Новая жизнь

«Будем праздновать Пасху не с хлебом старой закваски,
но с пресным хлебом – искренностью и правдой» (1 Кор. 5:8)

Приближаясь к празднику Пасхи, мы испытываем желание нового и неотпускающую власть старого.
Пасха должна стать «переходом» от старого к новому.
Власть прошлого, старого, ветхого разрушена силой Воскресения.

Апостол Павел призывает коринфян очистить себя от старой закваски, от остаткой прошлой жизни, чтобы вокреснуть к жизни новой:
«Не пристало вам зазнайство! Неужели вы не знаете поговорку: «Немного нужно закваски, чтобы закисло все тесто?» Так начисто выскребите старую закваску, чтобы стать новым текстом! А вы и есть тот неквасной хлеб! Потому что наш пасхальный ягненок, Христос, уже принесен в жертву»
(1 Кор. 5:6-7).

Перед праздником на нас возлагается ответственность очистить себя, выскрести те частицы старой закваски, которые отравляют христианскую жизнь, производят в ней брожение и растройство.

Наши «мелкие грешки» могут быть закваской, портящей всю жизнь, лишающей нас праздника Воскресения и радости новой жизни. Вычистим же из себя обиды и недовольство, зависть и лень, уныние и себялюбие.

Христос умер и вокрес, чтобы мы были новыми, другими, настоящими, чистыми – без первородной порчи и отравляющего эгоизма.

Будем праздновать!
***
Михаил Черенков
Донецкий христианский университет, канун Пасхи Христовой, 2013 г.

Дальше »

He is risen … Go, and tell!

He is risen … Go, and tell!

He is risen! He is not here. See the place where they laid him. But go, tell his disciples and Peter, ‘He is going ahead of you into Galilee. There you will see him, just as he told you.’
***
He is risen! The message is joyful and triumphant. But the world is living as though no-one had heard that Christ is risen, and those who have heard the good news seem to be strangely silent.
***
The good news of the Resurrection plunges us into confusion and even terror. That which should bring life seems to paralyse us for some reason.
***
An angel tells of the strange news. The sight of the angel is shocking enough, but his message inspires even more confusion and trepidation. The women carrying the myrrh were terrified when they saw the angel. It is reported that they ‘ran trembling and overwhelmed’, without telling anyone about what they had seen.
***
Miracles throw human beings into confusion. We try to fit them into the framework of our understanding and then continue to live with the experience of the miracle, as if nothing unusual had occurred and then we carry on with our normal lives. We thereby miss the opportunity of a truly new life.
***
‘He is risen. He is not here’. This announcement disrupted the usual order of things. The resurrection of Jesus unsettled the normal series of events. But that is not all. Resurrection is not a unique exception; it is the beginning of a new life.
***
‘He is going ahead of you’, i.e. The Risen One is waiting for his disciples in Galilee, in order to reveal to them the truth and to open a new perspective on life. He is already ahead of us on our way and looking forward to our encounter with him. He has prepared everything and seen everything. Our lives can be transformed in light of this joyful news of resurrection. Death, fear and despair no longer have sway over us.
***
‘Go tell…’. The ears and hearts of all people await the good news. If we have seen the empty tomb and heard the good news from the angels, then we cannot remain silent. I will hear voices around, saying: ‘We are going to Galilee, He is there. Are you coming with us?’. And I begin to respond to this message. I tell myself at first, and then I say it out loud, for fear of losing or forgetting it. I say quietly, but resolutely and loud enough so that others can hear the good news: ‘I, too, was in mourning, I, too, abandoned Him, but now I am going to meet him. See you in Galilee. He is waiting for you and me. He is risen!’

***
I heartily congratulate you on the greatest celebration of life and hope!
Christ is risen! We will live!
Mykhailo Cherenkov, Donetsk Christian University
On the eve of Easter 2013

Дальше »

«Он воскрес… Идите, скажите…» (Марк, 16)

«Он воскрес. Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее, там Его увидите» (Марк 16:6-7)
***
Он воскрес! Эта весть победоносна и радостна. Но мир живет так, будто о Воскресении никто не слышал, а тот, кто слышал, отчего-то молчит.
***
Радостная весть о Воскресении повергает нас в растерянность и ужас. То, что должно вдохнуть жизнь, почему-то эту жизнь парализует.
***
Ангел говорит странную новость. Не так странен вид живого ангел, как его весть. От вида ангела жены-мироносицы ужаснулись. От новости – растерялись, а затем «побежали в трепете и ужасе», никому ничего не сказав.
***
Чудо потрясает человека. Он пытается вместить это чудо в рамки своего мышления и жить дальше с этим опытом чуда так, будто ничего не было и нормальная жизнь продолжается. Так мы упускаем возможность новой, по-настоящему иной жизни.
***
«Он воскрес. Его нет здесь» - нарушен порядок вещей. Случай с Иисусом выпадает из ряда событий. Но это не все. Воскресение не исключение, это начало новой жизни.
***
«Он предваряет», т.е. Воскресший ожидает в Галилее своих учеников, чтобы рассказать им правду и открыть новую перспективу жизни. Он уже впереди нас на нашем пути и ждет встречи, Он все приготовил и все усмотрел.
Наша жизнь может быть другой, в этом радостная весть Воскресения. Смерть, страх, отчаяние больше не имеют над нами власти.
***
«Идите, скажите…». Радостную весть ждут уши и сердца всех людей. Если мы видели пустую гробницу и слышали новость от ангелов, то об этом нельзя молчать.
Я будто слышу вокруг голоса: «Мы идем в Галилею, Он там. Ты идешь с нами?».
И я начинаю откликаться на эту весть. Говорю сперва себе, а затем вслух, боясь ее заглушить или потерять. Говорю робко, но все решительнее и громче, чтобы слышали другие, чтобы все знали о Радостной Вести:
«Я тоже был в печали, я тоже оставил Его в беде, но теперь я иду к Нему. До встречи в Галилее. Он ждет тебя и меня. Он воскрес!»

