-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Ты вывел нас на свободу

Комментариев нет

Свободный Бог желает свободы и человеку. Зачем? Чтобы человек в свободе самоопределился, выбрал, кем быть и с кем быть.
Конечно, Бог хочет, чтобы человек свободно обратился к Нему. Но Он признает и ту страшную свободу, в которой человек отвращается от Него.
Свобода – это риск окончательной гибели в радикальном своеволии.
Свобода – это шанс полного и окончательного соединения с Богом, возвращения к Нему и жизни с Ним.
Бог испытывает нас свободой и несвободой, чтобы мы могли выбрать Его свободно, без всяких манипуляций и лишних эмоций.
Он открывает нам ужас нашей зависимости, бездну нашего падения, потерю себя в грехе и зле.
Он проводит нас через это. Для чего?
Чтобы мы знали, что сами по себе свободными быть не сможем. Мы опутаны сетью. Спина гнется. На голове сапог врага.
Бог вводит в нас в это переживание, но Он же и выводит – преображенными, освобожденными.
«Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши, посадил человека на главу нашу. Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу» (Пс. 65: 10-12).
Согласно псалму, свобода стоила всего этого.
Стоит пройти огонь и воду, чтобы выйти из них свободным.
Стоит пройти "Крым и рым", чтобы узнать и ужас неволи, и цену свободу.
Стоит потерять себя, чтобы вновь обрести себя в Боге.
Стоит беречь себя и Богом данную свободу, не подвергаясь опять игу рабства

Ничейный реформатор

Комментариев нет
Ратуя за православную Реформацию и открыто исповедуя крещение по вере, Марцинковский оказывался в некоем межцерковном, ничейном пространстве – между западными и восточными влияниями. При том, что ему лично это было комфортно, он не мог игнорировать вопрос: «Какое вероисповедание победит в России? Будет ли это западный протестантизм или восточное греческое православие?». Отвечал он так: «Я лично полагаю, что в России будет русское христианство — так же, как в Германии есть немецкое, и в Византии было греческое. Притом это будет христианство свободно принятое, а не внушенное сверху, со стороны власти, до известной степени предписанное, как это было в Х веке, во время крещения Руси. Наконец, это будет христианство не Х века, а XX века — ибо Дух Святый говорит Церквам и доныне. Верую, что по-настоящему насытится русская душа лишь вселенским христианством, представляющим синтез, сочетание западной мужественной активности и восточной нежно-женственной созерцательности. Ценности православия, его некоторые глубокие догматические толкования, его пение и музыка должны быть сохранены и оживотворены той сознательной личной верой, которою богато свободно-евангельское христианство».
В этих сжатых ответах мы видим образ будущего христианства, которого чаял Владимир Марцинковский: христианство с национальным характером и культурой; свободное, сознательное и просвещенное; современное и творческое; синтетическое, восточно-западное, вселенское; православно-евангельское и глубоко-личное. К большому сожалению, этот проект до сих пор не вызывает интереса у тех традиций, которые были реформатору одинаково близки и сближению которых он посвятил свою жизнь.
Владимир Марцинковский думал не только реформе православия, но и о новом будущем для евангельского христианства. Он думал о такой реформации, которая сблизила бы и обновила в этом сближении не одну, но обе традиции. Больше того, он мечтал о христианстве, которое было бы привлекательным для других религий. Речь шла не только об иудаизме, но даже о буддизме. Вслед за Владимиром Соловьевым Марцинковский «приписывал Будде в некотором смысле роль Иоанна Крестителя в языческом мире, ибо он подготовил в нем отвращение к царству тьмы, без чего невозможно обращение к царству света». Иными словами, он мечтал о том, чтобы истина христианства очистилась от конфессиональных (и шире – религиозных) форм, скрывающих ее универсальный масштаб.
Завещание Марцинковского для православных и евангельских христиан наших дней можно сформулировать так: Церковь может обновиться только тогда, когда станет живой общиной спасенных и крещенных по вере, свободной от государства и своих собственных конфессиональных стереотипов, социально ответственной и миссионерской. К сожалению, он так и не увидел Реформации в православной Церкви, но зато был участником и свидетелем того, как возникали новые общины – в тюрьмах, больницах, библиотеках и университетах. Возможно, будущее Церкви связано именно с такими сообществами христиан. Их существование – свидетельство того, что Реформация продолжается, не дожидаясь соборов и официальных решений.
Духовный наставник Марцинковского, барон Павел Николаи за неделю до своей смерти в 1919 году написал в письме: «Это тьма перед рассветом. Царство Божье никогда не погибнет!». Марцинковский также видел «Свет Незакатный» до конца своих дней, даже в событиях мировых войн и коммунистических репрессий. Сегодня их биографы задаются вопросом: «Какими могли быть последствия для России, если бы Николаи и его соратникам, мирянам и священнослужителям, тем, чья деятельность имела в своей основе глубочайшую личную веру и осознание ими своего долга перед обществом, история предоставила больше времени для завершения начатого ими дела».
Мы, наследники этих реформаторов, в канун великого юбилея европейской Реформации, просто обязаны задать себе аналогичный вопрос: какими могут быть последствия для наших стран, народов и Церквей, если бы мы наконец решились принять всерьез проект Владимира Марцинковского и воплотить его в жизнь хотя бы частично?

Я поверил тебе

Комментариев нет

«Бог верит в человека». Мне очень нравится это выражение Антония Сурожского. Я чувствую в нем глубокую правду.
Но для фундаменталистов-«Богоцентристов» такие фразы о человеке крайне подозрительны.
Как сказал бы нынешний патриарх Московский, это «глобальная ересь человекопоклонничества».
Приходится постоянно оправдывать такие смелые и проникновенные слова. А то и прятать их, хранить в себе или в круге своих единомышленников. Выходит, что те, кому открыто, должны молчать, чтобы сберечь себя от обвинений в ереси.
Иногда спасают прямые библейские цитаты. Например, вот эта, где Сам Бог вступается за человека и говорит, что бесконечно верит ему:
«И сказал Господь Моисею: вот, Я приду к тебе в густом облаке, дабы слышал народ, как Я буду говорить с тобою, и поверил тебе навсегда» (Исх. 19:9).
Все израильское общество было свидетелем близких отношений Бога с Моисеем. Т.е. даже Ветхий Завет был «человекоцентричным» - «Я приду к тебе», «Я буду говорить с тобою», «всегда верил тебе». Бог спускается к людям и ищет отношений с ними. Отношений близости, родства, любви, верности.
Бог говорит человеку слова, которые не говорят случайному встречному: «Я… поверил тебе навсегда» (в переводе РБО-2015, «И впредь всегда верил тебе»).
Эти слова поражают сильнее, чем проклятия и угрозы. Они открывают Бога, Его характер и намерения. И это важнее адских картинок и разоблачения ересей.

