Из глубины

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, благодарю за жизнь, прощение и милость, семью, друзей, братьев, страну!
Избави нас от наших братьев-убийц из России, братьев-трусов отовсюду и братьев-предателей в тылу.
Сохрани от адских гумконвоев и пречерной кремлевской лжи, призраков советизма и сладостей потребительства, мракобесного московского православия и беззубого парапротестантизма, цепких грехов прошлого и неверия в будущее...
Прости, что не искали Тебя и Твоего пути, что выбрали себе плохих друзей и доверились лжебратьям.
Подари нам подлинное братство и помощь добрых самарян.
Пошли сокрушение и обновление, покаяние и веру.., присутствием Своим укрепи нас.
Все Твое, но поделись уж с нами - дай бойцам силу, героям славу, прими в Свое Царство.
Ибо Твое есть Царство, и сила, и слава.
Вовеки.
Аминь

Дальше »

«Православная армия» против «униатов, раскольников и сектантов»

risu.org.ua

В событиях вокруг Украины следует видеть единство политических и религиозных мотивов. Задолго до аннексии Крыма и необъявленной войны на Донбассе был открыт религиозный фронт. Аналитики, религиоведы и украинские богословы (особо стоит выделить тексты Юрия Черноморца и архимандрита Кирилла (Говоруна) неоднократно обращали на это внимание, но, к большому сожалению, никто из ведущих украинских и западных политиков не предвидел и не учел возрастающей роли агрессивного московского православия в региональной и глобальной политике. Как показали события в Украине, православный фундаментализм не менее агрессивен, чем исламский, а «русская весна» не менее кровава, чем арабская. Поскольку эта разновидность православия имеет государственную поддержку и претендует на политическую роль, ее можно назвать «политическим православием». Более того, с недавних пор «политическое православие» проявило себе в форме «православного терроризма» на оккупированных пророссийскими сепаратистами украинских территориях.
Факты говорят за себя: греко-католики и Киевский патриархат в аннексированном Крыму оказались вне закона; на Донбассе действуют пророссийские «православные армии»; десятки протестантских церквей захвачены, нередки похищения, пытки и убийства пасторов; священники Московского патриархата, не скрываясь, благословляют террористов и отказываются отпевать погибших украинских военных; Патриарх Кирилл предрекает гибель Украины как «царства, разделившегося в себе».
«Гибридная» война России против Украины объединила и тем самым усилила в себе серию межнациональных, межгосударственных и межконфессиональных конфликтов. Были грубо нарушены границы украинского государства, единство украинской политической нации, конфессиональная самобытность. Причем религиозная составляющая конфликта может оказаться первой, ведь именно московское православие стало главной скрепой «русского мира», а затем и главным актором кровавой «русской весны».
Аннексия Крыма была оправдана сакральной значимостью древнего Херсонеса, а война против Украины – защитой православия. Как заявил в своем послании Федеральному собранию РФ президент Путин, "Для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение так же, как Храмовая гора в Иерусалиме для тех, кто исповедует ислам и иудаизм. Для нашей страны, для нашего народа это событие имеет особое значение, потому что в Крыму живут наши люди и сама территория стратегически важна, и потому что именно здесь находится духовный исток формирования многоликой, но монолитной русской нации и централизованного российского государства. Именно на этой духовной почве наши предки впервые и навсегда осознали себя единым народом" .
Фактически был оспорен старый европейский принцип «чья власть, того и вера» (cuius regio, eius religio). Взамен навязывается принцип «чья вера, того и страна». Речь идет об агрессивном распространении «русского мира» через православие московского образца. «Русская весна» начинается со слов о братстве трех народов и единстве православной веры, но затем продолжается аннексией и войной против тех вчерашних братьев и одноверцев, которые посмели жить отдельно и верить иначе.
Хорошо известная из XIX века тоталитарная связка «быть русским – значит быть православным» становится главным мотивом для консолидации «русских» и защиты «православных». «Декларация русской идентичности» (Документ принят 11 ноября 2014 года по итогам заседания XVIII Всемирного русского народного собора, посвященного теме «Единство истории, единство народа, единство России») провозглашает: «В русской традиции важнейшим критерием национальности считался национальный язык (само слово «язык» — древний синоним слова «национальность»). Владение русским языком обязательно для всякого русского. Утверждение о том, что каждый русский должен признавать православное христианство основой своей национальной культуры, является оправданным и справедливым. Отрицание этого факта, а тем более поиск иной религиозной основы национальной культуры, свидетельствуют об ослаблении русской идентичности, вплоть до полной ее утраты» .
Как показали события в Украине, всюду, где есть русскоговорящие и «православные», могут появиться «вежливые люди» с автоматами в руках для их «защиты» и для их водворения в единое пространство «русско-православного мира».
«Мы не можем не замечать того факта, что у конфликта на Украине имеется недвусмысленная религиозная подоплёка», - написал Патриарх Московский Кирилл Вселенскому Патриарху Варфоломею в письме, которое было опубликовано на официальном сайте Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата 14 августа и уже 15 августа исчезло . «Униаты и примкнувшие к ним раскольники стараются одержать верх над каноническим Православием на Украине... Прошу Ваше Святейшество использовать все возможности, чтобы возвысить Ваш голос в защиту православных христиан востока Украины, которые в обстановке усугубляющегося насилия со стороны греко-католиков и раскольников живут в ежедневном страхе за себя и своих близких, опасаясь, что, если гонители возьмут власть, православные будут принуждаться к отказу от своей веры или подвергаться жестокой дискриминации», - заявил предстоятель РПЦ.
Обращает на себя внимание факт манипуляции «каноничностью». Для РПЦ в Украине нет других православных церквей, все они самозванцы и раскольники. При этом Патриарх замалчивает тот известный факт, что даже для тех, кто оперирует средневековым термином «канонической территории», Украина остается спорной «канонической территорией» и относится скорее к юрисдикции Вселенского Патриархата, нежели Москвы.
Этот факт стоило бы осмыслить тем симпатикам православия на Западе, которые говорят «православие», а подразумевают РПЦ. В то время как знак равенства между православием мировым и московским ни по объему, ни по качеству ставить нельзя.
Отождествление веры православной и православия московского становится мощным пропагандистским средством. Как подчеркивает «православный ополченец», советник министра обороны ДНР Игорь Друзь: «С украинской стороны православных нет вообще, потому что ни один воцерковленный православный человек не пойдет воевать против Новороссии, потому что знает, что единство Святой Руси угодно Богу. Все святые, которые говорили на эту тему, единогласны в том, что Святая Русь должна быть едина. А вот укро-фашисты как раз и являются сепаратистами и хотят отколоть Новороссию от Святой Руси и присоединить ее к загнивающему воинствующему Западу. Поэтому церковных людей с украинской стороны нет вообще. В карательных батальонах в основном униаты, раскольники, неоязычники и сектанты» .
31 июля 2014 года местоблюститель киевской кафедры (Украинской Православной Церкви Московского Патриархата) митрополит Онуфрий обратился к президенту Порошенко с личным посланием, в котором был «вынужден констатировать нарушения прав и свобод верующих и вмешательство в деятельность парафий Донецкой епархии Украинской Православной Церкви со стороны военного контингента, который находится на востоке Украины» . О проблемах других конфессий и злоупотреблениях со стороны оккупационных войск и террористов он не упомянул. Тем самым УПЦ (МП) подтвердила не только духовную, но и политическую зависимость от Москвы. В конфликте между православной наднациональной империей и национальным государством, между имперской идеологией и гражданским обществом «Украинская» Православная Церковь оказалась вовсе не украинской. Очевидно, что такая позиция ведущей «украинской» конфессии представляет угрозу для национальной безопасности и создает опасный прецедент для других стран региона.
В определенном смысле уже не сама Россия как государство, а русское православие как надгосударственное движение становится фактором геополитики. Именно защитой «настоящего», традиционного, канонического православия оправдываются действия «православных армий» Донбасса.
В своей статье «Откуда исходит угроза православию на Украине», опубликованной на сайте сепаратистов «Русская весна», уже упоминавшийся Игорь Друзь (подписавшийся на сей раз как «председатель Народного собора Украины») заявляет: «Киевские террористы… очень нуждаются в «идеологическом обосновании» своего господства над рабами евромайдана. Им нужна не только поддержка партий и движений, но и религиозных конфессий. Западные кураторы давно вовсю занимаются подчинением различных конфессий, в Госдепе недавно даже создан специальный департамент по работе с ними. Практически это означает уничтожение структур Московского Патриархата на Украине и образование огромной религиозно-политической секты из остатков различных конфессий, которая и станет идеологической опорой режима Порошенко. Такие же процессы происходят и во всем мире, где под руководством западной олигархии быстро создается единая мировая религия, которую православные справедливо считают религией антихриста» .
Тем самым усилиями идеологов «русской весны», конфликт между Россией и Украиной, между московским православием и украинскими «униатами, раскольниками и сектантами» выводится на глобальный уровень и представляется как конфликт «русского мира» и «загнивающего Запада», «традиционных ценностей» и «гейропы», спасающей духовности и развращающей секулярности.
Более того, оставаясь главной объединяющей силой, РПЦ пытается создать альянс из тех протестантов, иудеев, мусульман, которые согласны с православным видением истории России и безаговорочно признают свое уменьшительно-подчиненное положение. Как заявлял мне руководитель отдела внешних связей одного из российских церковных союзов (в ходе круглого стола «Христианские ценности в современной России», г. Москва, 25 мая 2006 г.), «Мы, протестанты, понимаем, что места за государственным столом заняты, но не против питаться и крохами со стола» (аллюзия на фрагмент из Главы 15 Евангелия от Матфея: «Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их»).
Понятно, что такие союзники для «истинно православных» – временные, и вскоре станут следующей жертвой (что уже происходит – в то время, как лидеры протестантов заседают в разных государственных советах и получают президентские награды, их церкви беспощадно преследуются).
К большому сожалению, не только РПЦ, но и российские протестанты видят Украину своей «канонической территорией» и уже начали дележ украинских церквей, оказавшихся на оккупированных землях. В частности, Российский объединенный союз христиан веры евангельской (РОСХВЕ), принял решение о создании отдельного епархиального управления по Республике Крым и г. Севастополю . Новую структуру возглавит епископ Константин Бендас, верный сторонник державнической линии своего начальствующего епископа Сергея Ряховского, члена Президентского совета и Общественной палаты при Президенте РФ.
Российские баптисты также считают Крым своим. Уже с весны они настойчиво приглашают крымские церкви перейти из всеукраинского союза (ВСОЕХБ) в Российский союз (РСЕХБ). И за этой экспансией стоит не только вопрос территорий, но и конфликт идейных позиций. В резолюции XXXIV Съезда РСЕХБ (30 мая 2014 г.) российские баптисты осудили смену власти в Украине как мятеж: «Мы провозглашаем свою приверженность Библейскому учению, которое не приемлет насильственного свержения законной власти, национализма и разрешения социально-политических противоречий, иначе как путем политических переговоров. «С мятежниками не сообщайся» (Притчи 24:21)» .
Делегаты съезда поспешили отмежеваться от своего «бывшего брата по вере», на тот момент и.о. президента Украины Александра Турчинова, и при этом отправить верноподданическое послание президенту Путину, в котором заверяли его в поддержке и молитвах, «чтобы Господь дал Вам сил и мужества оставаться верным в борьбе с проявлениями ксенофобии и сохранению межконфессионального мира» . Справедливости ради, стоит отметить, что многие пророссийские лидеры восточноукраинских церквей пошли еще далее, требуя отлучения «кровавого пастора» от церкви. По свидетельству пасторов из Донбасса, когда сепаратисты ДНР их спрашивают, «ваш ли Турчинов?», они смело отвечают: «нет, не наш».
Примечательно, что на том же XXXIV Съезде РСЕХБ, наряду с резолюцией по Украине и подобострастным обращением к Путину, была принята Социальная концепция РСЕХБ, в которой черным по белому написано следующее: «Ни одна нация или страна не должна диктовать свою волю другим, исходя из представлений о собственном религиозном, экономическом, политическом или военном превосходстве. Каждой нации следует устремлять свои силы не на доказательство ложной собственной исключительности, а на достижение подлинного духовно-нравственного прогресса» .
Чтобы не заподозрить благочестивых поборников «русского мира» в раздвоенности сознания, приходится допустить единственный оставшийся вариант: они действительно верят в «святую Русь» и ее «вселенскую миссию».
Вероятно, только защитой «чистоты веры» для православных и «достижением подлинного духовного-нравственного прогресса» для протестантов могут быть оправданы ужасы «русской весны» в Украине. Только защитой мифических «традиционных ценностей» могут быть прикрыты имперские амбиции душеспасительного московского православия в его эпическом противостоянии разлагающемуся католико-протестантскому Западу. Только фанатичная вера в себя и свою исключительность может закрыть глаза на содеянные православными крестоносцами невиданные преступления против человечества и человечности, против Украины и мира, против Бога и ближнего.
Рано или поздно мировое сообщество будет вынуждено признать факт «политического православия» и связанного с ним «православного терроризма», поддерживаемого Россией и оказывающего дестабилизирующее влияние на весь регион Евразии, и чем скорее это произойдет, тем лучше – для региональной и глобальной безопасности, для защиты религиозной свободы и гражданских прав, для самоопределения людей и наций. Одним из первых шагов в этом направлении может быть признание образованных на востоке Украины «православных» народных республик (Донецкой и Луганской) террористическими организациями. Такое честное признание внесет ясность в ситуацию, определит стороны конфликта, агрессора и жертву, а также позволит неполитическому и неагрессивному православию отмежеваться от политических и агрессивных симулякров.