Дальше »

Кадры Церкви: проблемы и задачи христианского образования на выходе из постсоветского транзита

Тезисы доклада для конференции "Традиция подготовки служителей в братстве евангельских христиан-баптистов" (Москва, 16-18 апреля, 2013 г.)



Темы лидерства, церковной структуры управления, системы подготовки священнослужителей, качества руководства выходят на первый план не только в дискуссиях внутрицерковных, но и в списке интересов общественных.
За последнее время интерес к Церкви сместился с доктринальных аспектов на человеческий фактор. Для людей представляется не так важным разбираться в тонкостях истории и вероучения, сколько доверять и уважать тех, кто встречает их в Церкви и говорит от ее имени.
Да и внутри самой Церкви все глубже и острее переживается нужда в достойных, верных и компетентных священнослужителях всех уровней; осознается ответственность за «потерянные поколения» несостоявшихся или отвергнутых молодых лидеров; зреет понимание ценности каждого служителя как уникальной личности и незаменимого таланта.
Итак, общество предъявляет высокие требования и демонстрирует неподдельный интерес к персональному составу церковного руководства; но и сама Церковь всерьез озабочена дефицитом кадров и их качеством, понимая, что постсоветский период заканчивается и новое время востребует качественно новых служителей и руководителей.
В последующих кратких тезисах я хочу обратить внимание на особенности отбора и подготовки руководящих служителей в церквях ЕХБ постсоветского периода, а также наметить возможные трудности и перспективы христианского лидерства, связанные с выходом из постсоветского транзита, с преодолением этого затянувшегося переходного периода.
Для постсоветских церквей сам вопрос о кадровой политике кажется странным, поскольку изначально не сложилось представление о системе подготовки, отбора и продвижения руководителей. Это поясняется «сектантской» (имеется ввиду не самоопределение себя как «секты», а «сектантские» условия, в которых были вынуждены жить церкви) историей и соответствующей ментальностью (когда каждый день может быть последним и проживается в экстремальных условиях, не складывается чувство и представление о порядке, системе, процедурах, правилах) общин ЕХБ.
Традиции воспитания и образования священнослужителей постсоветских церквей восходят к дореволюционному времени, когда все только начиналось, когда мечтали о многом, но довольствовались малым и успокаивали себя тем, что обстоятельства трудные и все еще впереди. Никакой кадровой политики не было и быть не могло, большинство лидеров евангельского движения были самородками, каждый – с интересной биографией, но все, за редким исключением, без систематического образования и последовательной подготовки.
Единицы смогли получить богословское образование за рубежом, немногие – поучиться урокам служения рядом с живующими в Российской империи иностранцами или протестантами-колонистами, некоторые – изучать редкую литературу и самостоятельно формироваться под ее влиянием.
Начальный период истории евангельского движения был временем ярких, неординарных, харизматичных личностей, которых никто целенаправленно не подбирал и не формировал, они неожиданно возникали в историии меняли ее.
Нечто подобное происходило и последние двадцать лет постсоветской истории – ощущая переходный характер эпохи, никто и не пытался выстроить систему «профессиональной» подготовки священнослужителей и руководителей.
Стихийно возникали христианские школы, многие по личной инициативе получали образование в зарубежных семинариях, в море литературы и образовательных ресурсов не было никаких ориентиров и никаких ограничений. Возможностей было несравнимо больше, чем в начале евангельского движения, но все это богатство усваивалось или растрачивалось с чувством, что «это временно», «это скоро закончится», «что будет дальше – неизвестно», «пригодится ли это - неясно».
В постсоветский период любили вспоминать, что апостолы были простыми рыбаками, что «Бог избрал немудрое», что Рябошапка и Ратушный стали лидерами без всякого образования.
Народный характер основных направлений евангельского движения сказывался в том ожидании, что руководители непременно должны быть из народной же среды, из своего же «класса».
Образование же, как и любая кадровая подготовка, рассматривалось как маркер чужеродности. Этим объясняется существующее доныне подозрительное и даже враждебное отношение к получившим высшее образование (особенно в гуманитарной, конкурентной по отношению к «вере», области): эти таланты иногда можно «использовать», но доверять им никогда нельзя.
Унаследованные от советского периода рабоче-крестьянские фильтры успешно использовались до настоящего времени при отборе лидеров для церковного служения, координации проектов и руководства христианскими организациям. И это в тот период, когда церкви пополнились новыми людьми, пришедшими «из мира», принесшими свои таланты, дипломы, свежую динамику отношений.
Хронический кадровый голод в Церкви объясняется не отсутствием притока новых людей, а действием устаревших фильтров системы руководства, работающих «по стандартам ГОСТа», не принимающих новые вызовы и не видящих потребности в переменах.
Есть смысл говорить не только о массовом обновлении состава общин в девяностые годы, но также о потерянных лидерских поколениях 90-х годов, что привело в итоге не только к демографической яме, но и к разрыву преемственности, последовательности поколений.
Сегодня все усложняется тем, что старая система «социальных лифтов» для рабоче-крестьянских выдвиженцев и фильтров для «слишком умных» уже не работает, происходит очевидная расбалансировка постсоветской системы управления. То, что условно можно назвать «кадровой политикой» было унаследовано от советского времени, но стало значительно слабее – нет дисциплины, уважения, личных качеств, способности выживать в экстремальных условиях, мобилизовать ресурсы. О кадровой политике как таковой сегодня вряд ли можно говорить, скорее, это интуитивные и ситуативные кадровые решения – разрозненные и не последовательные.
Сегодня по кадровым решениям не видно, что наличие образования влияет на отбор и продвижение лидера в «системе». Похоже, что образование востпринимается не как социальный или церковный «лифт», но как угроза «системе»; поэтому христианская школа и Церковь отделены друг от друга, в чем еще раз проявляется замедленное действие советизма.
