-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Он знает, кто я

Комментариев нет

Мы не знаем себя. Тем более ничего не можем знать о Боге. Начиная с себя, ни на один вопрос не ответишь.

Прежде, чем думать о Боге или Его отсутствии, искать Его или бороться с Ним, у человека возникают вопросы о себе – кто я и для чего я живу? Ответить на этот вопрос человек не может. Он пытается найти ответы или придумывает их, но вся эта активность самопознания, все эти поиски себя остаются играми разума или смутными ощущениями - без более глубинной и ощутимо надежной основы.
Да, человек начинает познавать мир с себя. Он смотрит на мир своими глазами и читает в мире знаки, смыслы, таинственный шифр, разгадку себя. Но своими глазами себя не увидишь. Своим умом себя не поймешь.  Человек не может себя знать, он потерял свое имя, память себя, свой настоящий образ.
Человек может узнать правду о себе не из себя, он должен спрашивать о себе у Бога. Но до того, как спросить у Бога о себе, стоит спросить у Бога о Боге.
Нельзя узнать себя, не узнав Бога. Но зная Бога, я знаю себя. Это очень странный порядок. Обычно мы думаем, что надо начинать с того, чтобы разобраться в себе, определиться с собой, продумать свою идентичность, т.е. стать самостоятельным, научиться стоять на внутренних опорах; а уж затем можно думать о других, о мире, о Боге.
Нам кажется, что мы способны «взять себя в руки» и решить «быть или не быть», и кем быть. Но это игры гордого разума, самообман автономного субъекта. Лишь Бог знает, кто я. До того, как я стану собой, я должен узнать Его. Если нет Его, нет и меня. Без Него нет смысла, нет основы, нет глубины. Есть лишь призраки «я» и тени «меня» (меня ли?).
Вот почему первым актом живого человека является не смелое сомнение и не дерзкая мысль, а скромный вопрос: «Кто Ты? Расскажи мне о Себе». Вторым вопросом может быть: «Кто я? Расскажи мне обо мне».
Евангелист Марк рассказывает две истории в подобном порядке. Когда Христос успокаивает бушующее море, ученики в страхе спрашивают: «Кто же Он?» (Марк 4:35-41). После этого Он встречает бесноватого и спрашивает этого больного человека: «Как твое имя?». Бесноватый отвечает: «Меня зовут Легион, потому что нас много» (см. Марк 5:1-20).
Христос исцеляет разорванную личность, изгоняет многочисленных бесов, возвращает человеку достоинство. Люди изумлялись, видя чудесное преображение личности - тот, кто вчера бродил в могилах, кричал и рвал цепи, ныне одет, в здравом уме, и рассказывает всем о том, какую милость оказал ему Иисус.
И снова возникал тот же вопрос: «Кто же Он?». Все евангельские чудеса связаны с этим вопросом и подводят нас к принятию истины о том, что Бог – Господин нашей жизни, Которому покоряются морские стихии и злые духи, Который знает нашу разорванность и исцеляет ее, изгоняет легион чужих «я» и возвращает нам личностную целостность. 
У Дитриха Бонхеффера есть поэтические строки под названием «Кто я?».

«Кто я? Этот или другой?
Как я могу быть сегодня одним, а завтра другим?
Или я и тот и другой одновременно?...
Кто я? Они издеваются надо мной,
эти одинокие вопросы,
живущие в глуби меня.
Но кто бы я ни был, Ты знаешь меня.
О Бог мой, я Твой».

Нет меня без Него. Но если есть Он, есть и я. Он знает, кто я, даже если я не знаю, кто я. Я не решу загадки жизни и не отвечу о себе. Не я, а Он всего начало. Кто же Он? Вопрос о себе, вопрос философский, становится вопросом о Боге, вопросом богословским. С этим вопросом Бог возвращается в нашу жизнь, возвращает Себя нам, возвращает нас нам.
Бог есть, значит я существую. Он знает меня, значит я узнаю себя