Дальше »

Угрозы религиозной свободе на фоне украинского кризиса

Угрозы религиозной свободе в контексте украинского кризиса: религиозно мотивированный терроризм против «неправославных»

risu.org.ua

В то время как мониторинговые группы, работающие в Украине, собирают и презентуют данные о ранее невиданных в этом регионе нарушениях религиозной свободы, становится все более очевидной и вопиющей нужда в более концептуальном анализе происходящего – почему это происходит и что это значит для глобального сообщества. Несомненно, что наблюдаемые преследования людей и групп по религиозному признаку являются частью последовательной политики «русского мира», а потому несут с собой угрозу региональной безопасности и даже больше того – глобальному порядку, поскольку оспаривают саму возможность «глобального», в частности возможность универсальных свобод, общечеловеческих ценностей, действующего международного права.
События в Украине заставили волноваться не только соседние страны и причастных политиков, но и глобальное христианское сообщество. В более широком контексте дискуссий говорят не столько о конфликте Украины и России, но также о конфликте Евразии и Европы, России и Запада, православного «русского мира» и «секуляризированной протестантско-католической цивилизации», универсальных прав человек и «православных» ценностей, свободы и «традиционного» «порядка».
На украинский проевропейский выбор и «революцию достоинства» на Майдане (ноябрь 2014 – февраль 2014 гг.), последовал агрессивный ответ «русского мира» - аннексия Крыма (март 2014), оккупация части восточной Украины и создание местных квазигосударственных «народных республик» (апрель 2014). Все конфессии, кроме Церкви Московского Патриархата, на захваченных территориях оказались вне закона и испытали на себе похищения, пытки, убийства, захваты культовых зданий.
Очевидно, что для международного сообщества важно проанализировать и оценить последствия украинских событий для сотрудничества в регионе Евразии и защиты религиозной свободы, а также принять все возможные меры для поддержки и помощи жертвам религиозной дискриминации.
В качестве ориентирующего вступления для последующей дискуссии я предложу несколько ключевых тезисов о религиозных измерениях украинского кризиса, их глобальной значимости и возможной позиции международного сообщества.
Во-первых, «гибридная война», которую развязала Россия в Украине, является не столько антиукраинской, сколько антизападнической, и настолько явно религиозно мотивированной, что вполне может быть названа «holy war», в которой «православная армия» сражается против «униатов, раскольников и сектантов». В сознании идеологов «русской весны», российская интервенция представляется как «крестовый поход» против Запада, отвоевание, собирание, воссоединение земель «русского мира».
Во-вторых, все, кто связан с Западом своим происхождением («чужие») или осознанным выбором («предатели»), автоматически заносятся в список врагов «русского мира»: греко-католики как изменники православной веры, униаты, «бандеровцы»; православные Киевского Патриархата как раскольники, отступники, «националисты»; протестанты как сектанты, западники, американские шпионы; крымские татары как проукраинские и неправославные. Имеет иместо явная дискриминация по религиозному признаку всех конфессий за исключением Московского Патриархата.
В-третьих, сращиваясь с государством, пользуясь монопольным доступом к его ресурсам, и своим идейным влиянием на его политику, российское православие все более становится «политическим православием». В данном случае трудно отделить религию от политики. Именно этой сложной связью и объясняется гибридный характер войны в Украине. Государство получило религиозное оправдание и священную санкцию РПЦ на беспощадную войну, следовательно экономическая логика и политическая целесообразность оказались в подчинении у религиозного мотива – вернуть Московскому Патриархату его «каноническую террорию» и построить на ней православную империю «русского мира».
В-четвертых, осуществляется последовательная изоляция от международных контактов и насильственная инкорпорация религиозных объединений Крыма и Донбасса в близкие по вероучению российские структуры (об этом заявляют пятидесятники и баптисты). Учитывая православно-агрессивную идеологию оккупационной власти, религиозные конфессии лишились всякой возможности проводить свои богослужения в культовых зданиях и миссионерскую деятельность в обществе, получать международную помощь и организовывать благотворительность. Часто условием возвращения конфискованных зданий или продление договора на аренду помощения является перерегистрация и сопутствующая ей процедура «православной экспертизы». Конфессии оказались не только без прав и средств к существованию, но и в изоляции от Украины и международной поддержки.
В-пятых, распространение православной идеологии «русского мира» и религиозные преследования иных конфессий уже привели к существенному изменению религиозной карты региона. Большинство религиозных организаций прекратило свою деятельность, а их прихожане были вынуждены переехать в другие регионы. При этом подавляющее большинство беженцев не имеет необходимых условий для проживания своих семей, а также перспектив на получение работы в условиях экономического кризиса в стране. Целые общины оказались в рассеянии, а оставшиеся на оккупированных территориях служители – в постоянной опасности. Можно говорить о разгромленных религиозных объединениях в трех регионах Украины – Крыму, Луганской и Донецкой областях; соответственно нужно говорить о многих тысячах беженцев, пострадавших, убитых и раненных. Верующие данных конфессий могут считаться жертвами религиозных чисток.
В-шестых, в то время как межконфессиональное сообщество Украины консолидировалось вокруг антикоррупционной «революции достоинства», национального единства и противостояния агрессии «русского мира»; конфессии России объединились в поддержке антизападного курса своего президента. Название книги бывшего президента Украины Леонида Кучмы «Украина – не Россия» хорошо передает четкое размежевание между нациями и представляет миру Украину как самостоятельный феномен – «не Россию». Это не укладывается в привычные представление западного мира, называвшего «Россией» все, что ранее охватывалось границами СССР. Но сегодня становится ясно: Украина с ее богатым конфессиональным разнообразием, восточно-западной синтетической духовной культурой должна быть воспринята как самостоятельный и перспективный субъект отношений. Более того, Украина должна быть воспринята как жертва внешней агрессии, причем поводом для агрессии стали прозападные ориентации общества и консенсус большинства конфессий, поддержавших европейские устремления страны.
В-седьмых, за противостоянием в Украине нужно видеть конфликт универсальных прав и свобод человека и так называемых «традиционных ценностей». За обманчивой риторикой «традиционных ценностей» скрываются не общечеловеческие и даже не общехристианские ценности, а традиционные для «политического православия» ценности «православия-самодержавия-народности», т.е. ценности «православной империи». Напротив, отстаивая фундаментальную ценность свободы применительно к личности и нации, украинская «революция достоинства» защищает возможность религиозной свободы и конфессионального многообразия. В этом столкновении формирующегося гражданского общества и монолитной «православной империи» Украине как никогда нужда поддержка международных правовых институтов и солидарность многоликого и свободного христианского мира.
В-восьмых, поскольку экспансия православного “русского мира” несет с собой угрозу религиозному своеобразию Украины, защита ее своеобразия требует международной помощи – профессионального мониторинга, экспертного анализа, адвокации религиозной свободы, расширении международных связей, интеграции в глобальное пространство.
У мирового сообщества есть только один способ противостоять поглощению Украины Россией – сблизиться с Украиной, связать себя с ней крепкими религиозными, культурными, политическими, экономическими связями; открыть все двери для свободного перемещения украинских верующих, нуждающихся в помощи; использовать все дипломатические средства для признания сепаратистских “народных республик” террористическими организациями, их “политики” в отношении религиозных организаций политикой дискриминационной, их жертв – жертвами религиозно мотивированного терроризма.