Марцинковский о православной Реформации

Комментариев нет
Конечно же, при всей близости и родственности Владимира Марцинковского к евангельскому протестантизму, основным его собеседником о Реформации и будущем христианства было «русское православие».
Он мечтал, чтобы обновленное в евангельском духе православие вместе с протестантскими общинами стало очагом духовного пробуждения страны. Марцинковский охотно выступал на стороне православия в публичных диспутах с атеистами, понимая, что православие для русского человека означает христианство как таковое. Такое сотрудничество церквей в деле проповеди Евангелия беспокоило советскую власть. Согласно докладам советских пропагандистов, «Часть верующих православных стала терять уважение и веру в попов, но веры в бога они еще не потеряли. Вот из этих колеблющихся сектанты и вербовали и вербуют своих приверженцев» (3, с. 91). Евангельский образ православия представлялся власти куда опаснее номинального христианства, поскольку сближал верующих разных традиций и мобилизовал их для активной проповеди: «Что особенно характерно в политической агитации сектантов, так это единый фронт их с попами во время борьбы с безбожниками. Когда идет борьба с безбожниками, сектанты и попы друг друга не трогают, а борются сообща против общего врага» (3, с. 101-102).
Но для того, чтобы православная Церковь смогла быть инициатором духовного пробуждения в народе и стать близкой для евангельских протестантов, ей предстояло пройти внутренние преобразования, решиться на полноценную Реформацию. Для Марцинковского большая Реформация начиналась с малых шагов по переосмыслению практики крещения.
В революционные годы он подготовил большой доклад «Крещение взрослых и Православие» и вынес его на обсуждение группы православного духовенства и мирян, при участии евангельских протестантов; а затем (в начале 1920 г.) представил основные тезисы патриарху Тихону в виде "Докладной записки от группы православных мирян по вопросу об обновлении православной церкви". Патриарх отнесся к этому сочувственно и просил разработать этот вопрос детальнее, чтобы представить его на соборное рассмотрение.
Этот эпизод достоин обширной цитаты из воспоминаний Марцинковского: «Я пошел с согласия нашей группы с этим докладом к Патриарху. Он был тогда под домашним арестом. Незадолго до этого времени Патриарх изъявил согласие посвятить меня в стихарь для проповеди слова Божия в храмах
— Ну, реформаторы... — начал он отечески-благодушным тоном.
— «Ваше Святейшество... мое личное затруднение заключается в том, что я на основании слова Божия признаю себя некрещеным, а в то же время я не имею желания выступать из Православной Церкви. Могу ли я быть крещеным по вере в православной Церкви?»
— «Ну, нет. Церковь признает только единое крещение».
— «Ваше Святейшество! Как же мне быть? До сих пор я ни от кого не слышал доводов из слова Божия против своих выводов...».
— «Ну, идите к анабаптистам, они вас и окрестят», — сказал Патриарх, полушутя.
— «Да, со стихарем придется обождать... Вопрос, интересующий вас, важен, — сказал Патриарх, возвращаясь к моей записке о крещении. — Работайте далее и готовьте материал для собора» (8, с. 105-106).
После этого патриарх рекомендовал продолжить беседу с его секретарем архимандритом Неофитом, который также советовал представить доклад на собор.
Стоит привести их краткую беседу:
— «Вопрос о времени крещения может обсуждаться: это не догматический, а канонический вопрос — и формы его решения могут меняться в связи с требованиями времени».
— Когда же будет собор?.. Разве мы можем его дожидаться?
— Это, конечно, не раньше конца гражданской разрухи.
— Но ведь разруха-то и могла бы придти к концу, благодаря духовному собиранию народа через собор» (8, с. 106-107).
Последние слова Марцинковского представляются особенно важными – «духовное собирание народа через собор» могло остановить братоубийственную войну и восстановить единство Церкви с народом на основании совместного обращения к евангельским истинам. Увы, эта мысль услышана не была, Церковь не решилась на преобразования, а уже вскоре утратила и саму возможность даже размышлять о них.
Чувствуя этот переломный момент истории, Марцинковский призывал «думать, молиться и плакать о возрождении христианской общины», поскольку «всем ясно, что русская православная церковь в параличе, омертвела, служит государству, изменив Богу; не текут от нее воды живые Евангельского слова… Нет, собственно, и самой церкви, как живой общины верующих. Ибо Церковь - это соборная неподкупная совесть народа, собрание верующих, возрожденных во Христе к чистой, святой жизни» (4).
По его логике, нет живой Церкви в церкви, потому что нет общины, а общины нет оттого, что не из кого ее составлять, нет возрожденных христиан, которые создают собой целое через крещение по вере. «Нет в нашей общине сознательных христиан, рожденных от Духа, - следовательно, мы не в Царствии Божием, не в Церкви. И получились члены Церкви только по паспорту, церковь - по названию. Причина омертвения церкви - неправильный прием в церковную общину, противный Слову Божию» (4).
Причиной этого печального состояние церковности и общинной жизни он считал неверный порядок – когда крещение предшествует вере, в то время как должно быть наоборот – крещение должно быть по вере, которая уже есть и находит выражение в сознательной решении креститься и быть частью общины: «Не крещение приводит к обращению, а обращение к крещению. Поэтому в древней подлинно-православной церкви крещению обязательно предшествовало просвещение и обращение» (4).
Детокрещение, по Марцинковскому, стало главной причиной обмирщения Церкви, поскольку «В церковь, которая стала господствующей, устремились не столько за благодатью, сколько за правами и привилегиями. Детокрещение было выгодным для государства, решившего вступить в союз с церковью, так как оно доставляло ему подходящий элемент в виде людей бессознательных и пассивных, готовых на послушание не только добру, но и злу, и всякому мирскому управлению» (4).
Он напоминал, что «Евангелие, как религия свободы, признает лишь добровольное, следовательно, сознательное вступление в Церковь. Можно утверждать как закон, что духовная высота Церкви всегда зависела от серьезности приема ее членов. Крещение просвещенных совпадает с золотым веком христианства, и, когда оно будет восстановлено.., христианская община, снова засияет неземным светом Христа» (4).
Свободу он считал евангельской ценностью и видел ее в жизни сектантских общин, принципиально неподвластным государству и держащихся исключительно на доброй воле и общих убеждениях: «Наблюдаю годами жизненность свободных христианских общин, приемлющих лишь крещение обращенных - евангельских христиан, баптистов, и думаю, как засверкает творческою благодатью православная община с ее многосторонним историческим прошлым, с ее красотою храма, богослужения, когда догматы, сохраненные верным преданием, будут не только на бумаге, но и на деле, когда они перейдут в живую, действенную практику. И создастся древнехристианская община, которая втянет в себя лучших людей, жаждущих социальной справедливости, Царства Божия на земле» (4).
Здесь мы видим, как частный вопрос детокрещения переходит в целостный план церковных преобразований, охватывающих и вопросы социальной справедливости и мессианские чаяния Царства Божия на земле.
Речь шла о Реформации, которая вернет жизнь в церковные структуры, изменит отношения священников и мирян, расширит христианство за храмовые пределы в жизнь обычных людей: «Если церковная община будет состоять только из возрожденных, то есть церковь будет Церковью, то не будет в ней тех тысяч мертвых мнимых христиан, над которыми одному пастырю приходится механически совершать бесконечные требы, не имея возможности ни поучаться в Слове Божием, ни поучать, ни способствовать возрождению новых членов. Священники из среды возрожденных будут только по Божьему призванию и всеобщему избранию. Одни из них будут совмещать свое безвозмездное служение с профессиональным трудом учителя, доктора, ремесленника (проект священника Красносамарского), другие, всецело занятые пастырством, будут на добровольном иждивении общины, - ибо разве верующие не будут гореть желанием поддерживать телесную жизнь того, кто способствовал их духовной жизни, их рождению в жизнь духа, истощая душу и тело для спасения ближнего! А храмов будет столько, сколько будет домов, - религия будет в самой жизни, и литургия верных, эта брачная вечеря Агнца, будет твориться, а не изображаться в каждой домашней церкви, как во времена апостолов, и Сам Христос будет вечерять с нами» (4).
«Храмов будет столько, сколько будет домов» - здесь Марцинковский своей дерзновенной верой превосходит самого Лютера, поскольку лишает огосударствленные церковные структуры не только доходов от индульгенций, но и их монополии на церковность, на право говорить от имения всей Церкви.
Возлагаемые надежды то, что столь ожидаемый собор станет реформаторским, не оправдались. Работу собора, участником которого Марцинковский был, верно характеризовали как охранительную, не творческую и не реформаторскую, хотя среди представленных проектов был и доклад о порочной практике детокрещения.
Так был упущен последний шанс для православной Реформации. Уже вскоре был обнародован декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. «Народ массами стал отпадать от Церкви, поскольку он принадлежал к ней лишь формально. И как обыкновенно, отпадение легко перешло в богоборчество, атеизм и антитеизм (8, c. 47).
В своих «Записках верующего» он приводит показательный пример: «В одном селе Казанской губернии крестьяне вынесли престол из храма на улицу и расположились вокруг него обедать. Однако местные татары не потерпели такого поругания святыни. Они отобрали престол и поставили его на место» (8, с. 47). Наблюдая за массовым расцерковлением еще вчера православного народа, Марцинковский обращал внимание не только на пустоту воинствующего атеизма, но и на «неправды официального христианства», задавался вопросом о «возрождении Православной Церкви».
В массовом исходе людей из Церкви он видел знак ее обновления: «Уже в том состоит очищение церковной общины, что отходят от нее лицемерные элементы, раньше примыкавшие к ней только из корысти и мирских выгод, которые давала принадлежность к официальной церкви» (8, с. 170). И если Церковь добровольно не шла на восстановление общинной жизни и евангельской простоты, то этому способствовали репрессии со стороны государства.
Марцинковский описывает церковные службы в тюрьме не без радости о того, что хоть здесь «реформация» удалась: «Согласно желанию заключенных, богослужения были разрешены, и для них было отведено в тюрьме школьное помещение. Это небольшой светлый зал, со школьными скамьями. На боковых выступах стен нарисованы портреты: слева — Карла Маркса, справа — Троцкого. В этом импровизированном храме не было иконостаса — средостения, разделяющего мир от клира, прихожан от духовенства. И это в свою очередь служило сближению религии с жизнью — небесного с земным. Много церковных споров и горячих протестов было направлено на эту реформу. Уже Патриарх Тихон разрешил некоторым московским священникам служить при открытых царских вратах — но это вызвало споры, и позднее было отдано распоряжение об отмене этой маленькой реформы. Но здесь в тюрьме жизнь безболезненно произвела реформацию (можно бы сказать — операцию) в Церкви и не только открыла царские врата, ведущие в алтарь, но устранила и самый иконостас. И все молящиеся оказались в алтаре, в Святом-Святых православного храма. Все просто, как, может быть, было в первохристианских катакомбах» (8, с. 171-172).