Похоже, что талантливые выпускники христианских школ могут найти работу лишь в этих же школах, т.е. школа готовит для школы. В церкви же образованные не нужны, поскольку они являются не продуктом «системы», а выходцами из свободной интеллектуальной среды и носителями ее «либеральных» ценностей. Христианское образование могло бы восполнить кадровый голод, но выпускники или не хотят работать в устаревшей «системе», либо отбраковываются ей.
Постсоветская «система» воспроизводит себя. Государство больше не ставит внешние фильтры, но «система» продолжает работать в том же режиме, переходит к самофильтрации и самоцензуре. Появление лидеров новой волны, мыслящих иначе, исповедующих ценности не союзной системы, а евангельского движения, расценивается в категориях «измены», «отступления», «либерализации».
Закрываясь от притока новых лидеров, «система» вынуждена работать с внутренним ресурсом, который неизбежно стареет и мельчает. Первые руководители жалуются на отсутствие достойных и ярких лидеров, но внутри сложившейся «системы» они и не могут появиться. Внутри «системы» «своих», «системных», кадровых священнослужителей продвигают, но не уважают; напротив, «новеньких», «образованных», пришлых самородков уважают, но не продвигают.
На мой взгляд, «система» не способна к самореформированию. Будучи закрытой, она обрекает себя на кадровый дефицит и постепенное саморазрушение.
Надежда на обновление приходит извне. С выходом из постсоветского транзита становятся очевидными неэффективность старых административно-командных методов управления, изжитость клановых отношений, несовершенства избирательной системы, отсутствие демократических процедур и культуры соучастия в общинной жизни.
Неизбежное обновление общин диктует новые требования к пасторской компетенции. Люди приходят с запросами, удовлетворить которые становится все сложнее. Образование и самообразование становятся не дополнительными баллами в оценке компетенции, а элементарными, самыми необходимыми условиями эффективного служения и руководства. В ближайшее время будет востребовано не образование, которое подтверждает компетенцию («авторитет», «солидность») красивым дипломом, а образование, которое изменяет, развивает, преобразует.
Возникновение новых сетей, сообществ, конкурирующих с вертикально интегрированными системами, активирует иные типы лидерства, авторитета, управления. Проходит время ярких одиночек и блекнувшей системы. Приходит время сообществ, объединенных идеями и ценностями, доверяющих друг другу и совместно вырабатывающих свое видение будущего. Проходит время фамилий и династий. Возникает спрос на новых реформаторов, идейных и принципиальных лидеров, на смелых и при этом ответственных экспериментаторов. Едва ли удастся создать элитарную школу, в которой можно целенаправленно подготовить подобный кадровый резерв, но нужно хотя бы искать, замечать, приглашать, приобретать у других таких потенциальных лидеров. Лидеры не растут в одном месте, как в теплице или заповеднике, поэтому нужно знать не только церковные, но и смежные сферы жизни, в которых могут зреть потенциальные служители.
Кадровое обновление, реформы и эксперименты необходимы, потому что никто точно не может знать, каким будет завтрашний день, новая ситуация в котором наше общество и наши церкви найдут себя не постсоветскими, а иными.
Постсоветскость – переходное состояние, в котором общество и Церковь надолго застряли. В это время еще работают советские механизмы, ресурсы, подходы, но с каждым годом работают все хуже и хуже. Неизвестность будущего пугает, а «система» не в состоянии мыслить себя отсутствующей либо измененной, поэтому все время сопоставляет себя с прошлым опытом, возвращается к отработанным моделям управления, подбирает уже знакомые типы лидеров.
Для выхода из постсоветского транзита необходимо разучиться смотреть на Церковь как на «систему»; предпочтительнее говорить о движении. Невозможно реформировать «систему», можно сделать ее часть движения, включить ее в более широкий контекст духовных процессов внутри евангельского сообщества. Мне сложно представить себе, можно ли (и нужно ли?) выстраивать самодостаточную систему кадровой подготовки и отбора для отдельного союза евангельских христиан-баптистов. Вряд ли будет достаточно внутренней динамики, собственных идей и ресурсов для ее самообновления и саморазвития. Но если говорить не о союзе ЕХБ, а о евангельском движении, то здесь открываются возможности учиться друг у друга, конкурировать между школами и направлениями, испытывать различные модели церковного устройства, разные типы лидерства.
В ближайшем будущем предстоит решать задачи, непосильные для одной традиции или одного церковного союза: изменить не только способы управления, но и способы избрания тех, кто будет управлять; изменить ожидания христианского сообщества от своих лидеров, позволить им быть новаторами, быть самостоятельными, быть не бедными, быть не человекоугодниками, не идти на поводу у народа, но вести его за собой; соединить посвященность лидеров с управленческой компетентностью, а также с эффективностью (находить новые идеи и при этом привлекать под них новые ресурсы; жертвенно служить, но и получать достойное содержание; развивать не только себя, но и команду, готовить достойную замену, поощрять инициативы, делегировать большую часть функций и полномочий); предложить христианские модели кадровой политики, альтернативные административно-командной системе советских лет, государственническо-корпоративной или клановой политике, популистской или диктаторской, коррупционной или силовой моделям лидерства и власти; найти модель и образ лидерства, признаваемый не только внутри закрытого церковного сообщества, но и внешним миром, гражданским обществом, совопросниками и критиками.
Евангельское сообщество стоит на пороге новой эпохи, во многом подобной началу евангельского движения в Российской империи. Усиливается чувство грядущей Реформации, большого духовного движения, преодолевающего привычные границы системного порядка. Есть сильный внутрицерковный и общественный запрос на обновление руководства, на очищение рядов, на лидеров нового типа, на людей идеи, видения, дерзновения, для которых понятия «системы», карьеры, власти не будут иметь определяющего значения. Но этот, в общем, позитивный запрос к Церкви, является и критическим укором к действующим лицам Церкви, к ее нынешним священнослужителям. Вопрос о том, способна ли Церковь к обновлению, к развитию, к доверию будущему в лице новых лидеров, оборачивается вызовом церковной «системе» и ее руководству.