Дальше »

Выйдет ли Донецк за Волноваху?

Завтра в Киеве пройдет Марш солидарности против терроризма и памяти жертв теракта под Волновахой. Присоединяйтесь. После утренней службы в Церкви важно проявить и гражданское единство - с теми, кто погиб, кто пострадал, кто потерял близких, кто воюет на передовой. Реакция на трагедию показывает, кто есть кто. Казалось бы, весь оккупированный восток должен выйти на марши солидарности. Это же не за Украину митинговать, а за себя и своих. За это ведь по шее не дадут, это же святое дело - никого не хулить, просто посочувствовать, помолиться вместе, успокоиться, образумиться. Это Донецк, не Киев, должен скандировать "Я - Волноваха". Да так, чтобы не только в Киеве, но и в Москве услышали. Но траура не видно, слов сочувствия не слышно, лишь маты в адрес киевской хунты и проклятия бессмертных укрокиборгов. Разве что Станица Луганская отметилась - некий "добрый дедушка" угостил "баночкой меда" наших военных.., которая взорвалась у них в руках. Уверен, этот "дедушка" успел переоформить пенсию и ради того не порвал свой украинский паспорт.
Интересно, выйдут ли завтра донетчане на свою любимую площадь Ленина, чтобы вспомнить погибших земляков - не "майданутых", не "укропов", не "бЕндеровцев", а своих, родных, донецких? Думаю, что нет.
А мы?
Завтра. Михайловская площадь. 14:00.

Дальше »

Авраам и его дети

Авраам назван отцом всех верующих. Бог не стыдится называться Себя "Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова". Всякий верующий ставит себя в этот продолжающийся ряд.
Что объединяет родоначальников Божьего народа, отцов "сообщества веры"? Готовность последовать зову свыше, оставить все и пойти в неизвестность за Богом. Потомки приобщаются к этому ряду не по крови, а через ответ на призыв.
Боюсь, что мы стали слишком оседлыми, тяжелыми на подъем, привязанными к привычной серой жизни. Авраам прошел бы мимо.
"Быть потомком Авраама и Сарры и ответить на зов их Бога - значит отважиться на исход, пуститься в странствие", - писал Мирослав Вольф изнутри балканской трагедии. Мы, украинцы, должны его понять изнутри нашей беды, на фоне разрушенных городов и бездомных беженцев. Мой дом - не крепость, западня. Не отсидеться, не переждать, не отмолчаться.
Мы все должны прийти в движение, отважиться, пуститься в путь навстречу нужде и беде, Богу и друг другу, в конце концов, навстречу себе.

Дальше »

Левиафан питается людьми

Зачем я это смотрел? Я давно не смотрю российское кино. Ура-патриотические выдумки о чекистах и смершистах вызывают отвращение. А «Груз 200» Алексея Балабанова или «Волчок» Василия Сигарева оставляют травмы на всю жизнь. Они нужны, чтобы разбудить спящих, тронуть толстокожих, открыть глаза слепым. Но для впечатлительных и нервных, которые и так все знают и переживают, такие ленты могут закончиться передозом. Последний российский фильм, который я посмотрел - «Я тоже хочу» все того же Балабанова. Грустно, щемяще, правдиво. Да, забыл, еще насилу посмотрел «Майор» Юрия Быкова. Реалистично, страшно.
Больше ничего не хотелось смотреть, и так все понятно, и так много боли, и так мало смысла.
К тому же между российскими фильмами и моей украинской жизнью пролегла война – аннексия Крыма, оккупация половины Донбасса. Не до фильмов.
Хотя нет-нет, а думал, что же происходит с той самой русской душой, неужели люди не видят своего уродства, не слышат усиливающегося запаха гнили, не пугаются звенящей внутренней пустоты.
Это был и вопрос к себе, к моей русской половине, к собственному подполью, вроде закрытому, заколоченному, призабытому.
«Левиафан» Звягинцева выворачивает скрытое наружу, показывает изнанку русской души.
Мат. Грубость. Ложь. Предательство. Пьянство. Продажность. Насилие. Лицемерие. Неверие. Страх. Боль. Бессмыслица.
От чего-то большого (кто знает, что это было?) остались мертвые обглоданные кости. От былой красоты (да и была ли она?) – гнилые катера и разрушенные дома. От «православной» веры (мифической, нигде досель ненаходимой) – лишь свежая краска и дешевая позолота поверх оскверненных камней.
Левиафан – безбожная власть, сама ставшая «богом». У нее много лиц – «владыка», «мэр», «прокурор», «мент». Все они, говоря тем самым «православным» языком, - ипостаси левиафана.
Государство, церковь, мафия – это разные части тела одного чудовища, пожирающего людей, питающегося их несчастной любовью, несчастьем, страхом.
Россия поклоняется Левиафану. А церковь власть освящает, подпирает и прославляет. Власти принадлежит монополия на насилие, ей же принадлежит безусловная свобода нравственных оценок. Все, что от власти, по ее санкции, для ее интересов – «хорошо». Что против – «плохо». В конце концов, как напоминает «владыка»: «Всякая власть от Бога». Так что даже Библия служит обоснованием власти. Все ей подчинено. Нет ничего сильней Левиафана.
Но где-то в хижине живет отец Василий. И где-то там живет Бог. Он по-прежнему с людьми, Он был и будет с нами. Поэтому на больной вопрос «Где твой Бог?» батюшка спокойно отвечает: «Мой-то со мной. А вот твой где? Кому ты молишься?».
Кому ты молишься? Левиафану? Рано или поздно от Левиафана останутся одни кости, но раньше он съест тебя, твою свободу, достоинство, правду, любовь, жену, сына, друга. И только Бог может спасти тебя и меня, Украину и Россию, Украину от России, Россию от России

Дальше »

Бегите из ДНР, молитесь за Украину

При обстреле украинского блокпоста в районе Волновахи сепаратисты попали в пассажирский автобус, число погибших достигло 12 человек. В числе погибших и пострадавших - братья и сестры из церкви Новая жизнь, которые возвращались из Киева после конференции.