Когда оркестр не управляем

Комментариев нет
Жизнь людей и жизнь оркестра, смерть Христа и гибель близких, внутренний конфликт и жестокость к окружающим, личная трагедия и публичный успех - все это складывается в диссонансную композицию вокруг личности дирижера.
"Дирижер" Павла Лунгина собрал многочисленные похвальные отзывы критиков. Хочется верить, что еще больше отзывов он вызвал в индивидуальных, не публичных, не профессиональных, но глубоко личных, экзистенциальных ситуациях, просмотрах, проживаниях.
Фильм уводит вглубь человеческой трагедии. Вначале кажется, что речь пойдет о противоречивости талантливого, но эгоцентричного человека, о сложности отношений в музыкальном коллективе. Но загадка человека, его характера и поведения, оказывается непереносимо страшной тайной, в которой есть непрощение, осуждение, убийство.
Сын, отвергнутый отцом, убивает себя, но в прощальном письме говорит о любви и прощении. Детские слова взрослого парня "Папа, прости, я больше не буду" режут сердце искренностью и непоправимостью. Прощение отца-убийцы приходит с неожиданной стороны - от мертвого неудачника, не оправдавшего надежд требовательного отца-деспота. Но способен ли отец принять это прощение?
От начала фильма становится ясно, что гармония невозможна, что разлад лишь усиливается. Солист фальшивит голосом и жизнью. Другие исполнители ломают себя как инструменты и рвут отношения как струны. Оркестр не управляем, не управляем и дирижер. И остаются лишь фоном страсти Христовы, и не дано увидеть воскресенья.
Рискну сказать о несказанном критиками. Тема отца и сына, тема межличностных отношений - тема глубоко богословская. Как ни кощунственно это звучит, но гнев зрителя против отца связан с гневом против Бога, требующего от нас жить по правилам и карающего за их нарушение. Богословский подтекст не ясен, не продуман. Возможно, авторы фильмы не рискнули на такие сложные вопросы. Но у меня они возникли. Возникло ужасающее чувство разлада не только в человеческом оркестре, но и в мировой, вселенской гармонии. Наши образы себя и отца, себя и Бога, себя и ближних искажены до неузнаваемости. Каждый винит всех. Нет ни дирижера, ни оркестра. Концерт заканчивается взрывами 

О сакральном как примитивном (Вдохновляясь Элиаде)

Комментариев нет


Современный человек далек от примитивности, далек от начала истории и своих корней. Назвать современного человека примитивным – значит оскорбить его, вывести за границы цивилизации в пространство доисторического, первозданного мира.
Отношение к примитивному показывает факт прогресса и его цену. Человек создал свой мир, вторую природу, но утратил изначальную простоту, естественность отношений с жизнью, особенно с ее сакральными измерениями.
Примитивный человек более близок к началу.  Primitivus - и  простой, и первый, самый ранний. Простой – значит более естественный, правдивый, безыскусный. Первый – значит еще не испорченный, не переделанный, не искаженный.
Примитивный человек видел, чувствовал, переживал, понимал сакральность мира как естественность, данность. Не-примитивный, цивилизованный человек смотрит на мир с недоверием, он заражен подозрительностью и упрямой установкой на неприятие, отторжение сакрального.
Простым и в этом смысле естественным выглядит представление о священном, которое есть, присутствует рядом с мирским. Сложным и неестественным представляется взгляд на мир как светский, лишенный сакральности. В последнем случае разум человека делает более сложную операцию с образом мира, лишает его того, что до сознательного усилия десакрализации было само собой разумеющимся.
В христианской теологии и философии религии сложилось особое понимание простоты как свидетельства истинности и подлинности (на этом держится онтология Ансельма, по этому принципу работает «бритва Оккама», так выстраивается апологетика Суинберна)Идея о существовании Бога является более простой, чем мысль о Его возможном отсутствии (если следовать в русле логики «простоты», сама мысль о невозможности существования Бога окажется невозможной).
В первом случае мысль движется позитивным путем, принимая очевидность существования Бога на основании других очевидностей – гармонического устройства мира, «тонкой настройки» вселенной под человека, соразмерности физических и нравственных законов. Во втором случае человеческий разум начинает с не-очевидности, которую упорно выбирает как основание для собственного проекта мирского как де-сакрализации, т.е. отрицания того сакрального, что уже было предложено как очевидность и естественность, того изначального, что уже было.
В первом больше простой, изначальной, и в этом смысле примитивной веры, живого благоговения, детского доверия. Во втором случае больше философии. Не случайно Мирча Элиаде начинает свои рассуждения о «священном и мирском» с отсылки к Рудольфу Отто, который «прочитал Лютера и понял, что означает для верующего «живой Бог». Это не Бог философов и не Бог Эразма, это не какая-то идея, абстрактное понятие, простая моральная аллегория, это — страшная мощь» (Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С. 15-17).
Сакральное встречает нас посреди жизни, оно присутствует в жизни как ее основа, глубина и смысл. Оно присутствует до философского отношения к жизни и сохраняется внутри пафоса философского отрицания.
Отсюда формулируется необходимость такого философско-религиозного отношения к сакральному, которое не отказываясь от наработанной культуры критического мышления, вернуло бы это самое мышление к его же началам, к началам простым, первым, очевидным.
Надлежит осмыслить сакральное не как помеху современному мышлению, а как его изначальное условие, «точку опоры» для человека, стремящегося к «самостоянью». Тогда развитие культуры и цивилизации будет строиться не на отрицании сакрального как «примитивного» (первобытно-отсталого мышления «наивного дикаря», «религиозного человека»), но на принятии примитивного (изначального, простого, естественного) как сакрального.
Если угодно, сакральное – это самое необходимое, самое простое, примитивное (!) условие мышления, культуры, цивилизации. Забвение же сакрального угрожает антропологической катастрофой, забвением начал, забвением себя.