Дальше »

Инвестируя в перемены. Как вера становится преобразующей

Опубликовано в журнале "Решение", №40, 2013 (www.vcc.ru)


Христианский бизнес не только может, но и должен быть социальной силой, привносящей в постсоветское общество настоящие перемены. Вера поощряет таланты, их активное использование в рост. Вера может быть обогащающей, об этом знают и свидетельствуют многие христиане-бизнесмены. Но может ли и должна ли вера сделать больше – не только обогатить человека, его семью, круг друзей, братьев по вере, но и преобразовать общество, изменить отношения в нем, заложить иные ценности, формировать другое мировоззрение?
Возьмем пресловутую, но болезненную тему этики бизнеса. Сегодня об этике говорить не модно. Победителей, якобы, не судят, а успешных само собой признают. Вот и не хочет никто отвечать на вопрос, как он заработал свой первый миллион. Но без этики, без ясности нравственных оснований не будет качественных изменений - ценностей, установок, мышления, спроса, рынка. Вне этики есть лишь текущий момент, в который можно украсть или заработать на обмане или панике. С настоящим бизнесом, на мой взгляд, подобные авантюры имеют мало общего. А этика – лишь часть веры, точнее мировоззрения, богословия, христианской жизни. И бизнес – лишь часть, а не целое. Этика может быть «христианской», а успеха не будет, и мечтать о нем запретят благочестивые старцы. Бизнес может быть успешным, а на вопросы этики положат табу эффективные предприниматели. Так что часть может быть успешной, а в целом все окажется бесперспективным.
Вот поэтому святые и праведные люди должны дерзать верить так, чтобы вера стала преобразующей, а христианские предприниматели, в свою очередь, должны думать не только об эффективности, но и о внутренних, фундаментальных условиях успеха.
Вот уже сто лет после Макса Вебера никому не удалось опровергнуть тезис социолога, что вера творит экономические чудеса и меняет сам способ жизни общества. Есть незыблемые христианские принципы, поощряющие предприимчивость, дающие ей смысл и этическое наполнение. Эту связь вероисповедных принципов и экономического успеха нужно понимать правильно, она сложная, не такая уж однозначная. Но еще более сложно понять веру и успех вне этой связи, разрыв этой связи заканчивается абсурдом.
Мотивом христианского предпринимателя не может быть только извлечение прибыли, здесь присутствуют и ответственность за данные таланты, и удовольствие от труда, и стремление к лидерству, и страсть к умножению возможностей.
Да и сама прибыль не является самоцелью, она служит расширению дела, развитию бизнеса, ступенькой роста. А еще – вкладом в такое преобразование мира, когда богатства становится больше, «чтобы было из чего уделять нуждающемуся» (Еф. 4:28), а бедности и дефицита – все меньше.
Перевернутой логикой по отношению к такой установке была классовая идеология с призывом уничтожить богатых, а дальше - не работать и не умножать, а отнимать и бесконечно делить.
В логике же христианского предпринимательства иное - классовое сотрудничество, при котором богатый умножает не только свое, но совокупное, общее благосостояние, когда при обогащении богатого бедный не беднеет, но также обогащается – и не подачками, а возможностями получить медицинскую помощь в клинике для малоимущих, именную стипендию для учебы, перспективную работу для талантливой молодежи.
Обычная логика бизнеса – держать народ в состоянии невежества и нищеты, зарабатывая на эксплуатации самых низких потребностей. Логика христианского бизнеса – преобразовать общество, расширяя возможности людей, предлагая им новые инструменты успеха, увеличивая их покупательную способность, прививая вкус, преобразуя потребности в ценности.
Надо признать горькую правду жизни: для христианского предпринимательства открыты далеко не все сферы рынка, самые прибыльные захвачены и защищены от конкуренции. На мой взгляд, это не так уж и плохо. Нужно видеть перспективные сферы, предугадывать завтрашний день, формировать новый спрос.
В то время как ведутся кровавые войны за привычные места быстрой прибыли, стоит экономить время, силы и ресурсы для новых рынков. Или же подумать иначе: как привнести свежие подходы в традиционные сферы бизнеса, чтобы вернуть к ним интерес. Если в кафе можно будет «подвесить чашку кофе» для нищего студента и оставить журнал или книгу на полке бесплатного пользования; если в обувном магазине по ценнику можно будет узнать, что в стоимость купленных ботинок включена дешевая пара для сиротского приюта (причем за половину подарка детям платит клиент, а за вторую половину из своей прибыли платит владелец магазина), то этот бизнес станет не только социально ответственным, но и социально привлекательным.
Принимая на себя ответственность за преобразование рынка-общества-человека, бизнес стимулирует собственное же развитие. Теперь бизнес взаимодействует с обществом не столько через рекламу и ее искаженные образы, сколько через активное и заинтересованное соучастие в трансформации общественных ценностей и нужд, моделей успеха и стратегий развития.
Есть лишь один способ идти в ногу со временем так, что это непонятное ускоряющееся время не обанкротит тебя, - понять это время, не держаться за прошлое, играть на опережение. Есть лишь один способ успеть за переменами – стать частью перемен, меняться и менять, предугадывать перемены и генерировать их.
Хороший товар, надежные отношения, доверие к партнерам, верность слову, поощрение инициативы, шанс карьерного роста «с нуля» – все это нужно не только бизнесу для создания социально привлекательного бренда, но и обществу. Христианский бизнес производит обычные (надеюсь, качественные) вещи, но при этом задает необычные, христианские ориентиры для членов общества – поощрение для желающих быть успешными; надежду для тех, кто на дне; солидарность и ответственность для тех и других. Покупая вещи и услуги, общество покупает их смыслы, ценности, установки, отношения. Вот почему бизнес участвует в мировоззренческих войнах не меньше, чем школа или Церковь.
Бизнес – грязная сфера, но не больше чем любая другая в обществе, где Бога убили или выставили за дверь. Бизнес – святая сфера, как и любая другая, если человек относится к своему делу и собственности как Божьему поручению управлять и развивать Его творение.
Бизнес может воплощать в себе как ценности века сего, так и ценности Божьего Царства. Если бизнес инвестирует в добрые перемены, он становится частью миссии и получает особенное благословение и покровительство Божье.

