Сокрушенье Бога ради

Сокрушение – старое слово, родом из тех времен, когда Бога еще боялись и людей еще стыдились. Сейчас это слово используют лишь в смысле победы над врагом, применяя к кому-то. К себе такие негативные слова применять опасно. Сокрушение себя означает поражение себя, разрушение своих планов, амбиций, достоинства, гордости. В моральном плане сокрушение означает сильное огорчение, печаль, сожаление о себе. Кому интересна такая тема? Почему бы не оставить ее врагу?
Сегодня поклоняются культу «звезд», до которых нельзя дотянуться, но которым можно подражать в их безудержном возвышении, карьере, взлете, успехе.
Поклонники звезд не простят ни им, ни себе неуверенности, сомнений, искренности, покаяний, слез. Сокрушение – под запретом.
Но без сокрушения нельзя открыться Богу, нельзя открыть Бога. Пресыщение, беззаботность, бездумная радость, самомнение, гордость, самоуверенность закрывают Бога от человека, окружают человека оболочкой иллюзий, атмосферой лжи. Сокрушение разрушает эту среду и открывает правду, от которой хочется плакать.
В библейских текстах сокрушенные, т.е. удрученные, скорбящие, страдающие, униженные, обездоленные, приближены к Богу, близки Ему.
Согласно пророку Исайе, внимание Бога обращено на сокрушенных (Ис. 66:2: «Вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом»).
Более того, Бог не только смотрит свысока на сокрушенных людей, но сходит к ним и живет среди них (Ис. 57:15: «Так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, - Святой имя Ему: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтобы оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных»).
Когда псалмопевец сокрушается и кается в своих грехах и царской гордыне, ему открываются важные духовные истины: Бог не проходит мимо сокрушенных и принимает их сердечную жертву охотнее всех прочих (Пс. 50:19: «Жерта Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже»); Он врачует сокрушенных, исцеляет внутреннюю раздвоенность, усталость и разочарование в себе (Пс. 146:3: «Он исцеляет сокрушенных сердцем и врачует скорби их»); за сокрушением следует восстановление и возвышение (Пс. 146:6: «Смиренных возвышает Господь»).
Пророкам Ветхого Завета было открыто, что наступает время Царства, которое будет принадлежать не гордым царям и богатым князьям, но сокрушенным и смиренным. Мессианское пророчество Исайи (61:1-2) несет Радостную Весть нищим, сокрушенным сердцем, пленным и узникам: «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открыние темницы, проповедовать лето Господне благоприятное…».
«Благоприятное лето», Царство для сокрушенных наступило с явлением Иисуса. Когда Он читал этот текст из Исайи, «глаза всех были устремлены на Него» (Лк 4:18-19). Он стал не только провозвестником этого Царства, но и Его Царем, воцарившись через сокрушение, смерть и воскресение.
Если Царь прошел путем жертвенного служения, отвержения, унижения и казни, то двери Его Царства открыты для чистых сердцем, миротворцев, алчущих и жаждущих правда, плачущих, нищих духом, изгнанных за правду. Именно таковых Он называет блаженными людьми Царства. Сокрушение человеческой гордыни, жестокого сердца и властного ума делает нас блаженными Христа ради – т.е. странными для мира, но счастливыми в Боге.
Сокрушение освобождает. Сокрушается темница человеческого Я и душа обретает свободу в Боге. Сокрушается сердце каменное и обретается сердце плотяное. Нет большей свободы и более великой победы чем сокрушение себя Бога ради.

Дальше »

Выберите жизнь (Втор. 30:19)

Завещание Моисея содержит убедительное пожелание жизни, но при всей настойчивости оставляет свободу. Предлагается жизнь и смерть - предлагается выбор. Моисей предлагает (Втор. 30:15), а затем повелевает (Втор. 30:16). Так проявляется и уважение к свободе, и страх за судьбу своего народа, и желание направить неразумных людей в нужную сторону. Но в рай никого не затянешь, путь к настоящей жизни ведет через настоящую же свободу.
