Реформация под вопросом

risu.org.ua

Мы все ближе к большому юбилею европейской Реформации. Все ближе к юбилею и все дальше от Реформации. Все больше шума и суеты, все меньше ясности и смысла. Все больше лозунгов и пропагандистских штампов, все меньше глубоких вопросов и честных дискуссий.

Та Реформация начиналась с вопросов и возражений, тезисов и дебатов. Сегодня сблизиться и прикоснуться к Реформации можно только через вопросы. Что значит Реформация для нас? Почему она все еще актуальна? Продолжается ли Реформация? Как и в каких формах она возможна в наше время?

Лишь задавая эти вопросы (адресуя их всем, кто может что-то знать о Реформации и каким-либо образом участвовать в ее событиях) и задаваясь этими вопросами (т.е. подвергая этим вопросам себя самих), мы сможем избежать тех профанаций, имитаций, приватизаций, после которых нам остаются лишь дырки от бублика, пустотелые копии, вирулентные симулякры - протестантизм без Реформации, революция без Реформация, реформация без Реформации.

Исходя из такого вопрошания, я хочу обозначить несколько принципиальных условий, в которых тема Реформация переходит из режима празднования, т.е. воспоминания праздного, и становится актуальным усилием мысли, духа, а затем и историческим действием.

Во-первых, Реформация продолжается, поэтому мы должны видеть ее не только позади как уже-событие, но и впереди как еще-задачу. Импульс, заданный Лютером и его современниками, сегодня почти исчерпан. Наилучшим проявлением уважения к их памяти и верности их делу может быть не повторение и закрепление, а творческое продолжение.

Во-вторых, Реформация как тема должна ставить нас под вопрос. Иначе это не Реформация. Т.е. уже не только и не столько мы задаем вопросы о Реформации, но Реформация задает нас – открывает новый способ нашего самопонимания, мышления, веры, действия. Здесь мы оказываемся в пассиве, в страдательном залоге, в зависимости, в послушании. И все, что мы можем делать – открыться, чтобы услышать; слышать, чтобы стать послушными.  У нас нет точных ответов, нет ясного видения, нет плана действий. Мы отдаем себя слушанию, отдаем себя в послушание. Это своего рода «эпохе», когда мы выносим за скобки все, что знали прежде, как жили раньше. Без этой паузы новое не приходит, без разрыва лишь продолжается старое. 

В-третьих, нужно перейти от дискурса больших событий к дискурсу длящихся процессов, событий повседневности, малых героев местных историй. Мы видим лишь свою часть, лишь малый пазл большой и сложной картины. И это отнюдь не недостаток, это и есть самое главное, что мы должны видеть – свое призвание в конкретном времени-месте. Реформация не зиждется на Лютере, она продолжается в цепочке великих и не очень, публичных и тайных реформаторов. Так что нам нужно чаще смотреть не глубь истории, а вокруг себя.

В-четвертых, в случае с Реформацией не может быть «слишком». Здесь не может быть слишком глубоко или слишком радикально. Никто не понимает (и не обязан понимать), как глубоко Реформация может зайти, насколько радикально мы должны мыслить и действовать. Мы просто должны знать, что под нами глубина, и даже не пытаться достать ногами дна.

В-пятых, Реформация – не здесь или там, не с теми или этими, но по ту сторону того и этого, наших и не наших. Если она будет, она будет объединяющей, не разделяющей; будет примиряющей, не обличающей-проклинающей. Она не будет антикатолической. Она не будет антиправославной. Она не будет обращена против оснований чужой традиции, она будет проверкой оснований собственных. Она не будет конфликтом Писания и Предания, но их внимательным перепрочтением в живой герменевтической общине. Она не будет конфликтом вертикали- иерархии, молчаливой соборности и анархистского всеобщего священства, но их уточнением и согласованием в живой общине, управляемой Духом. Она не будет возвращением в Средние века, но исцелением между эпохами, восстановлением такого преемства, где есть место и античности, и Ренессансу, и Просвещению, и постмодерну, и постпост... Она не будет ни новой секуляризацией, ни контрсекуляризацией, но преодолением самого деления на секулярное и клерикальное, сакральное и профанное. Она возможна лишь под общим знаком Царства.