Продолжение следует

«Как и Христос»

Комментариев нет

Нам, мужчинам, весьма по сердцу апостольское слово о главенстве мужа в семье. Правда, не совсем понятно, почему после этой понятной фразы идут слова о Христе и Церкви. Но именно в них все дело.
«Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава – Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог» (1 Кор. 11:3).
Апостол Павел показывает всеобщую зависимость и необходимость порядка. Муж не только глава над женой, есть глава и над ним. Он будет достойным главой своей жене только тогда, когда будет послушен Христу. Он не свою власть распространяет на женщин и детей, но власть Божью. Здесь нет места произволу. Здесь есть место заботе и любви.
Мы не верно понимаем природу своей власти. Она связана не с правом на силу и авторитарное правление. Она такая же, как и у Христа. Здесь работает принцип аналогии – «как и Христос». И на эту модель не каждый согласится. Здесь махать кулаками не удастся. Командовать не выйдет.
«Муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви… Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее. Тайна сия велика: я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф. 5:23,25, 32).
После слов о главенстве – слова о любви. После понятных слов о первенстве – тайна в отношениях. Потому что там, где есть место Богу, там тайна. А где нет места, там – человеческие произвол и насилие, ссоры и плач.
В этих отношениях Христа к Своему народу мужчины имеют особую роль – они посредники, священники, предстоятели. Они получают от Бога слово и силу, чтобы вести за собой более слабых и заботиться о них.
Когда-то Владимир Марцинковский сказал, что если церковь решится на Реформацию, то «храмов будет столько же, сколько и домов». И здесь не все зависит от реформ церковных, ведь важно, чтобы мужчины-мужья-отцы стали священниками и воздвигли в своем доме Церковь. Тогда там будет Христос, а муж будет любить, главенствовать и священнодействовать – «как и Христос».

Неконфессиональное христианство Марцинковского

Комментариев нет
Марцинковский пытался представить христианство в не- или надконфессиональном виде, приемлемом даже для иудеев. Вот как он говорил в своей лекции, обращенной к студентам Хайфы: “Мы будем говорить не о внешней стороне христианства, не о формах и обрядах; сущность христианства, его суть, его внутреннее содержание — эзотерия, а не экзотерия — является нашей сегодняшней темой. Вспомним слова Владимира Соловьева: “Когда евреи будут евреями, а христиане христианами, тогда они будут братьями”. Он хотел сказать: когда евреи вернутся к сущности своей веры, а христиане к сущности христианства, тогда они будут едино, ибо, действительно, сущность обеих вер одна и та же» (7).
Примечательно, что сущность христианства по Марцинковскому связывается не с Церковью, но с Царством. «Царство Божие — это сущность христианства. Оно же является и сущностью иудейства, живого, истинного откровения, данного в Ветхом Завете. Царство Божие — это, прежде всего, состояние человека и всей твари, при котором царствует Бог» (7).
Он начинал с Церкви, с попыток ее реформировать, но в конце жизни все больше говорил о Царстве и о том, какой должна быть Церковь в свете Царства.
И здесь стоит больше сказать о его понимании Церкви, ее внутреннего разнообразия, отношений с обществом и другими религиями.
Марцинковский, как и его учитель «апостол студентов» Николаи, верил в то, что Церковь возможна «в рамках небольших групп единомышленников» (2, с. 60).
Интересно, как характеризовали его деятельность работники ВЧК: «Мы вас не считаем политическим, но линия Вашей работы для нас в настоящее время вредна. К Вам собирается интеллигенция, белогвардейцы. Но самое главное зло Вашей работы в том, что Вы работаете среди студентов и стремитесь создать единый фронт из всех религий» (9, с. 27). Как замечает баптистский историк Владимир Попов, «Широта взглядов Марцинковского, которая так испугала работников ГПУ, была естественным свойством его многогранной личности. Принимая в сентябре 1920 года крещение от меннонитского проповедника Тевса, он поставил условие, - не принадлежать официально ни к какой религиозной общине. И это была не личная прихоть, но осознание особого призвания свыше» (27) .
В конфессиональные пределы он не вмещался. Как признавался сам Марцинковский, «Я не примыкаю в собственном смысле к какой-либо общине, но в основных взглядах, в частности, в вопросе о крещении я разделяю убеждения этих обоих течений — баптистов и евангельских христиан и потому нахожусь с ними в тесном общении» (8, с. 223). При этом на вопрос о его принадлежности к православию, он отвечал похожим, уклончивым способом: «в частности – разделяю», «в собственном смысле – не примыкаю», иными словами – «я нахожусь в притворе Церкви» (8, с. 104).
«В притворе» или «за церковной оградой» оказались лучшие умы того времени. Они ожидали Реформации и предлагали свою помощь в этом, но очень редко находили понимание и сочувствие.
В то время как в стране происходили головокружительные перемены, церковная иерархия демонстрировала нерешительность. Была революция, но не было Реформации. Об этом чуть позже, в апреле 1939, находясь в родной Дермани, Марцинковский напишет с горечью и разочарованием: «Поистине, не в том беда, что у нас была революция, а в том наше горе, что революции у нас, в сущности, не было. Не было истинного переворота, истинной переоценки ценностей, коренной перемены в человеке. «Гибель революции без реформации», – справедливо сказал известный мыслитель Гегель. Напрасна революция формы без революции духа, без возрождения человека» (6).
В то же время он надеялся, что Реформация охватит молодые поколения, не закрытые в тесных религиозно-конфессиональных рамках: «В наши дни сгущается тьма. Надвигаются сумерки истории. Странствуя по разным краям Европы и Азии, я видел тысячи юношей и девушек, целое движение молодежи ко Христу. Они нашли Его, и в Нем смысл и цель жизни. Они несут Его свет в практическую, личную и общественную, жизнь. Своей деятельной и радостной жизнью они вновь и вновь свидетельствуют миру, что Евангелие не устарело и не умерло – наоборот, мир и человек стареют и духовно умирают без его животворящего света. Она, эта просветленная молодежь, исповедует религию радости и неиссякающей молодости духа, способную вдохновлять и преображать. Она зовет и тех, кто опоздал на пути, поспешить, пока день не склонился к вечеру, принять Свет Незакатный сегодня, сейчас…» (6).
«Свет Незакатный» в «сумерках истории» – здесь есть и понимание происходящей катастрофы, и подлинный христианский оптимизм, основанный на доверии Богу.
Примечательно, что наследие Марцинковского оказалось востребованным «инициативниками» в 60-70-е годы прошлого века. В журнале «Вестник спасения» (позже переименованного в «Вестник истины»), рупоре «отделенных» баптистов (критикующих конформизм признанного советским государством ВСЕХБ), появляются фрагменты его сочинений, наполненные критикой официальной церкви и призывом к проповеди живого Христа.
В статье «Апокалипсическое христианство» мы встречаем спор с историей и традицией: «Вспомним не только наше личное первоначальное, восторженное христианство, но и первохристианство всей церкви… Центром, душой и священной страстью этой любви были не догматы, не формы, не идеи, - а Сам Христос. Любовь ко Христу горящая, побеждающая, жертвенная – это христианство первых и последних дней… Мы часто живем так, как будто нет живого Христа; вновь мы падаем под бременем прошлого… и мы живем с такими тревогами о будущем, с такими планами и ожиданиями, будто Он не придет (1, 13-14).
Здесь желание Реформации совмещается с острым чувством скорого конца, поэтому Церковь должна не столько реформировать себя для долгой и успешной жизни на земле, сколько обновиться, очистить, приготовить себя к последнему времени и встрече с Христом. Путь такой Реформации проходит через выход, отделение и противопоставление себя официальной, «мирской» церкви: «Призванным к единству и миротворству дана заповедь отделения, выхода из мирского христианства, из Вавилона, мирской лжецеркви… приобщится к светоносному сонму нового восторженного человечества… Увидеть луч грядущего вселенского рассвета» (1, с. 15).
Такая «апокалипсическая» Реформация предполагает также отрыв от быта ради нездешней, горней жизни: «Ожидать Христа – значит быть готовым всегда все оставить, или, как говорит Достоевский, уметь всем своим существом оторваться от быта, не привязываться ни к чему в этом мире, жить иной, нездешней жизнью (это инобытие, отсюда - иночество)… Мещанство, самодовольство, привязанность к месту, буржуазное комфортабельное христианство, культу вещей – это симптомы духовного вырождения современного человека. Ничто так не способствует этому духовному сну, как утеря чувства конца и ожидания Грядущего» (1, с. 16).
И конечно же, Реформация перед лицом «Грядущего Христа», означает обновление миссионерского посвящения Церкви, активную проповедь любви Христовой: «Любящие Христа имеют неистребимую жажду и другим свидетельствовать о Нем. Любовь любви открывается. «Иисус сладчайший», - так поет о Нем восточная Церковь» (5, с. 6).
Уже совсем скоро после этих публикаций ссылки на традицию восточной Церкви и Достоевского, «новое человечество» и «вселенский рассвет» навсегда исчезнут из журналов СЦЕХБ, что ознаменует консервативный поворот и отказ от Реформации как таковой. Тем не менее, след Марцинковского остался и в истории реформированного баптизма советских лет.