Человек оказывается на распутье: пойдешь направо – будешь жить, налево – умирать. К этой свободе человек приговорен, но без нее нет его. Человек не предопределен ничем, он сбывается, осуществляется на этом перекресте путей, намеченных возможностей.
Выбор между жизнью и смертью – выбор между двумя образами жизни, между жизнью живой и жизнью мертвой, жизнью настоящей и жизнью неподлинной, Жизнью и «жизнью». И этот неотвратимый выбор вынуждает нас задуматься о том, что же такое предложенная «жизнь», в чем ее качественное отличие от «смерти».
Наивно думать, что предлагается выбор между долгой счастливой жизнью и между немедленной страшной смертью. Адам и Евой не умерли тотчас, вкусив запретный плод, но их жизнь была отравлена, в ней появилась и созревала смерть. Жизнь – не продолжение физиологических процессов в теле, не «способ существования белковых тел» (впрочем, в более пространной цитате из Энгельса есть указание на внешнюю связь как условие жизни: «Жизнь есть способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой, причем с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь»).
Жизнь определяется связью человека с Богом и невозможна вне этой связи, вне Бога. Жизнь внутри Бога. «В Нем ваша жизнь», - говорит Моисей (Втор. 30:20).
Бытие человека с Богом – жизнь. Отрицание Бога – бытие к смерти, т.е. смерть. Путь жизни, согласно Моисею, связан, в первую очередь, с «любовью», «послушанием» и «верностью» Богу (Втор. 30:20), а уж затем с долголетием (количественным измерением жизни) и обетованной землей (качеством «материальной» жизни).
Мы не умрем сразу, если выберем жизнь без Бога, мы будем жить, умирая, без надежды, без будущего. Такая «жизнь» в Библии называется смертью.
Мы не заживем богато и беззаботно, если выберем жизнь с Богом. Но мы будем жить в перспективе обетованной земли, под Его защитой и Его водительством. Это и называется жизнью в библейском смысле слова.
Народ Моисея знал, что такое жизнь в египетском рабстве, смерть слаще такой жизни и покажется избавлением. И теперь появилась возможность жизни настоящей – в завете с Богом, в свободе от имперского гнета, на своей земле, где «течет молоко и мед».
Вот этот выбор – между жизнью в свободе и надежде и между смертью в рабстве и тщете, - приходится делать каждому человеку. И оказывается, что жизнь определяется через Бога. Выбирая Бога, человек выбирает жизнь. Выбирая жизнь без Бога, человек выбирает смерть. Жизнь и смерть различаются не количественно – как длительность и разрыв, но качественно – как бытие в Боге и бытие к смерти.
Качественное измерение жизни понимается сегодня иначе, чем у библейских авторов. «Жизнь» сегодня – это длящееся удовольствие от потребления вещей, власти и славы. Не важно, в рабстве ты живешь или в свободе, важна наполненность удовольствиями, владение приятными возможностями, место повыше в пирамиде общества потребления. Это «жизнь» в обществе живых мертвецов, у которых давно остановилось сердце, сожжена совесть и продана душа, но зато продолжается потребление. Можно «жить» и так, т.е. длить свое смертное существование, но тогда возникает экзистенциалистский вопрос: «Стоит ли такая жизнь того, чтобы ее прожить?».
Слава Богу, предложение Моисея пока остается в силе. Можно жить иначе, выбор есть даже у нас, современников «последнего человека». Жаль только, что у нашего народа нет своего Моисея

Дальше »

Между Церковью и Университетом

Последующие размышления о Церкви и Университете рождались изнутри личного опыта - участия в церковном служении, миссионерской работе и христианских образовательных проектах. Родившись в семье репрессированных протестантов и формируясь в консервативной среде подпольного христианства, я на себе прочувствовал трагическую разобщенность внутрицерковного «малого мира» и антирелигиозного «большого мира», веры и знания, Евангелия и культуры. В диссидентских кругах прививались навыки противостояния миру, оппонирования его атеистическому мировоззрению. Цена веры и верности была такова, что приходилось жертвовать возможностями образования и карьерного роста. Моя мама была исключена из университета на последнем, пятом курсе, после того как тайно ночью приняла крещение и присоединилась к церкви. В свете этой семейной истории университет представлялся недосягаемым храмом науки, закрытым для верующих.