О сакральном как примитивном (Вдохновляясь Элиаде)

Комментариев нет


Современный человек далек от примитивности, далек от начала истории и своих корней. Назвать современного человека примитивным – значит оскорбить его, вывести за границы цивилизации в пространство доисторического, первозданного мира.
Отношение к примитивному показывает факт прогресса и его цену. Человек создал свой мир, вторую природу, но утратил изначальную простоту, естественность отношений с жизнью, особенно с ее сакральными измерениями.
Примитивный человек более близок к началу.  Primitivus - и  простой, и первый, самый ранний. Простой – значит более естественный, правдивый, безыскусный. Первый – значит еще не испорченный, не переделанный, не искаженный.
Примитивный человек видел, чувствовал, переживал, понимал сакральность мира как естественность, данность. Не-примитивный, цивилизованный человек смотрит на мир с недоверием, он заражен подозрительностью и упрямой установкой на неприятие, отторжение сакрального.
Простым и в этом смысле естественным выглядит представление о священном, которое есть, присутствует рядом с мирским. Сложным и неестественным представляется взгляд на мир как светский, лишенный сакральности. В последнем случае разум человека делает более сложную операцию с образом мира, лишает его того, что до сознательного усилия десакрализации было само собой разумеющимся.
В христианской теологии и философии религии сложилось особое понимание простоты как свидетельства истинности и подлинности (на этом держится онтология Ансельма, по этому принципу работает «бритва Оккама», так выстраивается апологетика Суинберна)Идея о существовании Бога является более простой, чем мысль о Его возможном отсутствии (если следовать в русле логики «простоты», сама мысль о невозможности существования Бога окажется невозможной).
В первом случае мысль движется позитивным путем, принимая очевидность существования Бога на основании других очевидностей – гармонического устройства мира, «тонкой настройки» вселенной под человека, соразмерности физических и нравственных законов. Во втором случае человеческий разум начинает с не-очевидности, которую упорно выбирает как основание для собственного проекта мирского как де-сакрализации, т.е. отрицания того сакрального, что уже было предложено как очевидность и естественность, того изначального, что уже было.
В первом больше простой, изначальной, и в этом смысле примитивной веры, живого благоговения, детского доверия. Во втором случае больше философии. Не случайно Мирча Элиаде начинает свои рассуждения о «священном и мирском» с отсылки к Рудольфу Отто, который «прочитал Лютера и понял, что означает для верующего «живой Бог». Это не Бог философов и не Бог Эразма, это не какая-то идея, абстрактное понятие, простая моральная аллегория, это — страшная мощь» (Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С. 15-17).
Сакральное встречает нас посреди жизни, оно присутствует в жизни как ее основа, глубина и смысл. Оно присутствует до философского отношения к жизни и сохраняется внутри пафоса философского отрицания.
Отсюда формулируется необходимость такого философско-религиозного отношения к сакральному, которое не отказываясь от наработанной культуры критического мышления, вернуло бы это самое мышление к его же началам, к началам простым, первым, очевидным.
Надлежит осмыслить сакральное не как помеху современному мышлению, а как его изначальное условие, «точку опоры» для человека, стремящегося к «самостоянью». Тогда развитие культуры и цивилизации будет строиться не на отрицании сакрального как «примитивного» (первобытно-отсталого мышления «наивного дикаря», «религиозного человека»), но на принятии примитивного (изначального, простого, естественного) как сакрального.
Если угодно, сакральное – это самое необходимое, самое простое, примитивное (!) условие мышления, культуры, цивилизации. Забвение же сакрального угрожает антропологической катастрофой, забвением начал, забвением себя.