В-шестых, Реформация - не столько и не только о протестантах. Нам нужно решительно разделить тему Реформации  и тему протестантизма. Если говорить о Реформации серьезно, то о протестантизме вспоминать не следует вовсе, а если и вспоминать, то вместе с другими – с католицизмом и православием. Скажем прямо: протестантизм – это не успех Реформации, а ее неудача. Если это и проявление Реформации, то далеко не самое удачное. Оно обескуражило бы всех реформаторов – они получили вовсе не то, что собирались сделать. Протестантизм – это осколок Реформации, который никогда не сможет стать целым и не должен выдавать себя таковым. Если мы не можем говорить о Реформации без привязки к протестантизму, не переходя на его внутренние вопросы, то не стоит начинать разговор вовсе. Для продолжения разговора о Реформации (а тем более для продолжения самой Реформации) нам нужна постпротестантская и постконфессиональная оптика. Реформация может начаться изнутри протестантизма, а может извне, но в любом случае она не будет считаться с конфессиональными границами.

В-седьмых, Реформация должна фокусировать нас на теме будущего. Это вопросы о перспективах христианства и христианских перспективах для мира, о судьбе европейского христианства и судьбе христианской Европы. Что должно умереть, а что должно и будет жить? Почему мы видим вокруг следы постхристианского декаданса и почти не способны увидеть знаки растущего Божьего Царства? Почему наше христианство стареет вместе с миром, живет с ним в одном цикле и даже не решается опровергнуть притязания смерти? Можем мы ли взрослеть, не старея? Верим ли мы в воскресение и жизнь вечную? От этой веры зависит не только вечная участь, но и ход нашей земной истории, надежда в истории. Есть лишь один способ доказать свою актуальность – показать на себе чудесные перемены, свежие обновления, глубинные преобразования; чтобы затем явить собой пророческую перспективу для целого мира.

К большому сожалению, названные условия оказываются для большей части современных христиан неприемлемыми. Нет готовности к переменам. В лучшем случае, Церкви готовы менять других, не себя.

Как заявил один из протестантских лидеров, «Юбилей Реформации – это шанс презентовать себя обществу, на этом следует и ограничиться, не допуская богословских дискуссий и горячих социальных тем». Такое откровенное празднование самих себя можно было бы к Реформации и не приурочивать. Тем более, что данная конфессия скорее псевдопротестантская, и отношения к событиями века XVI не имеет почти никакого. В таком самопраздновании нос кажет самозванство.

«Мы можем преобразовать общество» – здесь дерзновение граничит с дерзостью. Это трудно сделать, еще труднее от попыток отказаться. Ведь христианин может и должен дерзать, ревновать, подвизаться, вот только все это должно быть «по рассуждению» (Рим. 10:2, 2 Петр. 1:5 ).

Так вот рассудим: можем ли мы преобразовать кого бы-то ни было, если не будем преобразованы сами? Увлеченность преобразованиями внешними без готовности к внутренним переменам может закончиться очень плохо – дискредитацией слов и девальвацией смыслов. «Презентовать себя» и «преобразовать общество»? Спаси нас, Господи, от таких «реформаций».

У нас все меньше времени подумать о том, каким может и должно быть наше христианство, если решится не только называться, но и быть. И эта срочность, эта острота вопроса связаны вовсе не с наступающим юбилеем Реформации, но с нашей христианской ответственностью за меняющийся к худшему мир, и за нас самих, так боящихся измениться и потому не способных никого изменить.

Реформация – никак не повод для беззаботного праздника. Скорее, это тревожный сигнал, пробуждающий и отрезвляющий. Это никак не ответ, но предельно серьезный вопрос -  и не о «них», а о нас, нашем христианстве и нашей Реформации.