После распада СССР возникли первые христианские школы и слух о них пронесся по всем церквям, пробуждая молодежь к учебе, обещая им перспективу христианского призвания и образования. Я чувствовал в себе сильное влечение учиться богословию, но сложилось так, что довелось учиться в государственном университете у спешно переодетых и чуть загримированных безбожников.
В те дни я с недоумением спрашивал, почему студентам приходится конспектировать пыльные тома Энгельса или Дарвина, на что получал ответ: «Пока других, альтернативных теорий, не предложили и не изложили». Я понимал, что христианам в постатеистических университетах отведена роль спорщиков, которые смогут занести на эту почву зерна альтернативного мировоззрения, и лишь спустя годы эти посевы прорастут статьями, книгами, научными школами, авторитетными теориями.
Затем я узнал о Донецком христианском университете, стал посещать лекции по богословию, а два года спустя после первого визита и сам прочитал вечернюю публичную лекцию о христианском экзистенциализме, чем вызвал бурные прения. Я увидел иной образ Церкви. Христианство, дерзнувшее создать собственный университет, было другим, не подпольным, открытым, интеллектуально смелым. Мне нравилось все это – атмосфера свободного исследования, плюрализм мнений, культура дискуссий.
Идея христианского университета опередила свое время, даже сегодня христианские университеты в Украине не отвечают в полной мере своему высокому имени. Но курс избран верный, и мечта принимает все более зримые очертания.
О всем этом понемногу – об особенности постсоветского евангельского протестантизма, зарождении собственной миссиологии, открытых образах Церкви, миссии в университете, наконец, об университете как миссии, - мои сбивчивые мысли.
***
В сознании постсоветских христиан Университет и Церковь, интересы образования и задачи миссии, интеллектуальный и духовный труд почти никак не связываются, принадлежат параллельным мирам. Но то, что не связывается в обычной жизни, оказывается связанным в условиях кризиса, крушения привычного порядка и вызревания новой картины мира. Стагнация, а затем и кризис евангельских протестантов в странах бывшего СССР, вынуждают лидеров конфессий отнестись более уважительно к богословию, образованию, интеллектуальным ресурсам, раскрыть и использовать их возможности для обновлений Церкви, ее Реформации. Как известно, величайшая в истории Реформация была начата университетским профессором и теологом. Сегодня богословие и богословское образование становятся не просто дополнительными или экзотическими возможностями, но жизненно необходимыми условиями для выживания и затем полноценной жизни всей Церкви.
Очевидно, что постсоветские евангельские христиане переживают беспрецедентный кризис своих богословских оснований. До сих пор лидеры церквей и служений мало утруждали себя наукоемкими рефлексиями по поводу своего мировоззрения и придумали удобную для самих себя, оправдывающую недостатки ума «деятельностную парадигму». Главное – действовать активнее, не сомневаясь в целях.
Сегодня все громче слышны голоса о новой реформации, необходимой для евангельских церквей. Для реформ нужна новая парадигма христианской жизни и служения, которая не будет придумана, но будет дарована свыше, а затем открыта и продумана богословами. Конечно, ее осмысление потребует всестороннего развития интеллектуальных талантов церкви, поэтому богословие заслуженно вернет себе почет в христианском и секулярном обществе.
***

В то время как христианство в Украине ищет себя, задается вопросами о собственной идентичности, мир вокруг продолжает стремительно меняться, обессмысливая большинство ранее выработанных формул и формулировок относительно Церкви и ее миссии в мире.