Разум – Божий Дар

Комментариев нет


Современная наука гораздо скромнее мыслит о своих возможностях. Новых фундаментальных открытий ученые ждут и боятся. Ждут, потому что хотят понять мироустройство, разгадать тайну мира. Боятся, потому что новое открытие может поставить под сомнение все открытия прежние. Может оказаться, что так называемые фундаментальные законы вовсе не фундаментальны, а за верой в науку кроется всего лишь самоуверенность ученых. Может оказаться, что мы так ничего и не знали о мире, что мы играли в свои игры - выдвигали гипотезы, присваивали ученые степени и раздавали премии, обожествляли науку и прогресс. Может оказаться, что по-настоящему фундаментальные законы несоразмерны, сверхмерны научно-техническому способу знания.
Мы мало что способны постичь собственными усилиями в последовательном восхождении к тайне, самое важное нам открывается и дарится. Настоящее познание возможно тогда, когда к миру обращаются с благоговением и благодарностью, усматривая в нем творение и откровение Божье. Без Богопризнания и Богопочитания тайны мира не открываются и человек подвержен «научным» галлюцинациям, порождениям своего бунтующего разума.
Разум мы не создаем и не покупаем. Мы находим его в себе, мы находим себя благодаря ему. Мы рождаемся с удивительным чувством того, что на многое способны, что этот мир не чужой, что нас ждут удивительные открытия, что все вокруг устроено разумно, что сознательная жизнь внутри меня и мир вне меня связаны каким-то сверхразумным, Божественным замыслом.
Если задуматься, что же такое разум, то мы не найдем лучшего слова, чем назвать его даром. Это не наше изобретение и не случайная находка. Разум связывает нас с первоисточником всего разумного, с глубинной основой мира, более того, он связывает нас по образу и подобию с личностью разумно все устроившего Творца.
Библейские мудрецы отрицающих существование Бога называли безумцами (Пс. 52:2; 13:1). Признание Бога, здравый смысл, ясный разум, ученость и мудрость связаны одной нитью. Без Бога разум развращается (Рим. 1:28), нить рвется, свет разума меркнет. Отзвуки древней мудрости находит в Ипатьевской летописи: «Бог, егда хочет показнити человека, отнимает у него ум!», а после у Гоголя в «Ревизоре»: «Вот, подлинно, если Бог хочет наказать, то отнимет прежде разум».
Разум – Божий дар, выделяющий человека, отмечающий его высокое призвание. Дар указывает на Дарующего. Когда человек перестает относиться ко всему как к собственности, и принимает свою жизнь и весь мир как дар, он открывается Богу. Принимая дар, мы предчувствуем радость встречи, мы принимаем приглашение Дарующего.
Чувствуя Божье присутствие, мы познаем созданный Им мир, отгадываем загадки, распознаем следы. Оживленный верой, разум больше не блуждает и не бунтует, он ведет нас своими интересными познавательными маршрутами, рассказывая о Творце и приготовляя встречу с Ним.