Кровь на руках террористов ДНР, на их российских спонсорах и на тех, кто продолжает поддерживать и прославлять кремлевского убийцу и лжеца.
Тем же, кто остается на оккупированных россиянами территориях, стоит услышать слова Христа о последнем времени: "бегите".
Неужели квартиры и дома дороже жизни? Неужели можно жить под властью террористов?
"Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои..." (Матф. 24).
Бегите под защиту украинских "киборгов" и молитесь за их победу.
Чем меньше заложников останется на оккупированных территориях, тем быстрее наши земли будут освобождены

Дальше »

Не будем козлами

В то время как многие из нас не могут завершить праздничный круг чревоугодий, в российской тюрьме умирает Надежда Савченко.
Жизнь Надежды в опасности. Еще 15 декабря она объявила голодовку. Это ее последний и отчаянный шаг достучаться до мирового сообщества и до всех нас (до российского общества уже никто и не пытается достучаться - безнадежно). Украинскую летчицу похитили и вывезли в Россию, держат в СИЗО, нарушают все ее права.
Это не вопрос политики, это вопрос нашей совести. Это наша ответственность перед Богом - вступаться за обиженных.
Вспомним о Страшном суде, не будем козлами. "И соберут перед Ним все народы... И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую. "Господи, когда мы видели Тебя... в темнице и не послужили Тебе?". Тогда скажет им в ответ: "истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне". И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную" (Матф. 25).

Дальше »

The Book launch:)

In MISSION, THEOLOGICAL EDUCATION AND THE TRANSFORMATION OF POST-SOVIET SOCIETY, Joshua T. Searle and Mykhailo N. Cherenkov contribute a remarkable chronicle of the past and prescient view of the future of the church, missions, and particularly theological education in the former Soviet Union. The collaboration of
Cherenkov—Ukrainian, and Searle—British, who are both scholars, mission strategists and practitioners, provides especially useful perspective. This book focuses on the years since the collapse of communism, which have been sparsely analyzed. In this well-documented book, this happens with precision and perspicacity. Political, social and other terrain is examined, but always grounded deeply in the gospel. MISSION, THEOLOGICAL EDUCATION AND THE TRANSFORMATION OF POST-SOVIET SOCIETY is a most valuable documentation and discussion now and for the future.

Anita Deyneka

Дальше »

Відгук на дисертацію О.М. Шепетяка

ВІДГУК
офіційного опонента
доктора філософських наук
Черенкова Михайла Миколайовича
на дисертацію Олега Михайловича Шепетяка
"Традиційне й інноваційне в розвитку католицької німецькомовної думки другої половини ХХ століття",
поданої на здобуття наукового ступеня доктора філософських наук
за спеціальністю 09.00.11 – релігієзнавство