Уже не Церковь, не университет, не фабрика объединяют общественную жизнь вокруг себя. Сегодняшим эпицентром социальной активности стал торгово-развлекательный центр. Последствия этой продолжающейся реорганизации общественной жизни еще предстоит осмыслить теологам и миссиологам.
Несомненно, что Церковь должна предложить свое Слово свидетельства и в этой десакрализованной и коммерциализированной сфере, изнутри зоны активного и массового потребления. Несомненно и то, что Церковь должна сохранять определенную дистанцию от этих новых центров, не предлагая себя на продажу и рекламу в универсальном супермаркете того же самого, но возвещая евангельскую инаковость и отсылая к себе, к церковному пространству, где сохраняются ожидание Присутствия и возможность Встречи.
Более того, не отказываясь от миссии в культуре потребления, Церковь должна задаваться вопросами о том, где и как производятся продаваемые идеи и ценности. Более пристальный и глубокий взгляд видит за торгово-развлекательным центром зону производства – не столько вещей, сколько знаний, представлений, смыслов. И здесь оказывается, что Церковь, университет и фабрика, как более ранние центры организации общества, не закрыты и не остались без дел, они работают в подчинении у торгово-развлекательного центра.
Не касаясь здесь темы фабрики, труда и производства вещей, я хочу остановить внимание на двух других центрах общественной жизни – Церкви и Университете, освобождая их (хотя бы в пространстве дискурса) от подчиненности потребительскому рынку, возвращая каждому свои уникальные возможности и незаменимые функции.
***
В то время как фабрика производит вещи для продажи, университет производит знания, технологии, смыслы. Если христианская Церковь в условиях потребительской культуры сохраняет свое собственное предложение, способное изменить правила рынка и меню потребления, она должна вспомнить об университете, его миссии.
Не только спрос формирует предложение, предложение формируется картиной мира, ценностями, целями, духовными приоритетами и религиозными традициями, которые вырабатываются в диалоге веры и знания, христианства и культуры, Церкви и Университета. Церковь может влиять на «предложение рынка» через «производство университета».
Коль мир перестал понимать Церковь, коль традиции общения прерваны, а языки Церкви и рынка более не переводимы, то Университет становится для Церкви необходимым посредником в общении с миром, или, говоря словами Дениса Горенькова, лидера IFES-Ukraine, становится «точкой входа». Поскольку большинство других, более прямых путей и более широких ворот ныне закрыты, стоит присмотреться внимательнее к возможностям миссии в университете и возможностям университета как миссии. Посмотрим на динамику отношений между Церковью и Университетом за последние тысячу лет.
Университет как миссия в средневековой культуре
Университет в пространстве христианской культуры возникает как форма миссии – в нем теология становилась основой для всего содружества наук, а затем и основой общественной жизни в многообразии ее сфер, функций и отношений.
Благодаря университету теология проникла не только в храмовое пространство, пространство сакральной культуры, но и в пространство профанного, внехрамового, «большого» мира.
Все факультеты университета опирались на теологический базис и все выпускники университета были отчасти теологами. Университет был величайшим миссионерским проектом всех времен и народов. Присутствуя внутри университета, теология могла влиять на формирование элиты, подготовку профессионалов, наиболее одаренных в части интеллектуального труда и призванных быть первыми лидерами в своей сфере.
Проект модерна оспорил право теологии на присутствие в университете. Христианство было изолировано в отведенном ему гетто храмовой и приватной религиозности. Университет был объявлен нейтральной территорей, на деле же место изгнанного христианства тотчас же было занято секулярностью как настроением, а затем и секуляризмом как мировоззрением.
Университет как научный авторитет в споре с храмовой религией
Последние столетия университет стал бастионом секулярного мировоззрения, специфической версии науки, которая увидела свою миссию не в познании мира, в том числе его религиозных измерений, а в разоблачении метафизики мира, изгнании религиозных призраков.