Реформация. Проект Владимира Марцинковского

Комментариев нет
Тема Реформации требует не только радикального, дерзновенного и глубокого осмысления, но особого, предельно широкого масштаба. Нужно признать, сегодня нам крайне не хватает такого способа мышления и личностей такого типа. Творцов эпохи Возрождения называли титанами. Но реформаторы были не меньшими, скорее даже большими титанами, поскольку смогли обновить Церковь, перестроить и приготовить ее к новой эпохе. Чтобы говорить о Реформации и реформаторах, нужно или быть титаном самому, или каким-то образом оказаться на плечах великанов и увидеть всю историческую и экуменическую панораму идей, событий, людей. Довольно рискованно говорить сейчас о “времени и деле” Мартина Лютера, мы слишком далеки от него, но есть возможность приобщиться к наследию Реформации, к ее длящейся традиции через более близких и родственных нам мыслителей. Я предлагаю вспомнить о Владимире Марцинковском. Масштаб и характер его личности и служения позволяет называть его реформатором. Делом его жизни стал проект Реформации, охватывающий и православие, и евангельское христианство, и даже иудаизм. Обычно Марцинковского рассматривают вскользь – как человека межцерковного, т.е. ничейного. Но именно эти особенности, не интересные конфессиональным историкам, должны заинтересовать тех, кто ищет следы большой, т.е. общей Реформации. Еще в большей степени наследие Марцинковского должно быть интересным для тех, кто думает о будущем Реформации, и готов изучать историю как дело, уже начатое и требующее от нас продолжения. В этом смысле Владимир Марцинковский должен быть понят как вполне современный, а его проект может рассматриваться как завещание, отложенное до востребования, и открытое лишь через сто лет.
Марцинковский был личностью масштабной – и по биографии, и по географии. Он родился в христианской семье в селе Дермань на Волыни, но в своем служении и творчестве перерос национальные и религиозные границы. Учился в Петербурге, жил в Москве, преподавал в Самарском университете. Активно участвовал в работе Религиозно-философского общества имени Владимира Соловьева. Был лектором Российского студенческого христианского движения (РХСД). Принял крещение у меннонитов. Выслан в Германию. Умер в Хайфе, где служил евреям и арабам, выступал на радио и редактировал украинские переводы Библии.
Обращают на себя несколько программных тезисов, которые стали осевыми для жизни и служения реформатора. Они были связаны с тремя темами – Реформацией православия, восстановления живой общинности и первохристианского духа, евангельского просвещения и преображения общества.
Во-первых, он исповедовал возможность евангельской реформации для православия через возрождение общины через крещение по вере, решительное отделение церкви от государства и личное обращение к Евангелию и Христу.
Во-вторых, он верил в недогматическое, евангельское христианство, которое объединит все конфессии в духе ранней, апостольской церкви. Здесь живой опыт всегда будет цениться выше догмы, а личные отношения с Христом – превыше любой традиции и церковной иерархии.
В-третьих, Марцинковский отстаивал нехрамовый, мирской образ христианства, открытого к людям и служащего им. Его храмами были университеты, библиотеки, музеи, тюрьмы – любые места, где собирались ищущие Бога люди.
Иными словами, он верил в то, что можно оживить православную традицию, а затем сблизить ее с другими церквами, чтобы сообща возродить неформальную евангельскую Церковь в виде сети общин верных и сообществ ищущих.

...рассчитывая на апатию и безразличие Запада

Комментариев нет
Советские (и постсоветские) власти творили вопиющие преступления против человечности и человечества, рассчитывая на апатию и безразличие Запада. Видимо, дьяволу это доставляет особое удовольствие - делать зло на глазах у всего мира, насмехаясь над законом и моралью, упиваясь безнаказанностью и распространяющимся страхом...

Вот что писала Лидия Винс в 1984 (!) году.

"Советские атеисты, рассчитывая на апатию и безразличие Запада, вершат расправу над христианской верой
В сентябре 1984 г., после пяти лет заключения, должен освободиться из лагеря пастор Николай Георгиевич Батурин. Это был его шестой срок. В декабре 1983 г. его жена узнала, что он находится не в лагере, а в следственном отделении тюрьмы г. Кемерово. Тогда же она обратилась с открытым письмом к советскому правительству, копия которого адресована верующим всего мира: «…Моего мужа упрекают, что он пользуется благами государства. Какими же благами пользовался он в стране как гражданин? Если за 56 лет своей жизни он находился в тюрьмах, лагерях, ссылках, пересылках, этапах, т.е. лишенным свободы, в течение 20 лет. А те немногие годы, когда он был на свободе, постоянно преследовался, репрессировался органами прокуратуры и власти. Постоянно лишался возможности работать не только по специальности (инженер-конструктор), но и на самых низких работах… А теперь вы решили убить его в неволе, не дав даже побыть на воле, в кругу родной семьи»
Е.Н. Пушков, талантливый скрипач и проповедник Евангелия, был освобожден 1 мая 1983 г. Через 26 дней был снова арестован и осужден на четыре года лишения свободы…. После суда, как обычно делают заключенные, он подал в Верховный суд УССР кассационную жалобу о пересмотре дела. В результате ему добавили еще четыре года. Теперь его семья (восемь детей) обречена жить без отца и кормильца до мая 1991 года!"


Лидия Винс. Вечная каторга для узников-христиан // Русская мысль, 8 марта 1984, с. 7

Быть гуманистом - значит ненавидеть

Комментариев нет
Интересно наблюдать, как менялась логика в критике сектантства. Обычно сектантов критиковали за "мракобесие и антигуманизм". Но это в позднее советское время, когда на социализм пытались натянуть "человечную" маску. А раньше говорили так: "быть гуманистом - значит страстно ненавидеть", "если враг не сдается - его уничтожают".
На этом фоне "религиозная проповедь любви и всепрощения" воспринималась с той самой "страстной ненавистью". В этом и было свидетельство: любовь христиан была очевидной даже для их ненавистников. Даже критиков привлекала "задушевность" сектантского христианства.
Вот выдержки из книги Евгения Тучкова.