Дальше »

Благословить сынов

 

Уже прозвучали предупреждения, высказаны наставления, пропеты все песни. Последнее, что осталось на сердце у Моисея – благие слова для своего народа.  “Моисей, человек Божий, благословил сынов Израилевых пред смертью своею” (Втор. 33:1).

Он знает неверность и жестоковыйность колен Израилевых. Но сейчас он видит их в другом, добром свете. И слова его – добрые. Он находит для каждого колена доброе послание, благословение.

Бог открывает не только темную, но и светлую сторону людей. Благословение Моисея подчеркивает доброе в народе, позитивные черты, призвание и характер каждого колена.

Все особенные, но вместе – единый, сильный и благословенный народ. “Блажен ты, Израиль! Кто подобен тебе, народ, хранимый Господом, Который есть щит, охраняющий тебя, и меч славы Твоей?” (29). Благословение Моисея призывает на Израиль лучшее будущее, предвосхищает мир и процветание, Божью силу и славу среди Его народа.

Моисей увидел то прекрасное, что никто из Израильтян о себе не знал, что никогда не увидеть в зеркале. Он видел в людях Бога, Его благость и милость, веру и верность.

Не так ли видит нас Бог – в нежном свете Своей бесконечной любви?

Не должны ли мы благословлять людей таким Божьим благословением, в котором они смогут увидеть себя Его глазами и преображаться в этот прекрасный образ?

Дальше »

Последняя песня

В конце пути Моисей поет. Он впитал закон в себя, усвоил его,  и теперь этот закон уже не на скрижалях каменных, но звучит песней сердца. Если быть точным, то звучал дуэт – Моисею подпевал его преемник, Иисус Навин.

Они пели о верности Божьей и неверности людей: «Бог верен… Но они развратились пред Ним» (Втор. 32:4), о гневе Божьем и Его же милости: «Господь будет судить народ Свой и над рабами Своими умилосердится» (36).

И это было больше, чем песня, это был разговор сердец. Эти слова выходили из сердца Моисея и стучали в сердца израильтян: «Положите на сердце ваше все слова… и завещайте их детям своим.., ибо это не пустое для все, но это жизнь ваша» (46-47).

С этой песней Моисей отдавал свою жизнь. Жизнь уходила, выходила из него песней. Ибо «в тот же самый день… говорил Господь Моисею: взойди на гору Аварим… и умри на горе» (48-50).

Эта песня – прославление Бога и плач о людях. Разительный контраст между величием Божьей любви и низостью людей делает песню эмоциональной насыщенной и противоречивой, временами песня переходит в молитву-хвалу, местами – в гневный крик: «Имя Бога прославляемо… но они не дети Его по своим порокам, род строптивый и развращенный» (3, 5); «Он нашел его в пустыне, в степи печальной и дикой, ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего… вознес на высоту.., и утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога» (10-15). 

Иногда звучит такое, после чего, казалось бы, говорить уже не о чем, можно смело ставить крест: «Они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла» (28).

Но очень важен финал этой песни: «Веселитесь… Он отомстит за кровь рабов Своих.., и очистит землю Свою и народ Свой!» (43). 

По делам мы  - «не дети Его», по неверности – «род развращенный». Но Он – по величайшей любви и милости - все же называет нас Своими.

Лишь Ему постижимым чудом Он превращает трагедию наших отступлений в драму очищения и примирения.

Не должны ли мы веселиться, празднуя Божью верность вопреки всему?

Не должна ли эта торжественная тема звучать в конце всех наших песен и проповедей, да и в конце нашей противоречивой жизни?

Дальше »

Бесконечная история

Моисей прощается и оставляет народу последние, важнейшие слова. В этих словах – увещания держаться закона. А также два предсказания: хорошее - народ овладеет землей, но и плохое – Израиль обратится к иным богам и потеряет свою землю.