У ХХ столітті католицьке богослов'я, а також тісно з ним пов'язана християнська філософія, пережили вагомі метаморфози, спричинені глибоким переосмисленням догматичних, моральних та культурних цінностей католиків в рамках Другого Ватиканського Собору. Католицька думка після цього Собору відзначилася численними інноваційними характеристиками, які не завжди органічно відповідали тим ознакам католицизму, які впродовж багатьох століть завоювали статус традиційних.
Саме ці аспекти – дискурс інноваційного та традиційного в католицькій думці та аналіз німецькомовного простору як ареалу її розгортання – стали предметним полем дисертаційного дослідження Шепетяка О.М., представленого для захисту на здобуття наукового ступеня доктора філософських наук.
Оцінюючи позитивно загальний зміст і якість тексту, не можна не відзначити проблемні моменти та дискусійні тези.
Почнімо із зауважень щодо стилістики, логіки, цілісності, змістовності і точності викладу результатів дослідження.
По-перше, автор не дає змістовних дефініцій ключовим поняттям традиційного та іноваційного. Він стверджує: «Розуміння й сприйняття основ віри змінювалося із зміною епох. Обравши релігієзнавчий, а не богословський, фокус дослідження, ми звертаємося не до сталого і незмінного у християнському віровченні, а до традиційного й інноваційного в католицькій німецькомовній думці визначеного темою періоду” (с. 4).
Виникає питання, як співвідносяться “основи віри” із традиційним, а традиційне із “сталим і незмінним”? Чи не є традиція основою? Чи не є традиційне частиною традиції, так само як іноваційне? Чи не слід говорити про традицію як діалектику традиційного та іноваційного? Автор плутається, то обговорюючи різність сприйняття основних догм, то звужуючи предмет до лише одного з напрямів класичної теології: “Під традиційним в цій роботі розуміється не догматичні основи віровчення, а той аспект богословських рефлексій, який підлягає релігієзнавчому дослідженню й осмисленню: традиція вираження основних догм християнства, що склалася в католицизмі, зокрема схоластичний тип мислення... Інноваціями у теології визначеного періоду в роботі характеризуються всі форми вираження католицького віровчення, щодо яких немає підстав вести мову про їхню спорідненість з традиційним богословствуванням” (с. 4).
Окреме питання – як богослов’я може стати “іноваційним”, якщо Церкви завжди мають бути “традиційними”. “Сьогодні, коли традиційні Церкви не тільки відбудовують свої структури, а й формують власну ідентичність в сучасному світі, розвиток інноваційного богослов'я стає нагальною проблемою їх подальшої самовизначеності” (с. 5), - пише дисертант, але чомусь не розглядає чи не помічає конфліктності між претензією на традиційність і вимогами іновативності. Можливо, варто було б говорити про домінанти традиційності та іноваційності, які діють поперемінно із різним впливом (тоді можна буде сказати, що Другий Ватиканський Собор не відкинув традиційність, але зробив свідомий вибір на користь іншої, іновативної домінанти).
По-друге, не зовсім корректно визначено предмет дослідження. Згідно автору, предметом дослідження постають новаторські ідеї (с. 7). Але в контексті тексту дисертації (і навіть виходячи з її назви) предметом має бути діалектика традиційного та іноваційного як чинник розвитку католицької традиції на матеріалі німецькомовної теологічної літератури (а не “німецькомовної думки” як у назві дисертації, адже про “німецькомовність” “думки” релігієзнавець мало що може сказати).
По-третє, є серйозні лакуни в бібліографії, відповідно, автору бракує концепцій для опрацювання матеріалу. Для більш адекватного та повного осягнення діалектики секулярного-постсекулярного, модерну-постмодерну слід було б залучити концепції Чарльза Тейлора та Джона Капуто. Для розуміння зв'язків між повоєнною філософією і теологію (в контексті критики онто-теології) слід було б звернути увагу на фундаментальні дослідження Світлани Коначевої, зокрема її монографію «Буття. Сакральне. Бог. Гайдегер і філософська теологія XX ст.» (2010).
По-четверте, місцями стиль викладу є надто вільним, образним та емоційним. «Старий Тома припав пилом на перегорнутих сторінках історії філософсько-богословської думки; модерністи не запропонували цікавої новизни і видихнулися під тиском консервативних кіл католицизму. Неотомізм з'явився радше як мертвонароджене дитя (с. 73). “Музика цього періоду не дала сучасних Баха і Моцарта, однак нотний стан не опустів; живопис не народив да Вінчі і Мікеланджело, але галереї сучасного мистецтва постійно поповнюються захоплюючими творами” (с. 127).
По-п'яте, в тексті дуже багато недомовленостей щодо ключових питань і дуже багато деталізацій і загальних фраз у питаннях другорядних. Автор згадує про «іноваційне богослов'я» (с. 5), «нову еклесіологію» (с. 6), «інші наукові методи» (с. 8) і т.п. , і жодним реченням не пояснює, що саме мається
на увазі.
Дуже мало сказано про методологію, проте автор впевнено говорить про теоретичну якість свого дослідження: “Відтак, дослідження проведене без елементів конформізму і з вираженням суб'єктивного авторського погляду на поставлену проблему” (8).
Підрозділ 1.1. дає простий перелік, багато детальної інформації і зовсім не пропонує її структурації чи аналізу (с. 15-27). Там, де має бути аналіз основних підходів до теми, автор несподіванно починає розповідати загальні відомості про те, як працює система богословської освіти в Німеччині (с. 27-33), чи як організована видавнича справа (33-34). Очевидно, що такий спосіб викладу підходить до науково-популярного жанру, але не для дисертації.
Часто зустрічаються загальні беззмістовні фрази: «Тема нашого дослідження... вимагає використання чітко визначеної методології” (с. 42); “Богословам необхідно вивчати здобутки у своїй галузі і свого часу. Однак богослови бачать цю проблему під іншим кутом зору і ставлять перед собою інші цілі, аніж релігієзнавці. Для богослова важливо вивчити все, що зроблено його колегами, щоби й самому стати учасником цієї дискусії “(с. 41); “Католицькі німецькомовні богослови і релігійні філософи написали стільки, що проаналізувати всю цю літературу в одному дисертаційному дослідженні неможливо. Зрештою це й непотрібно” (с. 42); “Кожен автор мислить та пише в рамках свого кола розуміння, оскільки перебуває у власному світі (с. 44)”; “Однак все ще неможливо ствердити, що в заданій царині досліджено абсолютно все” (с. 46); “Жодна тенденція думки не формується з нічого” (с. 48); “Г. Кюнґ у своїх творах намагався показати, що особливістю християнства є постать Христа” (с. 227).
Там, де рецензент очікує прочитати про «передумови» богословських іновацій, можна знайти лише переказ основних ідей Декарта чи Канта (с. 49-56), схематичні характеристики модерну та постмодерну (с. 71-71). Замість того, щоб показати реакцію католицьких теологів, автор захоплюється деталями апологетичних систем православного (!) філософа Річарда Суінберна (с. 75-77) чи кальвініста (!) Елвіна Плантінги (с. 77-79).
Там, де анонсовані «нові тенденції у трінітарному богослов'ї після Другого Ватиканського Собору» (с. 218), знаходимо простий перелік вже відомого і “традиційного”.
Там, де шукаємо «Богословський аналіз проблем економіки» (підрозділ 5.3.), знаходимо загальні відомості про Адама Сміта та Карла Макса. Опонентом обирається лише Райнгард Маркс (і лише одна його книга), наче католицька думка більше нічого не змогла дати. В той самий час важливіший в цьому плані документ – енцикліка Caritas in Veritate тільки згадується (в іншому розділі, с. 294), і зовсім не аналізується.
Окремо – низка основних концептуальних зауважень.