Университет как научный центр стал авторитетным противовесом религиозным предрассудкам Церкви. Поскольку университет был закрыт для Церкви, то дискуссии на его территори прекратились. Диспуты в университете между учеными-христианами и учеными-атеистами перешли в диспуты между наукой и верой, университетом и Церковью. Изганная из университета и изолированная внутри Церкви христианская мысль защищалась с помощью своих внутренних авторитетов и признаваемых лишь ей аргументов. Подобным образом и наука ссылалась лишь на себя. Общая территория и общий язык были утеряны и забыты.
Постсекулярный университет как место новой встречи
Неожиданным образом, в постсекулярном культурном пространстве стали вновь возможными и университет как миссия, и миссия в университете.
Вопреки распространенному предубеждению против университета как закрытой для миссии сферы, именно пространство науки и образования должно оставаться принципиально открытым, не терпя дискриминации по религиозному признаку и принимая аргументы от разных сторон.
Здесь готовы выслушать всех, готовых и способных вести диалог на языке науки и уровне высоких стандартов интеллектуальной культуры.
При входе в университет религиозная идеология вынуждена принимать форму религиозной культуры, а теология конфессиональная – форму теологии академической. Но это необходимая цена, которую приходится платить за общность, за возможность слышания и понимания друг друга.
Христианское присутствие и авторитет теологии в публичном пространстве интеллектуальных дискуссий ныне возможны в двух формах: как дерзновенное свидетельство гостя в «светском» университете и как уверенная позиция хозяина в христианском университете.
При этом надо понимать, что светский университет – уже не секулярный, а постсекулярный, т.е. для христианина в нем всегда есть возможность и даже право быть «своим». Столь же важно понимать, что «христианский» университет в определенной степени уже «постхристианский», т.е. в нем надлежит вновь закладывать фундамент, вновь дискустировать, вновь обосновывать и защищать веру в ее актуальном опыте и ре-формулировании.
Постсекулярный университет открыт к опыту веры и Слову христианства. Постхристианский университет открыт к опыту безверия и вопросам нехристиан. Только зная опыт отрицания и логику антитезисов, можно длить диалог, упреждать возможные вопросы, предлагать взаимообогащающие ответы.
В пространстве университета возможен свободный обмен опытом и идеями, каждой стороне есть что сказать, и сказанное должно быть воспринято серьезно. Этого требует культура интеллектуальных дискуссий и эта культура неожиданно становится союзником христиан, втягивает их в диалог, заставляет думать и отвечать, спрашивать и спорить.
Постсекулярность открывает возможности для участия в интеллектуальнй жизни всем тем, кто готов принимать всерьез нынешнюю повестку дня и предложить свой вклад в ее обсуждение. Постсекулярность не приемлет лишь тех, кто претендует на интеллектуальную и духовную власть, ссылаясь на очевидный авторитет, право старшего, политические бренды или почетное место в истории.
В этом смысле постсекулярность закрывает дверь в университет для фундаменталистов и традиционалистов из разных лагерей, наивных и страстных, однозначных и нетерпимых.
Вход остается открытым для тех немногих, кто интересен своей верой или своим знанием для собеседников и оппонентов; кто знает языки культуры и может вести разговор о своем на языке другого; кто готов конкурировать и способен предложить для науки и образования лучшую, более конкурентную перспективу.
В постсекулярном мире перед христианами открываются две перспективы соучастия в судьбах общества через университет. Во-первых, это миссия в университете - христиане в университете. Во-вторых, это университет как миссия - христианский университет. Не всегда и не все могут выбороть и выстроить христианский университет. Но всегда и везде христиане могут присутствовать в любом другом университете, делая его своим, т.е. освящая его пространство и внося свои вопросы в его повестку дня.
Миссия в университете это христиане в университете. Миссия для людей, живущих в пространстве универститета, это миссия в университете, это христиане в университете – студенты, сотрудники, участники конференций, авторы книг, приглашенные эксперты.