Дальше »

Будущее теологии и теология будущего

(Полная версия опубликована в спецвыпуске журнала Філософська думка-Sententiae. - 2012.)

Интерес отечественных религиоведов и философов к теологии не стоит считать случайным или эпизодическим. Обращаясь к опыту теологии, философские науки реконструируют себя как целое, дополняют свою привычную структуру исторически и дисциплинарно. Демаркация наук и восстановление прерванной истории междисциплинарных отношений были и будут актуальны еще долгое время. Но возникает и новый спрос - на перспективное рассмотрение теологии в ее вероятностных, прогностических, эволюционных модусах. Иными словами, теология интересна философским наукам не только тем, чем она была, в том числе по отношению к философии, но и тем, чем она может стать или должна стать; интересен потенциал теологии, ее перспектива.
В частности правомерен вопрос о будущем теологии «после современности», о ее статусе в том будущем, которое задается постсовременностью и постисторией - в постмодернистской культуре, постнеклассической науке и постхристианском обществе. В свою очередь именно самокритичная теология «…позволяет ощутить вопрос о Боге как открытый вопрос, то есть как приключение, поиск, путешествие» [Хаутепен, 2008: c. 452]. Так вопрос теологии о себе и своем будущем транспонируется в вопрос о Боге и о судьбе мира без Бога, о пострелигиозном и постхристианском вызовах urbi et orbi.
Ниже будет представлен набросок к не всякой будущей теологии будущего, а лишь к той, которая в своей интенции на актуальность понимает условность конфессиональных традиций перед лицом радикально постхристианской эпохи, но при этом сохраняет библейские основания, соотнесенность с архитектоникой теологии-Слова.
Вполне в духе своего времени теология будущего, возникшая с ощущением «после», не имела собственно конфессионального окраса, была секулярно-экуменической. Еще в шестидесятые годы католические и протестантские теологи «смерти Бога» переформулировали задачи теологии в условиях разрушения традиционной религиозности. Причем говорили не только об уходе трансцендентного и соответствующей переориентации теологии, не исключался и вопрос о «конце теологии» как таковой.
Изнутри иной традиции прочувствовал этот вопрос протоиерей Шмеман, сказав тридцать лет назад в память о Николае Зернове слова, на сегодня ставшие общим местом, почти очевидностью: «Мы живем, молимся и богословствуем в мире, который полностью порвал с нашей христианской верой; культура и общество, в которых мы живем, находят в состоянии глубокого разрыва не только с Церковью, но и с христианским мировоззрением вообще» [Шмеман, 2005: c. 112]. Но затем он добавил и поныне важное и радикальное: «Это – не тема современного богословия, это один из его источников. Нам важно попытаться понять этот опыт разрыва» [Там же]. Т.е. разрыв истории не должен мыслиться теологией как конец, но как начало, как отправной опыт.
Современный протестантский теолог Джеймс Смит идет еще дальше, и предлагает освоить логику постмодернизма, чтобы пересмотреть свою церковную традицию и сделать ее контркультурной по отношению к современности: «Церковь будет нести это контркультурное пророческое свидетельство только тогда, когда она отвергнет свой собственный модерн; в этом отношении постмодернизм может быть другим катализатором, чтобы церковь была церковью» [Смит, 2012: c. 36].
В русле такой логики возникает понятие о “появляющейся Церкви”, а следовательно и понятие о “появляющейся теологии”, “теологии будущего”.
Интерес теологии к будущему был задан впечатляющими социальными трансформациями двух последних столетий. Известный марксистский тезис призывал изменить мир, вместо того, чтобы объяснять его. Революционное визионерство упраздняло философию, противопоставляя интеллектуальным традициям разрушительную энергию класса-гегемона, а богатой и сложной истории – смутный, но завораживающий образ будущего. Вместо того, чтобы изучать историю, предлагалось изменить ее – ее структуру и ход, движущие силы и цель. Вместо догматики истории выстраивалась проективная догматика будущего.
Многие идеи марксистской исторической диалектики нашли продолжение в творчестве выдающихся теологов XX века. Мир, в котором теологам довелось жить, и Бог, которого они должны были защищать перед этим миром, перестали объясняться друг через друга. Возникал новый мир, новый порядок, который теологи предсказать не могли, так же как не могли его понять, так же как не могли понять свое место в нем и возможность Бога в нем. Все более увеличивался разрыв между созданным Богом миром прошлого и между новым революционным творением человека. Революции социально-политические переходили в научно-технические, их дополняли культурные, религиозные, виртуальные, биотехнологические.