По-перше, своїм текстом автор демонструє методологічний синкретизм. На одній і тій самій сторінці він стверджує і про «максимальне дотриманням принципів наукової об'єктивності, конфесійної та ідеологічної незаангажованості” (с. 8), і про “вираженням суб'єктивного авторського погляду на поставлену проблему” (там само).
Віддавши данину науковим вимогам з обраної спеціальності, дисертант пише далі як теолог, а не релігієзнавць. Так на сторінках 90-95 знаходимо біблійно-богословські роздуми про гріхопадіння, дуже схожі за жанром на проповідь. Врешті він сам зізнається: «Ми просто віримо; і ця віра є основою нашого подальшого мислення. Звичайно, не можна вважати, що такі спонтанні вирази нашої релігійності є науковими. Але виникає питання: чому вони повинні бути науковими? Чи лише наукове є достовірним? Звичайно, ні!” (с. 97).
По-друге, автор демонструє справжній суб’єктивізм у розумінні модерну і постмодерну як антицерковних і цілком зовнішніх чинників. Він пропонує свою авторську генеалогію сучасності як конфлікт августиніанства та пелагіанства (виключно внутрішніх чинників): “Після Реформації Католицька Церква вже не могла контролювати все християнське богослов'я. М. Лютер та Ж. Кальвін загострили августинівські надмірні наголоси, а Просвітництво повернуло маятник у протилежний бік, відроджуючи давнє пелагіанство. Як наслідок, сформувався світогляд, в якому основний наголос робився на людину, її розум” (с. 60).
Тим самим він заперечує внутрішню спорідненість (а також спорідненість історичну) Реформації, гуманізму і Нового часу: “Моральна філософія І. Канта, як зрештою і більшість сформованих у протестантському середовищі в епоху Просвітництва богословських новаторств, кричуще суперечили ідеям Реформації” (с. 56).
Відтак модернізм постає суцільно антицерковним проектом, протестанти – модерністами, а католики – антимодерністами: “Якщо велика частина протестантів захопилася новими віяннями і допустила їх до більшості кафедр протестантських факультетів, то серед католиків модернізм ніколи не набирав вагомої підтримки. Католики в більшості згуртувалися на захист основ своєї доктрини, поборюючи модернізм. Тому в аналізі явища католицького модернізму значно цікавішим видається не сам модернізм, а способи боротьби проти нього” (с. 67).
Церква та її богослов’я розглядаються не в контексті соціокультурних змін, а у протиставленні їм. В такому випадку говорити про діалог і про іновації не має сенсу, залишається лише зберігати те, що Церква вже знає і що вже має.
Відповідно, всі зовнішні культурні зміни-виклики розглядаються під знаком негативу.
Так пропонується спрощене негативне розуміння постмодернізму: “В основу постмодернізму лягла філософія Ф. Ніцше, і особливо його лозунг "Бог помер". Проголошення смерті Бога несло за собою відмову від усіх ідеалів та цінностей. Якщо немає Бога, то немає й усього, що від Нього походить: добро, істина, краса. Ф. Ніцше прагнув відкрити шлях надлюдині, змівши з цього шляху все, що на ньому стоїть. Руйнування найвищого Божественного авторитету в ніцшеанській філософії призвело в постмодернізмі до руйнування людських авторитетів” (с. 71). Навряд чи можна погодитись із тезою про “відмову від усіх ідеалів та цінностей”.
Так само під знаком негативу розглядаються бословські течії доби постмодернізму: «Богословська думка у ІІ половині ХХ століття, тобто епохи Постмодернізму, не змінюючи змісту християнського віровчення, перейняла на рівні форми богословського викладу постмодерністських характер. Постмодернізм в культурі відзначається відсутністю авторитетів та великих світоглядних систем” (с. 324), хоча змістовних характеристик постмодернізму автор не пропонує, лише “відсутність великих світоглядних систем”.
Навіть якщо погодитись, що «Сьогодні ані католицизм, ані протестантизм, ані православ'я не можуть похвалитися особистостями, які визначають настрої в богословській дискусії” (с. 73), важно побачити в цьому підступну негативність постмодерністського проекту.
Скрізь в сучасності автор вбачає загрози атеїзму: “Сьогодні атеїзм не є настільки войовничим і не організовується в громадські об'єднання, проте він присутній у житті людства і впливає на суспільне життя. Крок за кроком з думок і сердець людства витісняється релігійність, а вектор розвитку з вищого і піднесеного переорієнтовується на приземлене і тваринне” (с. 86).
Важко погодитись і з такою характеристикою сучасного, далеко не вульгарного атеїзму, ще складніше погодитись із такими можливостями атеїзму і такою переорієнтацію суспільства щодо релігії.
В цілому, розглядаючи теологічний процес на зламі модерну-постмодерну, автору було б корисним звернусь до концепції Поля Рікера (див. “Релігія, атеїзм, віра”).
По-третє, тези про модерністське богослов’я як “викривлення віри” є надто тенденційними, щоб стати основою для цілісної реконструкції богословського процесу у повоєнні роки.
Автор впевнено відкидає модерністський проект як неадекватне богословствування: «Аналіз передумов розвитку богослов'я після Другого Ватиканського Собору неможливий без урахування віянь, які зароджувалися в ньому та несли в собі викривлене розуміння інкультурації євангельських істин. Йдеться про напрямок, який зазвичай іменують богословським модернізмом. Це – віяння в католицькому богослов'ї, представники якого прагнули пристосувати християнське віровчення до наукових здобутків сучасності. В більшості такі намагання супроводжувалися викривленнями християнства та відкиненням тих правд віри, які не вписувалися у вимоги наукової демаркації в умовах домінуючої наукової парадигми. Як ліберальний протестантизм ХІХ століття, так і католицький модернізм ХХ століття, канув в історію богословської думки, залишивши лишень пам'ять про неприпустимість неадекватного богословствування” (127-128). Є ще сильніша теза: “Ліберальне богослов'я в більшості не сприймало навіть основоположних християнських догматів: Нікейсько-Константинопольського тринітарного, та Ефесько-Халкедонського христологічного” (197).
Проте подібні тези грішать і проти історії, і проти богослов’я. Адже актуальність ліберального проекту не вичерпана, постмодерний руйнівний антираціоналізм лише посилив попит на раціональні форми. А вимоги “релеватності” Церкви до світу стали загальним пунктом для всіх традицій.
Творці ліберального проекту залишались вірними основоположним догматам і ставили за мету привести своє розуміння догматів у відповідність до вимог раціональності, або знайти спільну мову для дискусій свого часу.
Ілюстрацією того, як дисертант плутає «викривлення віри» і критику традиційних форм може служити ситуація навколо «низької христології» Кюнга. Здобувач пише: «Відмовившись від Халкедонського догмату, тюбінґенський богослов відкинув фундамент, а тому по своїй суті відмовився від християнства. Христос, для нього, – не Бог. Мислитель зводить Христа виключно до людини” (226).
Насправді, Кюнг говорить про історичність і людяність Христа в контексті інших дискусій. Сказати про історичність для Кюнга значило сказати про реальність, неміфічність (див. Кюнг Г. Християнський виклик. – М., 2012. - С. 63-64). , Саме в цьому сенсі він «не хто інший, як історичний Ісус з Назарету» (Там само, с. 413, а не с. 432, як у дисертанта).
Здобувачеві варто прислухатись до слів нелюбимого Кюнга: “В нашу добу модернізації не минути.., але вона не повинна перетворитися на підгонку по моді... Тому модернізація завжди повинна бути реформою, поверненням до споконвічної суті, поверненням до первісної сутності” (Кюнг Г. Церква. – М., 2012. - С. 647). В такому розумінні модерністський проект залишається актуальним.
Попри висунуті зауваження, є достатні підстави вважати, що дисертація Шепетяка О.М. є самостійним і цілісним дослідженням, має власну логіку та є важливим внеском до пошуків вітчизняної науки про релігію як у аспекті предметно-методологічному, так і в історико-релігійному.