Все или ничего. О христианском недовольстве

Комментариев нет

Апостол Павел пишет Тимофею ободряющие, и в то же время обременяющие ответственностью сильные, обязывающие слова:
«Никто да не пренебрегает юностью твоею; но будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте.
Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением.
Не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства.
О сем заботься, в сем пребывай, дабы успех твой для всех был очевиден.
Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя» (1 Тим. 4:12-16).
Как эти слова понимать? - спрашиваю я себя вот уже 24 года, с того далекого, но памятного момента, когда я подростком посвятил себя Богу, служению, следованию за Его призывом, за данным Им призванием.
Я вижу здесь апологию молодости - посвященной, дерзновенной, активной в служении Господину своей жизни. Молодость – лучшая пора жизни, это доказывать не нужно. Брюзжащие старики, вечно недовольные молодежью, на самом деле ей завидуют. Проблема не в том, что молодым часто не дают дорогу и не оказывают доверия. Это даже хорошо, пусть старшие критикуют, придерживают, учат скромности. Проблема в другом – сами же молодые люди часто так спешат стать взрослыми, солидными, авторитетными, что упускают лучшее время, отведенное для труда, активности, всестороннего формирования и личностного развития. Большинство раньше времени становится взрослыми - встраивается в порядок жизни, занимая свою ячейку, но при этом забывая свои мечты, остужая свои порывы, соглашаясь с «реальностью жизни».
Я вижу в словах апостола Павла поощрение тем, кто еще молод, несколько наивен, но уже определился с основной темой своей жизни, сделал ее целеустремленной и не хочет разменивать ее на многое и второстепенное. Эти люди вносят в жизнь свою динамику, свои пожелания или даже требования, свою энергию, свое видение. Целеустремленные молодые люди не подстраиваются под жизнь, а меняют ее. Они еще верят в идеалы, а потому требуют, чтобы жизнь им соответствовала.
К большому сожалению, взрослые люди теряют веру в идеалы, и перестают к ним даже стремиться. Мы видим умных, сильных, интересных людей, но все они не только не соответствуют образцам, высоким стандартам, но даже не считают нужным и возможным это соответствие.
Вместе с молодостью из людей уходят идеалы и вера в чудо. «Вершина  Фудзи - совсем  не  то, что  думаешь  о ней  в детстве. Это не волшебный  солнечный мир, где среди огромных стеблей травы сидят кузнечики и улыбаются  улитки. На вершине Фудзи темно  и холодно, одиноко  и пустынно. И это хорошо, ибо в пустоте и  прохладе отдыхает  душа,  а тот, кому случается добраться до самого верха, невыносимо устает от дороги. И он уже не похож на начинавшего путь… Вот так, постепенно и незаметно для себя, мы  становимся взрослыми. Приходят покой и ясность - но мы платим за это нашей наивной верой в чудо». Это, как вы догадались, не из текстов апостола Павла. Это циничный, и этом особенном смысле реалистичный, Виктор Пелевин.
Возвращаясь к посланию Павла, я вижу в его словах оправдание христианского недовольства. Павел говорит о высочайших стандартах молодости – быть образцом для всего христианского сообщества. Не стоит тратить жизнь, делая дело кое-как, лишь производя впечатление занятого и успешного лидера. Не стоит также ждать, пока тебя все признают, пока достигнешь авторитетного статуса. Нужно дерзать и жить по-максимуму начиная уже с сегодняшнего дня.
Не так давно я увидел на футболке одного молодого человека слова All or nothing. «Все или ничего» – это поистине рыцарский девиз, достойный быть начертанным на щите.
Достигается этот максимум постоянным трудом, терпением, тренировками. «Занимайся», «не неради», «заботься», «пребывай», «вникай» – эти слова апостола настраивают отнюдь не на сентиментально-романтический лад, они настраивают на учебу, работу, служение. Здесь есть своя романтика, но она активная, героическая и трудовая.
Мы не можем быть довольны собой. У нас нет на это права. Высокие стандарты христианского лидерства требуют от нас максимальной отдачи.
«Будь образцом» - это не дополнительное требование к нашему христианству, это условие нашего христианства. Это не секрет счастливой молодости, это ее условие, просто, строгое и ультимативное. Начинаясь так, жизнь обещает быть сложной, трудовой, напряженной, но также насыщенной, богатой, интересной.
В словах «будь образцом» - много нашей ответственности, но еще больше доверия со стороны Призывающего нас. Это серьезный аванс, высокая предварительная оценка, большие старты. Эти слова не столько нагружают, сколько окрыляют и вдохновляют. Пусть наша жизнь пройдет в высоком полете и учащенном ритме. Жизнь коротка, нужно спешить. Жизнь дорога, нужно успеть многое. Сделать все, не упустить ничего. Быть образцом или, по крайней мере, стремиться к этому.
no