На своих молитвенны собраниях баптисты делают ставку не на пышные эффекты, как, скажем, православная церковь, в обрядах которой много театральности, а стараются более тонко воздействовать на ум и сердца верующих – главным образом через «задушевные» беседы, проповеди (11)
В условиях самодержавной России сектантство, оппозиционно настроенное по отношению к царизму и православной церкви, играло некоторую роль в общедемократическом движении. Однако и тогда оно было далеко от активной борьбы против самодержавия, ограничиваясь пассивным протестом. С обострением классовых противоречий все более явно сказывалась враждебность сектантов подлинной революционной борьбе (11)
Баптисты иногда говорят о совместимости коммунизма и христианства… евангелие, как и все прочие религиозные сочинения, призывало не освобождать угнетенных, а утешать их надеждой на избавление свыше, «на загробное счастье» и тем дурманить массы. Коммунизм же означает революционную борьбу… Вот почему коммунизм и религия несовместимы и непримиримо враждебны друг другу
Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоунижение, подчинение, смирение, словом – все качества черни (по Ленину) (19)
Религиозная проповедь любви и всепрощения чужда подлинному гуманизу. «Всепрощение» - это не гуманизм. Быть гуманистом – значит страстно ненавидеть врагов социализма. Если враг не сдается – его уничтожают, говорил великий гуманист Максим Горький (21)

Тучков Е.А. Сектантство и его идеология. – М.: Знание, 1955.

Для тех, кто не уважает попов, но веры в Бога еще не потерял

Комментариев нет
Советское "сектантство" в двадцатые годы прошлого века смогло предложить людям альтернативный образ христианства, в котором было место и простой евангельской вере, и контркультуре, и социальному идеалу классового примирения, и радикальному экуменизму.
Успех "сектантов" признавали даже их яростные критики. См. выдержи из работы П. Зарина о сектантстве в Воронежской губернии.


Часть верующих православных стала терять уважение и веру в попов, но веры в бога они еще не потеряли. Вот из этих колеблющихся сектанты и вербовали и вербуют своих приверженцев (91)
В противовес нашим комитетам взаимопомощи сектанты организуют свои сектантские кассы взаимопомощи. Баптисты и евангельские христиане эту помощь больше оказывают несектантам, чем членам сектантских общин, используя оказывание помощи как средство для завоевания симпатии в несектантских массах и вовлечения новых членов. Этот маневр сектантов дает успех (96)
Часть сект пытается организовать свои сельскохозяйственные артели, коммуны, машинные товарищества в духе своей проповеди первохристианского коммунизма… Наиболее интересными… являются постановления заседавшего в декабре 1926 г. губернского съезда евангельских христиан. Вот они: 1)в евангелистских деревнях улицы вымостить и соединиться с соседними евангелистскими селами мостовыми и шоссейными дорогами, 2) обсадить улицы в два ряда деревьями, а позади домов устроить хорошие огороды и фруктовые сады, 3) где возможно, осветить села и избы крестьян-сектантов электричеством, 4) домашних птиц и скот держать племенных, уделяя серьезное внимание уходу за ними, 5) вводить коллективную обработку полей, переходить на многополье, машинную и тракторную обработку полей. Цель этих мероприятий: улучшить материальное положение сектантов, показать их окружающим крестьянам как примерных хозяев и тем самым поднять авторитет секты… (96)
Не менее характерно отношение сектантов к культпросветработе. Так, губернский съезд евангельских христиан дает наставление: стремиться к созданию школ для поднятия культурного уровня сектантов. В то же время сектантские организации запрещают своим членам посещать наши избы-читальни, клубы, библиотеки, театры и т.д.
В противовес советским библиотекам и читальням при сектантских общинах создаются свои библиотеки и читальни, в которых подбирается соответствующая литература.
Опыт показал, что массы привлекает музыка, хоровое и сольное пение
Для завлечения масса на свои молитвенные собрания сектанты пользуются также агитплакатами. Как форма массовой агитации в ряде сект применяются религиозные экскурсии сектантских групп в несектантские села с агитационными проповедями, выступлениями хора и солистов, музыкальными номерами, декламацией… (97)
Сектанты понимают, что в молодежи будущность, поэтому работа среди молодежи у них в центре внимания (98)
Проводятся специальные литературные вечера… Политическая обработка молодежи ведется в особых кружках «христианской молодежи» (99)
Секты выступают с проповедями о том, что Христос был бедняк, сын рабочего-плотника, жил среди бедняков и защищал их интересы, что он был первым социалистов и коммунистом на земле. Отсюда делается вывод, что сектанты тоже за социализм и коммунизм… сектанты зовут к социализму и коммунизму по пути мирного врастания в социализм, без борьбы классов, без кровопролития и насилия, по пути братства между всеми людьми без различия классов. Другими словами, это проповедь классового примирения рабов и рабовладельцев, рабочих и капиталистов, волков и овец (100)
Внимания трудящихся отвлекается от переустройства земной жизни и социалистического строительства, ибо раз скоро всему конец, то к чему еще заниматься переустройством земной жизни, лучше подумаем о вечной жизни и получении доступа в рай
Евангельские христиане и баптисты пытаются объединить науку с религией, говоря, что наука не только не противоречит религии, но дополняет и подкрепляет ее. Поэтому в своей религиозной агитации они всегда пытаются использовать науку в своих интересах, искажая ее (101)
Что особенно характерно в политической агитации сектантов, так это единый фронт их с попами во время борьбы с безбожниками. Когда идет борьба с безбожниками, сектанты и попы друг друга не трогают, а борются сообща против общего врага (101-102)

Зарин П. Сектантство в Воронежской губернии // Критика религиозного сектантства (Опыт изучения религиозного сектантства в 20-х – начале 30-х годов). – М.: Мысль, 1974.

Зачем с детьми?

Комментариев нет
Библейский "Исход" - один из главных сюжетов мировой культуры. Больше того, это образ нашей жизни, образ нашего освобождения как целостного и продолжающегося процесса.
Раньше я слушал "Let my people go" как музыкальный шедевр, но в свете последних событий услышал в этом мощное послание.
Над Украиной нависла неосоветская империя. Фараон под санкциями, но лишь ожесточается и усиливает свою смертельную хватку. Даже лютые казни не могут сокрушить его. Почему так? Потому что в нем человеческого почти нет. Он мнит себя богом. Страдания его народа, гибель скота, разрушение природы его не беспокоят. Он готов стоять на своем и платить чужими жизнями за свою гордость. Пока ангел смерти не посетит его дом...
Но сейчас о другом. Утром я читал десятую главу книги "Исход". Фараон почти согласен отпустить евреев в пустыню для поклонения Богу. Но только без детей.
Ты можешь верить в Бога сам, но дети должны верить в фараона. Ты можешь идти сам куда хочешь, но дети и внуки будут рабами империи.
Моисей не согласен на это предложение. Он хочет забрать своих стариков и своих детей. Потому что без стариков он лишен прошлого. Без детей лишен будущего. Без памяти и надежды не нужна даже земля обетованная.
Сегодня мы должны думать не только о себе, но и о наших детях. Они должны освободиться от империи, от тлетворного советского влияния, от православного сталинизма, от рабской ментальности. Не оставить детей фараону значит заниматься их воспитанием в духе свободы и веры. В поклонении Богу наших отцов, который хочет стать Богом наших детей. Лишь отчаянная вера в Бога может спасти нас от фараона и его власти. Мы, к большому сожалению, всегда будем вспоминать Египет, в котором выросли. Но наши дети должны стать свободными, без всякой тени, без единой оглядки

Without Ukraine, there is no Europe

Комментариев нет
www.neweasterneurope.eu

Ukraine is moving towards a Europe which no longer exists. Similar evaluations of current developments can be often increasingly heard from Ukrainian and international experts. Eurorealism is becoming a dominant trend. It does not dispute the chosen direction - Ukraine's European integration - but clarifies the situation both here and there, providing realistic images of both Europe and Ukraine. This is very important - to see not only Ukraine, but also today’s Europe, as a flexible, changing entity; to understand how, as they move towards one another, they can change and redefine themselves; to make corrections so that this encounter can be mutually enriching and strengthening.