26.12.14

Дальше »

«ВЕЛИКОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ»? ХРИСТИАНСКИЙ ФАКТОР В СОБЫТИЯХ УХОДЯЩЕГО ГОДА

«Великое возвращение». Именно так, без вопросительного знака, называлась книга Виктора Еленского, вышедшая в свет в конце 2013 года. Религиовед описал процессы активизации религиозного фактора в политике и международных отношениях. На фоне последующих событий «революции достоинства» и российско-украинского конфликта книгу можно назвать знаковой, и отчасти пророческой. Сегодня, между годом уходящим и годом грядущим, я хочу дополнить метафору возвращения метафорой встречи, а также поставить под вопрос величину/величие события «возвращения» – не то, чтобы я был против, но просто в порядке проблематизации.

Применительно к религии метафора возвращения использовалась давно, особенно активно — последние пятьдесят лет. В основном об этом говорили западные социологи. Классические примеры – исламская революция и американский протестантский фундаментализм. Более свежий материал – «политическое православие» в России и «арабская весна».

Процессы «возвращения» были заметны и в постсоветской Украине, но растянулись во времени и не отличались особым динамизмом. 2014 год все изменил.

Уходящий год можно назвать годом «возвращения» и «встречи». Возвращения религии в публичное пространство. Встречи религии и гражданского общества. Встречи конфессий между собой.

Возвращение всегда связано со встречей. «Свято место пусто не бывает». Возвращаясь к активной общественной роли, Церковь встречает гражданское общество, которое ее опередило, проявило чуть больше сознательности, ответственности, жертвенности, оперативности, решительности.

Возвращение стало возможным не потому, что Церковь в результате внутренних дискуссий решила вернуться, а потому что ее позвали на помощь те, кто уже был «там». Возвращение и встреча стали возможными в строго определенном месте – на Майдане, за пределами церковных стен, на территории беды и нужды.

Церковь и люди наконец встретились – в условиях противостояния общества и власти, а затем в условиях войны. Да и Церкви наконец встретились между собой, почувствовали свою дополнительность и непринуждающее единство в служении людям. Неспроста в Москве поднялся крик о революционном альянсе «униатов, раскольников и сектантов».

Знаки возвращения и встречи можно видеть всюду. В служении священников и мирян всех конфессий на Майдане (эта история прекрасно задокументирована в книге «Майдан и Церковь» (под редакцией Людмилы Филиппович, Оксаны Горкуши и Виты Титаренко). В принципиальной и последовательной позиции Всеукраинской Рады Церквей и религиозных организаций. В «духовных сотнях» капелланов самых разных Церквей. В благотворительной и духовной помощи защитникам, пострадавшим и беженцам.

Есть и более конкретные проявления «возвращения» и «встречи». Крымские татары открывали свои мечети христианам, которых оккупационная власть лишила храмов. В самое трудное время спикером парламента и фактическим президентом был «кровавый пастор», баптист Александр Турчинов. Директором Департамента по делам религий и национальностей Минкультуры стал известный «автокефалист», львовянин Андрей Юраш.