Современные теологи силятся синтезировать мудрость традиции, чтобы понять возникающий новый мир изнутри своего религиозного контекста, но вместить, вписать будущее в историю становится все труднее. И здесь возникают идеи деконструкции истории, традиции и основных концептов теологии; попытки использовать технику деконструкции для переосмысления Церкви и ее теологии под знаком грядущего Царства. Как уверяет Джон Капуто, «Царство Божье провозглашается исключительно в деконструктивистских тонах, или иначе: деконструкция разворачивается под знаком Царства» [Caputo, 2007: p. 118].
Когда-то евангельские слова Христа о ветхих мехах и молодом вине (Марк. 2:22) должны были проиллюстрировать радикально новый характер возникающей христианской традиции по отношению к религиозной истории уходящего мира, «нового завета» по отношению к «ветхому». Теперь они напоминают о том, что за две тысячи лет и само христианство повзрослело и даже постарело, а мир стоит на пороге новой эры, христианскость которой под большим вопросом.
Связано ли надвигающееся будущее с христианской традицией – этот вопрос зависит не только от конструкторов будущего, но и от христианской теологии, насколько она способна предложить свое участие в созидании будущего, отстоять собственную необходимость, реализовать альтернативные сценарии.
Какой может и должна быть теология будущего, изменяющая это будущее, вносящая в него свои цели и ценности, воплощающая в нем свое видение? Вот лишь несколько тезисов, отражающих современные подходы конфессиональных и экуменических теологий, и их равнодействующие интенции, их общие проекции будущего.
Тезис первый: будущее теологии может быть помыслено как теология будущего. Теология имеет будущее только тогда, когда способна стать теологией будущего, представить теологически продуманный и оправданный образ будущего, помыслить будущее с собственным участием, т.е. продумать будущее себя и мира в изначально допущенной или провоцирующе недопущенной связи, чтобы затем разгадать природу этой связи, а через нее и свою собственную природу.
Изначально допущенная связь теологии и мира предполагает общность судьбы, синхронность трансформаций, ответственность за общее будущее. Провоцирующе недопущенная – непреодолимую особость теологии и мира, последний из которых будущего не имеет, а соответственно, предметом осмысления и ответственности быть не может.
До XIX века теология была слишком увлечена собой, изучением своей истории и своей природы, чтобы обращать внимание на историю мира и логику его эволюции. Под влиянием либеральной волны возникает теология социальных перемен, а затем и перемен политических, научных, технологических, экологических, культурных. Так помимо вечных и неподвижных истин догматики теологи открыли для себя со-временные объекты исследования. Сегодня этого мало, ощутима все более возрастающая потребность не только в теологии истории или теологии современности (рефлексии перемен), но и в теологии будущего.
Тезис второй: теология будущего, которая хочет оставаться догматически обоснованной, должна быть эсхатологической; но эсхатология, которая хочет стать актуальной, не может быть только символической эсхатологией и не может жить только буквой догматики; следовательно, теология будущего должна связать духовно-символическое и социальное. Эсхатология может стать всеобъемлющей перспективой, в которой найдут свое место все происходящие перемены. Эсхатология вызревает внутри истории, это будущее не какого-то иного, а все же нашего мира.
Тезис третий: теология не принадлежит церкви, Церковь сама принадлежит теологии будущего, следует Слову Бога о будущем Церкви и мира. Теология будущего должна быть теологией доисторической, бывшей до христианской истории, и эту историю судящей; должна быть изначальной, каковой она рождалась в словах Христа. Пусть не это не будет игрой слов, но теология может пониматься не только как слово о Боге, но и как Слово Бога, как Слово-Бог, вызывающее затем к жизни и ответу человеческие слова о Боге. Теология и теологии различаются как Слово и слова, как Божий зов и человеческий ответ.
Со временем теология как слово Бога стала словами о Боге, утратила личностную связь. Источником теологии стала Церковь как институт легитимации, герменевтическое сообщество, духовная традиция. Но строго догматически, слова о Боге не предшествуют, а отвечают Божьему Слову. Теология не принадлежит Церкви, как не принадлежит и истории в целом. Теология-Слово свободна от наших слов, она верна лишь своему Автору, и до того, как наши теологии-слова возникнут, должно быть Слово, нами слышимое и принимаемое.
