антиисторическом, в повторно-циклическом возврате к началу, к истокам. Стремление к очищению, освобождению от истории доминирует в сознании евангельских протестантов.
Сегодня многие Церкви ЕХБ пытаются оспорить свой неисторический статус, который им приписывают православные сектоведы. Теологи и священнослужители доказывают укорененность своей Церкви в истории, ее непрерывно длящуюся, хотя и сложную связь с Апостольским временем. Но эта историчность не означает, что в истории есть все что нужно для построения целостной идентичности Церкви. История скорее среда, в которой Церковь действовала для мира, контекст ее служения. В истории Церковь жила и выражала свою веру, сама же Церковь и ее основания имеют неисторический характер.
История дает опыт, который подлежит осмыслению и преодолению. Без усилия к осмыслению и преодолению новые страницы истории невозможны, движение похоже на круг.
Искушения историзмом сопровождало человечество постоянно, но после в союзе с идеями научно-технического прогресса и эволюции стало настоящей религией. История, в которой есть саморазвитие, в которой все объясняется изнутри того же, в которой нужды в трансцендентном больше нет, стала идолом и для мира, и для клира.
Историзм традиционных Церквей укреплялся по мере увеличения возраста Церкви. За двадцать веков христианства история стала богатой и привлекательной для обоснования своего места и своего права в дне сегодняшнем посредством ее аргументов. Так удлинившаяся история стала соблазном для Церквей. Если преследуемые инакомыслящие отсчитывали мгновения до конца мира, то «исторические» Церкви подсчитывали свои годы, обращая их в капитал.
В мире, где эффективно действуют горизонтальные связи, где количественные изменения легко превращаются в качественные, новые дни и новые знания складывались как багаж. Но в этой «сумме» истории (и теологии) засорялись и терялись основы, упускались конечные цели, промежуточные результаты и сам процесс стали самоценными.
Евангельские Церкви считают себя частью истории, но не признают ограниченность ею (историей). В евангельской идентичности есть то, что сопротивляется истории, протестует против ее почти неодолимой силы. В простоте и наивности евангельских христиан есть «близость к Христу», а не историческая дальность, есть личностное отношение, а не историко-культурное определение.
С уважением к истории все же хочется повторить вслед за отцом Александром (Менем), что «христианство только начинается». Причем, по моим убеждениям, это христианство будет скорее евангельским, чем историческим. И если евангельским христианам-баптистам надлежит донести простое и живое Евангелие до нехристиан и постхристиан, это можно считать особенной миссией, оправдывающей существование этой отдельной конфессии.

Маленькие открытия

Комментариев нет

Господь со мной. Это удивительное чувство уверенности оборачивается тяжелейшей ответственностью за все огорчения, что я Ему причиняю. Но в этих решениях и мучениях о них я формируюсь как избранный в собственной же свободе, а не навязанной извне роли


Дьявол отец лжи – не потому что сообщает неверно о фактах, но потому что предлагает неверные выводы. Он не врет, что мир плох. Но он врет, что из-за этого нужно стать плохим и так же плохо кончить

Нам нравится беспорядок, в котором мы живем. Он все оправдывает и все покрывает. Все крадут – и мне можно. Любой грех мал и дозволен на фоне греха всеобщего. В христианском обществе нам стало бы намного сложнее жить, почти невозможно

В All inclusive больше не хочу

3 комментария

Наш мир далек от соответствия рекламе. Оригинальны лишь бренды. А соответствовать они ничему не обязаны. Мир симулякров поглощает честно заработанные деньги и вынуждает смириться с универсальным порядком обмана и грабежа: могло быть и хуже, радуйтесь и тому.
Турция славится своими недорогими отелями для семейного отдыха. На крючок этой славы попался и я. Думал о доступном и комфортном отдыхе с детьми. А получил почти забытый совок, где в избытке были очереди, блат, взятки, хамство. Давно не видел такой концентрации типично советских лиц – тупых, озлобленных, испитых. Мамаши с матерком на устах подпаивали детишек пивом. Папаши с утра накачивались водкой и пивом. Все шезлонги у моря и бассейнов были с пяти утра помечены полотенцами с гордыми надписями Russia и СССР.
Сами того не понимая, люди признавали связь между своим образом жизни и эсэссэсэром, и похоже даже гордились этим.
Самая читающая, самая большая, самая космическая страна – лишь бренд. Лица ее людей говорят о другом - о вырождении, хронических социальных болезнях, одержимости легионами русских бесов.
Ныне мы знаем страшную правду о миллионах жертв советского эксперимента, хотя до сих пор «советские люди» (одержимые советизмом) кощунственно смеются по поводу Голодомора и политических репрессий. Но куда страшнее то, что сделали со всеми живыми. Ужасают масштабы и сила человеческих деформаций. Даже двадцать лет спустя после распада империи зла совок продолжает жить. Более того, никакие прививки демократии и рынка больному телу homo soveticus не помогли. Демон советизма оказался сильнее всех противоядий.
В отели, где отдыхают советские люди лучше не попадать, отдых будет испорчен. Впрочем, опыт может оказаться полезным и даже спасительными: увидеть и забыть, ни шагу обратно.
СССР – не география и не политика, ведь империи уже нет, и советские люди живут за пределами страны, «где так вольно дышет человек». Но совок живуч, это состояние духа, которое люди носят с собой по всему миру.
Толпа отдыхающих напомнила мне картину Босха, где Христос окружен обычными, но страшными в своей обычности, людьми. Своим присутствием он раздражал их, при Нем они знали о своем уродстве. В отелях all inclusive те же лица, но нет Христа, как его не было при советском атеизме. А без Христа уродство не видно, люди себе нравятся, а отель кажется раем
Я привычный, ведь «сделан я в СССР». А вот моя дочь Василиса не выдержала all inclusive по-советски, тяжело отравилась – рвота, температура, слабость… Может это и хорошо, что организм и дух детей не привыкли к дряни и отторгают ее? В таком случае надежда живет в наших детях
no