Очевидны перемены в структуре и духе политики, конфессиональных влияниях, характере связей политики и религии. Президент — православный, премьер – греко-католик, секретарь Совбеза – баптист, спикер – сами знаете.

Есть в этом нечто большее, чем возвращение и встреча. В этом видится новое качество отношений, готовность не просто встретиться, но жить и работать вместе.

В то же время «возвращение» Церкви в публичное пространство может быть «великим» только при согласованной политике основных конфессий. «Вернуться» можно только вместе. Пока согласованности не видно. Крупнейшая конфессия (УПЦ) не желает делить лидерство с другими, демонстрирует неготовность к «встрече» с «униатами, раскольниками и сектантами», более того – неспособность достигнуть хотя бы внутреннего проукраинского консенсуса.

Оно и понятно. Пока у власти «хунта», Церкви Московского Патриархата «возвращаться» пока рано, поэтому новый предстоятель предпочитает имидж молитвенника и молчальника.

Между тем от Церквей ждут перемен. Но далеко не все Церкви к переменам открыты и даже у наличной открытости есть своя мера. Протестантам не хватает решительности и контекстуализированного богословия. Киевскому Патриархату вмещающей и миролюбивой евангельской широты. Греко-католикам всеукраинского масштаба. УПЦ не хватает всего и сразу.

Сложить бы все это вместе – преимущества и недостатки всех Церквей – и «возвращение» могло бы стать великим. Спорам же о каноничности и патриотизме, евангельскости и историчности конца не будет. Майдан, а затем война, показали бессмысленность этих споров.

Церковь, которая была с народом в трудный час, канонична уже в силу этого факта, уже тем, что показала свою христианскую солидарность и жертвенную любовь. Трудно назвать «сектантами» и «раскольниками» тех, кто были на одной баррикаде или в одном окопе, кто молились общей молитвой и призывали на помощь единого Бога.

Все смешалось. Духовными лидерами Майдана и адвокатами гражданского общества стали «зловредные униаты». Самым смелым обличителем российской агрессии («В Путина вошел сатана!») и горячим проповедником украинского христианства стал «раскольничий и безблагодатный» Киевский Патриархат. Хладнокровным и решительным защитником страны оказался «кровавый пастор» Турчинов, выражением его популярности стала кампания «Пастор, возвращайся!». Для «православной Украины» (пора с этой мифологемой попрощаться) эти факты стали прецедентами. Украинское христианство собирает себя, складывая многообразие вместе, узнавая в нем разные образы единой Церкви.

Церковь возвращается к себе и возвращается к людям, этот процесс двуединый. Изменяясь в себе, Церковь «возвращается» в изменившийся мир, в обновляющееся общество. Сотни тысяч украинцев, прошедших через Майдан, стали основой целой армии «добрых самарян». Сегодня волонтерское движение охватило всю Украину и украинцев за ее пределами. Волонтеры держат на себе всю страну – содержат армию, заботятся о раненных, помогают нуждающимся, объединяют небезразличных, мобилизуют силы и ресурсы. Их трудно разобрать по конфессиям. Они полны христианского духа, но далеко не всегда воцерковлены. «Добрые самаряне» – и помощь, и вызов Церкви. Помощь, потому что делают несомненно добрые дела. Вызов, потому что не вписываются в конфессиональную структуру, самостоятельны и критичны к религиозным институтам.

Возвращение религии в публичное пространство продолжается. Очевидно, уходящий 2014 год стал в этом процессе годом переломным. Остается вопрос, можно ли назвать это возвращение «великим». Невиданные возможности религиозного влияния имеют свою обратную сторону – высочайшую требовательность общества, высокие проценты по кредиту доверия, до поры сдерживаемый страх разочарования. Как никогда много опасностей, как никогда много возможностей. Уже можно говорить о «возвращении», но еще рано называть его великим. Остается надеяться, что 2015 год позволит надеждам окрепнуть, что наметившаяся ныне позитивная динамика межцерковного и церковно-общественного взаимодействия перестанет удивлять и станет привычной

Дальше »

"Царь северный" и "разумные из народа"

Пророк Даниил - о нашем времени. Стоит читать всем, кто очарован могуществом "царя" и не способен распознать в происходящем духовные смыслы. Пророк открывает глаза на богохульный замысел "царя" и самообман его поклонников. Стоит читать и тем разумным, которые испуганы и подавлены. Они должны "усилиться и действовать".
Вот о "царе северном". Очень похоже на историю Путина.
"И восстанет на место его презренный, и не воздадут ему почестей, но он придет без шума и лестью овладеет царством". "Он будет действовать обманом".
О Грузии и Украине: "Он войдет в мирные и плодоносные страны и совершит то, чего не делали отцы его и отцы отцов его".
О культе личности. "И будет поступать царь тот по своему произволу, и вознесется, и возвеличится выше всякого божества, и о Боге богов будет говорить хульное и будет иметь успех, доколе не совершится гнев; ибо что предопределено, то исполнится".
О жене и "традиционнных ценностях". "Ни желания жен, ни даже божества никакого не уважит".
О поклонниках-путинистах. "Поступающих нечестиво против завета он привлечет к себе лестью".
А вот о "чтущих Бога" и "разумных".
"Но люди, чтущие своего Бога, усилятся и будут действовать. И разумные из народа вразумят многих, хотя будут несколько времени страдать от меча и огня, от плена и грабежа... Пострадают некоторые и из разумных для испытания их, очищения и для убеления к последнему времени"

Дальше »

"У Меня много людей в этом городе"

В последние дни уходящего года мне удалось побывать в логове зверя и выбраться оттуда живым.
Я видел людей, которым нравится убивать,разрушать, питаться страхом.
Атмосфера сгустившегося зла.
Другая планета.
Живые мертвецы на улицах.
Испуганные люди в квартирах.
Российская военная техника.
Совсем юные русские ребята, заблудившиеся в степи и ставшие с оружием в руках под рваные красные тряпки с добрейшим лицом Че Гевары.
Заколоченные магазины. "Отжатые" бизнес-центры, отели и рестораны.
Гоняющие без правил машины с номерами "СОМАЛИ".
Адские огоньки неуместной иллюминации.
Абсурдное изобилие в магазинах.
Тошнотворный запах воды туалетной от камуфляжей элитных.
Дрожащие руки простых "ополченцев", потрошащих аптечки на блокпостах.
Враждебность. Подозрительность. Опасность.
И никуда не спрячешься. Это везде. И не уснуть - гремит, стреляют.
С тех пор я постоянно думаю о наших людях, которые там остались.
Которые спасают брошенных людей в закрытых больницах, кормят слепых, лечат одиноких пенсионеров.
Которые на коленях громко и смело молятся за Украину и ее обезумевший восток, за обуздание зла и покаяние запутавшихся.
Их имена назвать нельзя.
Их фотографии станут им приговором.
Но Бог знает Своих героев.
"Ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла, потому что у Меня много людей в этом городе" (Деян. 18:9)

Дальше »