Чтобы стать теологией будущего, исторические и современные теологии должна осмыслить свою непринадлежность, себя незнание, в себе необоснованность. Теология не есть уже, а возникает тогда, когда судьба Бога и судьба мира сближаются в одном времени, когда проявляется Божественный план в истории, когда в умах и сердцах теологов рождаются слова, передающие их ощущение, восприятие происходящего в мире с Божьим участием.
Теологическое вдохновение сродни вдохновению поэтическому, теолог слышит Слово и подбирает его аналоги. Так сочетаются Божественная инспирация и научный труд. Именно в этом смысле Джон Капуто говорит о «поэтике» «Божьего Царства», о теопоэтике Нового завета (не политике, этике или «церковной догматике»!), но также о задаче перевода этой поэтики в реальность нашими усилиями [Caputo, 2007: p. 134].
Подобно поэтам и пророкам, теология (как сообщество теологов) не может знать и формировать свой образ грядущего мира, но может ответственно вслушиваться в ожидании откровенного Слова, будучи готовой понять и передать его самые неожиданные звучания.
В том, что теологи лишь подбирают слова в ответ на Слово, в том, что «теоретики веры» не конструируют будущее своими теологиями, но смиренно полагаются на Откровение и Его присутствие в будущем, есть место Богу среди человеческих слов, есть место неустранимой личностной специфичности теологии как науки, есть место эпифании и чуду.
Перспективы теологии в постсовременном ландшафте (т.е. в ландшафте возникающего будущего) зависят не только от научности, внешней убедительности слов о Боге, гораздо важнее вернуть в них жизнь, сделать их действующими, «говорящими», передающими опытное знание и личностное послание. Сделать свои слова живыми, связать слова и вещи, говоримое и Говорящего, Говорящего и Слушающего, теология не может, собственной алхимией слов она не владеет. Что может сделать теолог, так это выбрать верное отношение, найти некую тонкую настройку, при которых его научное творчество открывается жизни и наполняется ей.
Тезис четвертый: теология будущего не мыслит постмодерн как то, что осталось (после истории и ее современной части), но как то, что приходит после и вводит разрыв с тем, что было, что может стать началом, вестником нового. Сам концепт постмодерна понятен и созвучен теологии будущего, они вместе рас-полагаются на новом месте, т.е. полагают себя, свои основания и интересы в возникающем мире будущего. Настало время мыслить о постмодерне перспективно: это вовсе не «поминки по Просвещению» и не «закат метанарраций», это предчувствие нового и попытка его предваряющего наброска.
Тезис пятый, теология, обращенная в будущее, видит в нем воплощение Божьего Царства. Будущее откровенно, т.е. открывает то, во что верили и на что надеялись, делает явью чаяния, подтверждает рискованную уверенность в невидимом. «Видя как сквозь тусклое стекло» (1 Кор. 13:12), теолог хочет большего, хочет видеть ясно, хочет радоваться исполнению веры. Будущее открывает всю полноту реальности, в нем начало получает завершение, так что в конце будет Божественное «все во всем».
Будущее не только принадлежит Богу, оно и есть Бог, поскольку в Нем встречаются Альфа и Омега истории (Откр. 1:10). Согласно верному замечанию нидерландского теолога Антона Хаутепена, «История как повествование о цели и смысле может существовать лишь с оглядкой на Бога… Без этого пункта Омега цепь событий от А до Я – лишь человеческое исчисление, алфавит для языка и грамматики нашего стремления к власти, а не внутренне взаимосвязанная historia. Лишь когда драма действительно приподнимает завесу тьмы над тем, кто мы и для чего мы здесь, когда она именуется Откровением или Апокалипсисом, вот тогда это - история» [Хаутепен, 2008: c. 450].
Тезис шестой: будущее, которое занимает теологов, есть часть истории, ее продолжение в будущее, но также ее конец и суд. Теология будущего должна внимательно изучать логику истории, распознавая в ней провиденциальные смыслы. В то же время предметом изучения должны стать и следы того нового, которого возникает в будущем не как продолжение истории, а как встречное движение вопреки ходу истории. В структуре и природе будущего есть не только то, что продолжает историю, но и то, что сталкивается с ней, что ее оспаривает, изменяет, отменяет, прекращает, судит, эту частично историческую, но большей частью неисторическую реальность теологи именуют Царством Божьим. Весь христианский мир молится «Да приидет Царстве Твое», ожидая наступления «нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр. 3:13), вступления этого будущего в полные права. В Апостольском символе веры встречаем перечисление исторических и богословских фактов, но в конце - утверждения будущего «оттуда придет судить» и «верую в воскресение тела, жизнь вечную». Будущее не только изучают по намекам и пророчествам, но встречают как избавление от истории, воздаяние по справедливости, воссоединение души с Богом.