In the fall of 2013, when the fate of the Association Agreement between Ukraine and the European Union was at stake, the All-Ukrainian Council of Churches and Religious Organisations addressed the people, declaring both their support for European integration and proposing amendments to the concept of modern Europe and Ukraine’s goals in joining it. "In our opinion, Ukraine’s future is naturally guided by its historical roots as an independent state among free European nations. It is clear that modern united Europe has achieved much, but there is still much that needs to be changed or corrected as in our own Ukrainian home. Traditional religious, cultural, family and moral values, which for centuries have served as the basis for life of the peoples of Europe, are a precious treasure which we should work together to value, protect, defend and multiply. We know there are many like-minded people in Europe whom we are prepared to partner with."

It is important to hear two things in this statement. First, according to church leaders, Ukraine is Europe - historically and geographically. At the same time, Europe is not so much a certainty, but more of a set course, and it must be guided and restrained through the combined efforts of like-minded people, including Ukrainians.

What was then said, before the Revolution of Dignity on Maidan and subsequent Russian aggression, has not lost its relevance. On the contrary, it served as an introduction to the current debate.

In the fall of 2015, when the Ukrainian parliament was invited to pass anti-discrimination amendments (weakening traditional understandings of gender and marriage) in exchange for a visa-free regime with the European Union, the Ukrainian Church actively opposed such an "exchange," and suggested changes to the constitution in order to protect traditional Christian values (especially the value of life from conception to death and the value of the family as the union between a man and a woman).

Thus, the Church rejected the offer of "non-traditional values ​​in exchange for a visa-free regime". It consistently argues that Ukraine’s moral values ​​and spiritual traditions can be more of a blessing than a burden for Europe.

As Patriarch Filaret recently stated, "It is precisely because Ukraine is a part of Europe that we believe our people have no fewer rights than other peoples to maintain their own identity within the European family and to adhere to traditional spiritual and cultural values". In other words, Ukrainian churches combine their commitment to European integration with fidelity to their own traditions. Sometimes this combination is controversial, but it’s dynamic and aims for harmony.

Thus, Ukraine sees itself as a part of Europe. It wants to partake of the benefits of European civilisation and culture, but at the same time is not ready to sacrifice its own spiritual traditions. Of course, the essence and value of these traditions must be clarified, because Ukrainian Christianity remains largely nominal, and references to traditions and values are ambiguous. But the very question about Ukrainian traditions and the Ukrainian factor in general as something important that Europe lacks, seems very relevant.

The fact that the issue of Ukraine's relations with Europe has adopted a bilateral nature is unquestionably the work of Ukrainian churches. They determined to offer something in return, to know their own worth and share it. By contrast, the state and society see Europe as only a set of civil benefits, which they are rushing to acquire at any price, even at the cost of giving up their identity and possessions. Similarly, Europeans mostly focus on what Ukrainians can take from them and what they will have to share with their new, poorer neighbours. But they should see in Ukraine not only a recipient, but also a giver,; not only Ukraine’s deficiencies, but also its potential. And this is true not only for the religious and cultural spheres, but for all other spheres.

If anything, Ukraine is a piece of the European puzzle, without which it cannot be an integrated whole or be fully itself. This puzzle has cultural, economic, political and military importance. All of these values, defined by historical roots, became relevant again in the light of Russia’s anti-Western aggression and the growing pressure from radical Islam.

In cultural terms, Ukraine is a unique synthesis of Eastern and Western Christianity. Once freed from dependence on Moscow, the Ukrainian Orthodox Church will receive recognition of its independence, and will become a key factor in world Orthodoxy. Its first steps will likely be to draw closer to the Greek Catholic Church. This convergence of Ukraine’s two largest religious traditions will have critically important implications for Russia’s and Europe’s religious contexts. This will also revitalize relations between Constantinople and Rome, whose European interests converge precisely on Ukraine’s territory. The return of Ukrainian Orthodoxy (and other traditions) into the European context will significantly strengthen and diversify the Christian component of European identity.

In economic terms, Ukraine has the chance of regaining its well-known, but, unfortunately, long-lost status of "the breadbasket of Europe." Ukrainian lands are wide and fertile, and they represent not only an invitation to invest and the future of international business, but also a guarantee of food security for the entire region. Ukraine’s revival as the "breadbasket of Europe" depends on the revival of its international transport system. Ukraine’s geography is in its favor. It is naturally a transit country, due to its location, and its sea and river ports are vital. Ukraine is a natural and necessary continuation of Europe towards the east, both in terms of geography and in terms of economy.

In the military-political realm, Ukraine has already become the border guard of Europe, bravely weathering onslaughts from the East and North-East. This is the real European frontier - culturally, historically, politically and militarily. The perception of Ukraine as Europe’s frontier is paving the way to understanding what it has in common with and what sets it apart from Europe, their points of contention and disequilibrium. Without Ukraine, Europe's borders are vulnerable, not because there is no next line, but because the next line is not a frontier, it is weak and malleable, it is more a legal formality than actually protective.

In light of the above, it is not so difficult to agree with the common phrase that "Ukraine is moving towards a Europe which no longer exists," because without Ukraine, there is no Europe. It does not exist as an integrated whole, and has no future. Because Ukraine is Europe, Europe is incomplete. With the arrival of Ukraine, Europe must change. Because Ukraine, on its path to Europe, must also change. Ukraine and Europe need each other to unite in a common purpose and be renewed.

Когда не хватает вина

Комментариев нет
Первое чудо Христа (Иоан. 2:1-11) – чудо особое. Вроде бы никто не был исцелен или воскрешен. Но всем вдруг стало хорошо. Пришел настоящий праздник.
Чуду есть место всегда. Не только в ситуации экстремальной, но и в ситуации самой обычной. Сперва говорится между прочим: «Был зван также Иисус». Но затем именно этот фактор становится ключевым. Это там, где должны были бы обойтись без Него.
Роль служителей свелась к самой простой функции: «Что скажет - делайте»: не спрашивайте, не спорьте, не придумывайте, просто слушайтесь и делайте.
Собравшимся «недоставало». Вино выпили, а праздника все нет. И не важно, сколько его было, этого вино – все равно не хватило. Потому что заполнить нам предстоит не «шесть пустых каменных водоносов», но нечто более глубокое – внутреннюю пустоту в себе.
Нам хочется не вина, а праздника; не шума, а радости; не танцев, а счастья; не опьянения, а утешения. Нам хочется Бога, Его присутствия, Его чуда, Его жизни.
Бог – не печаль, но праздник; не дефицит, но избыток; не гость, но хозяин, Господин. Он может дать нам гораздо больше, чем мы способны представить, поэтому самое хорошее Он приберег на потом. У Бога всегда есть в запасе сюрпризы. Дальше – лучше и больше, вкуснее и радостней.
В каменных водоносах было две-три меры. Но «не мерою дает Бог духа», скажет Иоанн в следующей главе. Он не считает, Он щедр и богат.
Вино, которое Он дает, целебное. От него не болит голова и не страдает совесть.
Он сам есть наше вино. Поэтому верить нужно не в чудо, а в Него. Речь ведь не о вине, но о душе и жизни, радости и избытке, вере и Боге. О том, как все меняется, когда приходит Он.
Мне кажется, что наше христианство тоже рискует остаться без вина – с водой, которую мы будем переливать из пустого в порожнее. Нам хочется полноты Его присутствия, благодатности и щедрости, чуда и радости. И в то же время большая часть людей, покинувших церкви, признаются: им было скучно. Да, банальная скука от недостачи, пресности и скудости, - симптомы того, что Иисус не был зван на наш праздник, на наши церковные служения, в нашу жизнь. Нам всем не хватает вина, Его вина. Лишь после Каны Галилейской «уверовали в Него ученики Его». Лишь отведав Его вина, они узнали настоящую жизнь.
Кана Галилейская – прообраз двух других, гораздо более важных и масштабных событий. Я говорю о тайной вечере Христа с учениками и небесном брачном пире.
Матфей (26:26-29) рассказывает о последнем ужине Христа, где тоже было вино. Была грусть от того, что больше не будут вместе. Была радость от того обещания, что в небе будет новое вино и полнота радости.
Вино в Новом завете – не образ плохого, но прообраз новой жизни. Оно говорит о Боге, указывая на пустоту Его отсутствия, на невосполнимый дефицит. Оно же говорит о небесном пире, нескончаемой радости.
Когда не хватает вина, приходит Иисус. Он и есть наше вино, радость и мир, настоящая жизнь, жизнь с избытком и нескончаемым праздником.