Присутствуя в университете, христиане создают в нем богатую разнородность, привносят свои ценности и выражают свои убеждения. Христианин в университет показывает самим фактом своего присутствия, что можно жить, верить, мыслить иначе; что христианское мировоззрение поясняет мир лучше и полнее.
Без христиан в университете Церковь потеряла бы всякую возможность отстаивать христианскую перспективу в науке, а диспут ученых-христиан и ученых-нехристиан в объединяющем всех университете вньвь превратился бы в диспут ученых-нехристиан против неученых-христиан, в конфликт Университета и Церкви.
В то же время было бы странным, если бы христиане ограничили свое участие в жизни университета, свое влияние на способ и состав университетского производства знаний и смыслов, исключительно оппонированием или тихим несогласием с универститетским большинством.
Если христиане-ученые не способны даже мечтать о создании христианского университета, то вся их (оп)позиция в университете сводится к недовольству типа «не знаю как, но не так». Если христианские интеллектуалы не способны решиться на создание собственного альтернативного университета, то вряд ли они смеют претендовать на право критиковать университет секулярный.
Университет как миссия это христианский университет. Мечта христианского интеллектуального сообщества о собственном, о христианском университете возникает естественно – как несогласие с навязанным порядком вещей, при котором христианской вере отведено пространство души и церкви, но ни в коей мере не университета. Эта мечта живет и дремлет в постсоветских христианских сообществах, но она еще не стала вдохновляющим видением, а тем более дерзновенным проектом.
Христианский университет может стать очагом интеллектуальной культуры, в которой вера и знание, наука и служение будут неразрывны. Если Церковь видит университет своим миссионерским полем, то христианский университет может стать местом подготовки миссионеров для этого поля. Как Церковь призвана служить обществу, так христианский университет призван служить университету (пост)секулярному.
Если Церковь признает и благословляет своих интеллектуалов на апостольское служение своим светским коллегам, то университет как перекрестье науки, образования, культуры, политики становится самым мощным и авторитетным каналом влияния на общество в целом.
Таким образом, не только христианские перспективы науки и образования, но и перспективы миссии Церкви в мире, новые горизонты миссиологии связываются с тем, что происходит между Церковью и университетом – процессами поиска, вопрошания, сближения, диспута, примирения.
***

Решаясь на сложное дело мостостроения между Церковью и Университетом, я отдавал отчет, что мои мысли складываются не в стройную теорию, но скорее в очерки, наброски. Иного и быть не может, реальность формируется на глазах, а отношения между Церковью и Университетом не только не установились, сама их возможность остается вопросом.
Тем не менее, есть уверенность, что пространство для самоопределения Церкви в постсекулярном мире определено верно - «между» Церковью и Университетом. Представляется важным привлечь внимание к Университету не самому по себе, но в связи с Церковью, поскольку они нужны друг другу.
Университет нужен Церкви. Именно в пространстве отношений между Церковью и Университетом постсоветский протестантизм может преодолеть свою изоляцию от мирового христианства и секулярного общества, восстановить преемственность интеллектуальных традиций, научиться быть «в мире, но не от мира», сохранять инаковость, не прекращая диалога.
Церковь нужна Университету – как голос истины и богатой традиции, как фактор инаковости, как собеседник «не отсюда».
Но каковой должна Церковь, нужная Университету, интересная его обитателям, авторитетно отвечающая его вопросам? Здесь вопрос смещается к Церкви, к ее внутренним процессам переосмысления, образования и преобразования. Так вопросы к Университету возвращаются вопросами к Церкви – на что она способна дерзнуть, какую миссиологию и какое образование сможет себе позволить.
Остается пожелать постсоветским первопроходцам христианского образования мужества и последовательности, верности и решительности в следовании непростыми и путанными маршрутами между Церковью и Университетом. Лишь в этом пути навстречу другому можно обрести себя.

Дальше »