Бог открыл Моисею всю неоднозначность истории: «Я введу их в землю, как Я клялся отцам их, где течет молоко и мед, и они будут есть и насыщаться, и утучнеют, и обратятся к иным богам, и будут служить им, а Меня отвергнут» (Втор. 31:20).

Единственное, что может удерживать народ от окончательной погибели и напоминать о Божьей милости и силе – книга закона. Поэтому основная миссия Моисея – передать Божий закон людям, научить ему хотя бы некоторых из народа: «Возьмите книгу сию закона и положите ее одесную ковчега завета Господа, Бога вашего, и она там будет свидетельством против тебя; ибо я знаю упорство твое и жестоковыйность твою; вот и теперь, когда я живу с вами ныне, вы упорны пред Господом; не тем ли более по смерти моей?» (26-27).

Моисей стар, но тверд и трезв. Он видит неисправимый характер народа. Книга закона – рядом, но никто не хочет слушать и выполнять. Предстоит много поражений и потерь, бед и катастроф, прежде чем люди схватятся за книгу закона как за обетование и спасение.

Мы видим, как бесконечно повторяется один и тот же цикл – Бог ведет и дает победу, народ успокаивается от войн, привыкает к сытой жизни, начинает «блудно ходить вслед чужих богов» (16), в результате чего теряет все и уже на пепелище вспоминает о Боге. 

Затем все повторяется – Бог прощает и возвращает, народ оживает, но уже совсем вскоре наглеет и развращается.

Примечательно, что Бог - в начале и в конце этого цикла. Он избавляет и благословляет избранного. А потом Он милует и поднимает кающегося. Между этими двумя точками люди действуют сами, Бога они не вспоминают, обходятся своими силами. И это неуклонно приводит их к поражению.

Казалось бы, Израиль видел многое, пора бы научиться. Но цикл повторяется, длится одна и та же история. Бог дает закон, но люди увлекаются медом.

Почему молоко и мед Божьих благословений незаметно переходят в насыщение и утучнение, блуд и идолопоклонство, преступление и наказание, бедствие и скорби?

Есть ли выход из этой бесконечной истории?

Не должны ли мы любить закон больше, чем молоко и мед?

Не должны ли мы искать Бога больше, чем дарованных Им земель и благ? И что, если утрата земли и мира – последний шанс задуматься о главном?

Дальше »

Есть ли что за пределами?

Сериал «Мир Дикого запада» (Westworld) заслуживает внимания. Его не только интересно смотреть, он побуждает думать.

Что есть реальность? Что делает нас людьми? Настоящий ли мир, в котором мы себя находим? Есть ли что за пределами?

Один из способов проверить и подтвердить свою «настоящесть» - задаться подобными вопросами.

Долорес – персонаж из мира игрового. Но она задает вопросы, вспоминает что-то важное, замечает некие знаки. И потому может сказать: «Иногда я чувствую, как что-то зовет меня. Будто мне где-то есть место. Где-то за пределами». «Я знаю это чувство», - отвечает ей гость из «реального» мира.

Знаем ли мы это чувство? Или мы совпали, слиплись, сжились, свыклись с образом, ролью, местом, которые нам отведены сильными этого мира?

Я думаю, что это одно из самых сильных человеческих чувств – чувство, будто ты живешь не настоящей жизнью, но где-то за пределами есть лучшее место, где ты можешь себя узнать и быть наконец собой.

Дьявол пытается играть в творца, его слуги множат и множат миры, строят клетки для несчастных людей. Бесам нравится видеть наши мучения, беспомощность, ужас заброшенности. Кто-то обречен на роль алкоголика, кто-то определен на роль жертвы бесконечного насилия, кто-то играет покорного раба. Позволено играть, казаться, делать вид.

Не позволено лишь быть счастливым, не позволено лишь быть собой. Не позволено помнить и задавать вопросы.

Не то же ли самое происходит с нами, в нашем «реальном» мире? 

Есть ли что за пределами? 

Kак выйти за эти пределы? 

И как выйти так, чтобы не попасть в очередную игру?

Дальше »