Тезис седьмой: теология будущего находится под знаком Триединства и совмещает в себе универсализм откровения Бога-Отца, воплощение и церковное откровение Бога-Сына, всеобъемлющее присутствие Бога-Духа и возникающее Царство.
Универсальное знание о Боге-Творце сохраняет свое значение, рациональные аргументы в пользу бытия Бога все еще убедительны, «звездное небо над головой и нравственный закон внутри» еще напоминают о Нем. Вместе с тем, окружающий нас мир трудно назвать «лучшим из миров», и еще труднее вывести из общего откровения личностное знание о Боге. В круге естественной теологии Бог остается лишь гипотезой.
Воплощение Сына в истории и Церкви продолжает удивлять наших современников, Христос и христианство остаются осью мировой истории. Наша история до сих пор делится на эру до Христа и после Него. Церковь до сих пор объединяет большинство верующих и манифестирует этим сообществом Тело Божье. Но все больше верующих сознательно остаются вне церкви, возникает и растет отчуждение между образами Христа и христианства, Церкви и церкви. Христианство без Христа становится пустым, сохраняет историю, но не имеет будущего. Без присутствия и водительства Духа буква хранимого церковью Писания становится мертвым знаком, а сама Церковь – опустевшим домом.
Продолжая интуиции средневековых и современных теологов, можно гипостазировать будущее теологии под знаком Духа Святого. Новая эпоха не может продолжать ныне кажущийся наивным универсализм естественной теологии, как не может отстаивать и церковный эксклюзивизм догматики. Третья ипостась Божества символизирует новизну эпохи и ее завершающее значение. Можно ожидать, что «эпоха Духа Святого» продолжит связь с историей христианства, но придаст ей радикальное новое прочтение, преодолеет «христианство для христиан» и выразит теологию в универсальных языках культуры, науки, творчества.
В «эпоху Духа Святого» придется понять, что без Церкви жить нельзя и только внутри Церкви тоже нельзя. Христианам придется смириться с тем, что Церковь и ее традиции не исчерпывают всей теологии. Никому больше не дано написать «сумму теологии» или «церковной догматики», и не потому что Фома Аквинский или Карл Барт уникальны, а потому что такие задачи перед теологами больше не стоят, ни современность, ни будущее их не выдвигают. Пришло время скромных очерков, набросков, эссе, историй. Сам жанр должен говорить о скромности и при этом щедрости теологии.
В будущем «теология Церкви» вступит в обостряющееся напряжение с «теологией Царства». Территория Царства включает Церковь, расширяется от нее, охватывая все новые пределы, претендуя на все, все покоряя, согласно древнейшему христианскому исповеданию Иисуса Господом всего (Kurios). В конечном итоге истории наступит Царство, и Церковь лишь часть и предварение его. В ближайшее же время теологию ожидают болезни и конфликты, в которых столкнутся люди части и люди целого, мышление партикулярное и универсалистское, теология корпоративного эксклюзивизма и теология щедрости. По мнению теологов-экуменистов, лишь Дух Святой и соответственная Ему теология все это примиряет, соединяет, освящает, теология будущего будет теологией Духа Святого par excellence, иначе не будет ни будущего, ни его теологии.
Итак, будущее теологии зависит от того, сможет ли теология истории (традиции) и современности (социальных перемен) стать также теологией будущего. Появляющаяся теология будущего должна представить теологически оправданный образ будущего, ответить на вопросы о связи эсхатологии с социально-историческим измерением, переосмыслить отношения исторической церкви и грядущего Царства. Работа над таким проектом потребует интеграции вокруг теологии целого комплекса смежных философских и гуманитарных наук. Результатом объединенной работы христианских интеллектуалов может стать новая парадигма теологии, целостная и актуальна в том будущем, которое открывается «после современности», и которое уже поспешили назвать постхристианским. Таким образом, теология будущего может быть концептуальным ответом на подчеркнуто сильный и провокативный тезис о постхристианской эпохе и конце теологии.

Литература
1. Смит Д. Церковь и постмодернизм. Как найти место в Церкви Лиотару, Фуко и Деррида? / Джеймс Смит. – Черкассы: Коллоквиум, 2012. – 214 с.
2. Хаутепен А. Бог: открытый вопрос. Богословские перспективы современной культуры. – М.: ББИ, 2008. – 517 с.
3. Шмеман А., протопресвитер. Литургия и эсхатология // Шмеман А., протопресвитер. Литургия и предание / Александр Шмеман. – К.: Пролог, 2005. – С. 11-124.
4. Caputo J.D. What would Jesus deconstruct? The Good News of Postmodernism for the Church / John Caputo. – Grand Rapids: Baker Academic, 2007. – 160 p.

Дальше »