Церковь не сможет ничем помочь обществу, если не начнет с себя

Комментариев нет
Из беседы с Надеждой Тысячной. Газета "День", 27 апреля 2012

— Ныне украинцы в который раз переживают растерянность, предопределенную политической ситуацией и экономическим кризисом. Может ли Церковь их направить как-либо? Ведь, как показывают социологические опросы, именно Церкви мы доверяем больше всего.

— Богословское кредо всех христиан должно быть следующим: Церковь не сможет ничем помочь обществу, если не начнет с себя. Сегодня, слушая ее критику о разрушении традиционных ценностей, хочется сказать, что у нее самой не все в порядке. Потому что в Церкви должна быть прежде всего евангельская, а не историческая основа.
По моему мнению, у нас не состоялось христианство как таковое. За предыдущие двадцать лет велась борьба за преференции. Церковь увидела, что освобождается место для новых авторитетов, и попыталась воспользоваться этим. Я не говорю, что это плохо, если в Церкви есть внутренняя жизнь, а вместе с тем общественная позиция, которая позволяет ей ретранслировать свое внутреннее богатство в общество. Но когда такой жизни не было — Церковь обескровленной пришла к перестройке, а затем к независимости.
Церковь излишне проникается возрождением собственного статуса, возрождением традиций не в содержательном измерении, а в измерении внешнего авторитета. То есть заявляется, что мы — традиционные и авторитетные. А чем обусловлен этот авторитет? Об этом никто не говорит. И в чем заключается содержание традиции? Тоже непонятно. Поэтому постхристианство, которое мы наблюдаем в Европе, в той части Ойкумены, которая с IV века нашей эры утвердила христианство как свою духовную, культурную, социальную, даже политическую матрицу жизни, не согласовывается с нашим христианством, которое еще не состоялось. Или я скажу более оптимистично — словами Александра Меня: «Христианство только начинается». Современный мир мне напоминает первые времена христианства, когда оно только начиналось, потому что в Европе его уже, а у нас — еще нет. Как раз можно начинать диалог Запада и Востока как диалог христиан, которые проходят через постмодерн, и тех, которые выходят из духовного и социального постколониализма.
— Известный культуролог Оксана Пахлевская считает, что русское православие дискредитирует все христианство. А вы как думаете?

— Православие не только московское, но и вообще на наших землях начиналось как политических проект. (Читаем исторические источники!) Даже русские писатели ХІХ века указывали на это. Например, есть известное высказывание Лескова: «Россия была крещена, но не просвещена». Иначе говоря, воплощалось политическое решение, но духовное просвещение так и не было проведено, коллективная массовая солидарность относительно преимуществ выбора христианства так и не была достигнута. Поэтому московское православие в своей истории является насквозь политическим. И оно еще не состоялось как духовная традиция. Как Церковь, собственно. Следовательно, я согласен с тем, что сказала пани Оксана. Только добавлю: московское православие дискредитирует, возможно, не все христианство, а православие всемирное. Почему так происходит? Потому что, к сожалению, до сих пор в православных церквях на постсоветском пространстве рассуждают так: нас больше, значит, мы первые. И наши люди не знают всемирное православие, а только тот образ данной религиозной традиции, который навязывается со стороны Москвы. А часть выдавать за целостность и полноту — это исключительно политическое средство манипуляции массовым сознанием.
Возьмем споры вокруг пентархии: заслуживает ли Москва того, чтобы принимать участие в этом или должна уступить Кипрской церкви? (Речь идет о возрождении пентархии — старого принципа разделения православного мира на пять патриархатов. — Ред.) Здесь больше политики, чем духовной основы, которая бы вызывала признание и свидетельствовала об авторитете РПЦ. За политическим фасадом в московском православии мы мало чего найдем. Особенно теперь.
— Количество протестантских церквей в Украине растет. Как и растет численность их сообществ. Например, недавно моя знакомая из УПЦ МП перешла к протестантам. Чем, по вашему мнению, вызван такой запрос?

— Возможно, это вызвано тем, что протестантизм разный. Есть такие протестантские церкви, где люди как раз не находят чего-то, соответствующего их духовным запросам. И наоборот, есть такие церкви, которые свою позицию формулируют так: современная церковь — для современных людей. Очевидно, это определенный риск. Здесь не чувствуется исторического наследия. Зато чувствуется открытость и вера, что Господь присутствует в этом мире, несмотря на все его обезбоживание. Собственно, протестантизм как раз не апокалиптичен — в том смысле, что все так плохо с нашей эпохой. Он утверждает, что Бог продолжает действовать и Церковь является организацией, где именно Он действует. «Церковь, которая была реформирована, должна продолжать реформы», — одна из классических формулировок протестантизма. Собственно, она и обеспечивает его актуальность.
Кстати, недавно посмотрел интересную программу по ТВі, где была обнародована информация об аудитории телеканала. Протестанты там были на четвертой позиции из числа конфессий и охватывали более 6%, а не 1%, как обычно оценивают социологи. Иными словами, протестанты частично составляют значительную аудиторию СМИ, которые утверждают демократические, может быть, даже либеральные ценности. Это одна из иллюстраций того, что протестантизм ближе к современному самостоятельно и критически мыслящему человеку: в определенном смысле протестантизм в Украине является каналом демократизации.
— В своем предисловии к бестселлеру «Хижа» Уильяма Пола Янга вы написали: «..люди устали от традиционных разговоров о Боге, от религиозных систем и церковных бюрократий, но не прекратили думать о Нем, обращаться к Нему, спорить с Ним, интересоваться вечными вопросами. Оказалось, что в пострелигиозном и постхристианском мире Бог никоим образом не умер, устарели и умерли только образы, привычные слова и стереотипы». Исходя из собственного опыта, скажите, пожалуйста, какие проблемы в контексте поиска Бога ныне больше всего волнуют людей?

— Современный украинец чувствует себя бездомным. Возможно, больше, чем немец, итальянец или американец. Он не чувствует уже такую крепкую связь с Церковью. Вернее, если эта связь вообще есть, то она скорее с культурной традицией. А Церковь для человека должна быть, прежде всего, семьей и домом, а уже потом общественным институтом с иерархией, традицией, правилами.
Каковы наиболее распространенные проблемы в контексте поиска Бога? Это — поиск постоянного баланса между коллективизмом и индивидуализмом, между несознательной ритуальной и сознательной свободной верой. Современный человек знает, что традиция не так уж и плоха на фоне таких разрушительных последствий индивидуализма, которые очевидны сегодня. Но куда же ему податься? Где его примут, не лишая свободы. Вопрос остается. Потому что церкви часто говорят: мол, видите ли, к чему привели демократия и гуманизм. Давайте возвращаться к традиции, где вместо вашей свободы предложим стабильность, достаток и опеку.
Раньше, в студенческие и аспирантские годы, я остро чувствовал, что мир настолько обезбожен, что слишком трудно найти в нем что-то хорошее. И был очень удивлен, когда нашел Бога в философии и понял, что философы иногда могут знать о Боге больше, чем церковные люди. То же касается и культурологии, о которой порой говорят как о бездуховной и низкой. Это я веду к тому, что современные люди часто бросаются в крайности: ищут Бога только в Церкви. Другие, наоборот, категорически утверждают, что Его в Церкви нет. Но правда в том, что Он присутствует везде. И тот, кто Его ищет, обязательно найдет.
— Михаил, какие вы сейчас книги читаете? И что посоветуете читать украинцам?

— Читаю американского теолога Джеймса Смита, чья книга под названием «Церковь постмодерная» скоро выйдет в Украине. Также белорусского протестантского теолога Александра Жибрика «Бог под арестом». Всегда под рукой «Исповедь» Августина.
Для украинского читателя важно перевести «Теологию освобождения» перуанского теолога-революционера Густаво Гутьерреса, фундаментальные труды немецких теологов Юргена Мольтмана, Вольфхарта Паненберга, Карла Ранера.
— А упомянутую «Хижу» — в виду затронутых в романе вопросов?

— Конечно. Эта книга показывает, что люди временами устают не столько от Бога, сколько от Его разных образов. Сегодня в церквях тоже часто проповедуют и исповедуют не столько Бога, как Его идиллические образы. Поэтому пришло время задуматься, в кого я верю (или не верю). Возможно, у того, в кого я верю (или не верю), нет ничего общего с реальным Господом? Как раз самой большой ценностью «Хижи», на мой взгляд, является то, что автор встретился с Живым Богом. И реальный Бог «шокировал» его. Современный человек должен задуматься: встречал ли я Живого Господа? Если нет, то хочу ли Его встретить? И готов ли?

Украинский фронтир

Комментариев нет

nv.ua

Украина – тот самый пазл Европы, без которого она не может стать целостной

6 апреля 2016 года в Нидерландах пройдет референдум, на котором гражданам этой страны предстоит ответить на вопрос: «Вы "за" или "против" ратификации Соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС?».

Почему Украина нужна Европе? На этот вопрос украинцам предстоит отвечать все чаще. Тем не менее, они до сих пор разделены более эгоистическим вопросом: нужна ли Европа им? Дальнейшее сближение без взаимной заинтересованности вряд ли возможно. При этом общие интересы найти несложно, было бы желание.

Украина идет в Европу, которой больше нет. Подобные оценки происходящего звучат все чаще и от украинских, и от международных экспертов. Еврореализм становится доминирующим трендом. Он не оспаривает правильность избранного направления – европейской интеграции Украины, - но уточняет реальное положение дел тут и там, реалистичные образы Европы и Украины. Очень важно увидеть не только Украину, но и нынешнюю Европу подвижным, транзитным образованием. Понять, как в своем встречном движении они могут меняться и определяться. Предложить коррективы, чтобы это сближение было взаимно обогащающим и укрепляющим.

Осенью 2013 года, когда решалась судьба соглашения об Ассоциации Украины с Евросоюзом, Всеукраинский Совет Церквей и религиозных организаций выступил с обращением к народу, в котором заявил как о поддержке евроинтеграции, так и о своих коррективах к пониманию современной Европы и задач Украины в сближении с ней: «Будущее Украины естественно обусловлено нашими историческими корнями – быть независимым государством в кругу свободных европейских народов. Вполне понятно, что современная объединенная Европа имеет не только достижения. Немало в ней того, что требует изменений или исправления – так же, как и наш собственный украинский дом. Традиционные религиозные, культурные, семейные и нравственные ценности, на которых веками основывалось жизни народов Европы, – драгоценное сокровище, которое мы должны ценить, совместно беречь, защищать и приумножать. Знаем, что в этом деле в Европе у нас есть много единомышленников, с которыми мы готовы объединить усилия».

С приходом Украины Европа должна стать другой
В этих словах важно услышать два момента: по мнению предстоятелей церквей, Украина и есть Европа – исторически и географически. В то же время Европа - не столько данность, сколько заданность; ее нужно удерживать и корректировать объединенными усилиями единомышленников, в том числе украинских.

Сказанное тогда, перед началом Революции достоинства на Майдане и последующей российской агрессии, не утратило свой актуальности, напротив, предварило многие нынешние дискуссии.

Осенью 2015 года, когда украинскому парламенту было предложено принять антидискриминационные поправки (ослабляющие традиционные подходы к пониманию пола и брака) в обмен на безвизовый режим с Евросоюзом, украинские церкви активно противодействовали подобному «обмену» и внесли свои предложения по изменениям в Конституцию, защищающие традиционные христианские ценности (прежде всего, ценность жизни от зачатия до смерти и ценность семьи как союза мужчины и женщины).

Таким образом церкви отвергли предложение «нетрадиционные ценности в обмен на безвизовый режим». При этом последовательно настаивают, что моральные ценности и духовные традиции Украины могут быть не бременем, а благословением для Европы.

Как недавно заявил патриарх Филарет, «именно потому, что Украина — это Европа, мы считаем, что наш народ имеет не меньшее право, чем другие народы, сохранять в европейской семье свою самобытность, придерживаться традиционных духовных и культурных ценностей». Иными словами, украинские церкви совмещают свою приверженность евроинтеграции с верностью своим традициям. Иногда это сочетание приобретает конфликтный характер, но в этом есть и динамика, и поиск гармонии.

Итак, Украина видит себя частью Европы, желает приобщиться к благам цивилизации и культуры, но не готова при этом жертвовать собственными духовными традициями. Безусловно, содержание и ценность этих традиций предстоит уточнить, ведь украинское христианство во многом остается номинальным, а ссылки на традиции и ценности – не работающими. Но сама постановка вопроса о роли украинских традиций и украинском факторе в целом, как о чем-то недостающем и при этом важном для Европы как целостности, представляется очень даже актуальной.

В том, что вопрос об отношениях Украины с Европой принял такой двусторонний характер, - безусловная заслуга украинских церквей. Они решились что-то предложить взамен, найти собственную ценность и поделиться ею. В то время как государство и общество видят в Европе лишь набор цивилизационных благ, которые спешат заполучить любой ценой, даже ценой отказа от себя и своего. Похожим образом и европейцы чаще всего думают о том, что украинцы могут от них взять, чем им придется поделиться с новыми, более бедными соседями. Но в Украине нужно видеть не только получателя, но и обладателя; не только дефицит, но и потенциал. И это справедливо не только для религиозной или культурной сфер, но и для каждой другой.

Если угодно, Украина – это тот самый пазл Европы, без которого она не может сложиться в целостность и быть собой в полной мере. Пазл, который имеет и культурное, и экономическое, и военно-политическое значение. Все эти значения определены историческими корнями, но стали вновь актуальными в свете антизападной агрессии России и растущего давления со сторону радикального ислама.

В культурном плане Украина представляет собой уникальный синтез восточного и западного христианства. Как только украинское православие освободится от московской зависимости и получит признание своей самостоятельности, оно станет ключевым фактором в мировом православии. При этом, скорее всего, оно будет все больше сближаться с греко-католической церковью. Это сближение двух крупнейших религиозных традиций Украины возымеет решающие последствия и для российского, и для европейского религиозного пространства. Это же оживит отношения Константинополя и Рима, европейские интересы которых сходятся именно на украинской территории. Возвращение украинского православия (а также других традиций) в европейский контекст существенно укрепит и разнообразит христианскую составляющую европейской идентичности.

В экономическом смысле у Украины есть все шансы вернуть себе известный, но, к несчастью, надолго утерянный статус «житницы Европы». Широкие и плодородные украинские земли – не только приглашение к инвестициям и будущее международного бизнеса, но и гарантия продовольственной безопасности всего региона. Возрождение Украины в качестве «житницы Европы» возможно при условии возрождения ее международной транспортной системы. В пользу этого – география страны, транзитный характер расположения, наличие морских и речных сообщений. Украина – естественное и необходимое продолжение Европы в восточном направлении, как в географическом плане, так и в экономическом.

В качестве военно-политического фактора Украина уже стала пограничником Европы, мужественно принимающим на себя натиск Востока и Северо-Востока. Это настоящий европейский фронтир – и культурно-исторически, и военно-политически. Восприятие Украины именно как фронтира открывает путь к пониманию ее общего и особенного с Европой, их обостренности и неравновесности. Без Украины границы Европы оказываются незащищенными – не потому что там нет следующей линии, а потому что следующая линия не имеет характер фронтира, она более слабая и податливая, она скорее формально юридическая, чем реально охранительная.

После сказанного выше, не так уж трудно согласиться с расхожей фразой, что «Украина идет в Европу, которой уже нет». Потому что без Украины Европы нет, нет как целостности, нет как будущего. Потому что Украина и есть Европа, в географической принадлежности и культурной незавершенности. Потому что с приходом Украины Европа должна стать другой. Потому что и Украина, по пути в Европу, должна измениться. Европа и Украина нужны друг другу, чтобы соединиться в общем доме и обновить его
no