О сакральном как примитивном (Вдохновляясь Элиаде)

Современный человек далек от примитивности, далек от начала истории и своих корней. Назвать современного человека примитивным – значит оскорбить его, вывести за границы цивилизации в пространство доисторического, первозданного мира.

Отношение к примитивному показывает факт прогресса и его цену. Человек создал свой мир, вторую природу, но утратил изначальную простоту, естественность отношений с жизнью, особенно с ее сакральными измерениями.

Примитивный человек более близок к началу.  Primitivus - и  простой, и первый, самый ранний. Простой – значит более естественный, правдивый, безыскусный. Первый – значит еще не испорченный, не переделанный, не искаженный.

Примитивный человек видел, чувствовал, переживал, понимал сакральность мира как естественность, данность. Не-примитивный, цивилизованный человек смотрит на мир с недоверием, он заражен подозрительностью и упрямой установкой на неприятие, отторжение сакрального.

Простым и в этом смысле естественным выглядит представление о священном, которое есть, присутствует рядом с мирским. Сложным и неестественным представляется взгляд на мир как светский, лишенный сакральности. В последнем случае разум человека делает более сложную операцию с образом мира, лишает его того, что до сознательного усилия десакрализации было само собой разумеющимся.

В христианской теологии и философии религии сложилось особое понимание простоты как свидетельства истинности и подлинности (на этом держится онтология Ансельма, по этому принципу работает «бритва Оккама», так выстраивается апологетика Суинберна).  Идея о существовании Бога является более простой, чем мысль о Его возможном отсутствии (если следовать в русле логики «простоты», сама мысль о невозможности существования Бога окажется невозможной).

В первом случае мысль движется позитивным путем, принимая очевидность существования Бога на основании других очевидностей – гармонического устройства мира, «тонкой настройки» вселенной под человека, соразмерности физических и нравственных законов. Во втором случае человеческий разум начинает с не-очевидности, которую упорно выбирает как основание для собственного проекта мирского как де-сакрализации, т.е. отрицания того сакрального, что уже было предложено как очевидность и естественность, того изначального, что уже было.

В первом больше простой, изначальной, и в этом смысле примитивной веры, живого благоговения, детского доверия. Во втором случае больше философии. Не случайно Мирча Элиаде начинает свои рассуждения о «священном и мирском» с отсылки к Рудольфу Отто, который «прочитал Лютера и понял, что означает для верующего «живой Бог». Это не Бог философов и не Бог Эразма, это не какая-то идея, абстрактное понятие, простая моральная аллегория, это — страшная мощь» (Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С. 15-17).

Сакральное встречает нас посреди жизни, оно присутствует в жизни как ее основа, глубина и смысл. Оно присутствует до философского отношения к жизни и сохраняется внутри пафоса философского отрицания.

Отсюда формулируется необходимость такого философско-религиозного отношения к сакральному, которое не отказываясь от наработанной культуры критического мышления, вернуло бы это самое мышление к его же началам, к началам простым, первым, очевидным.

Надлежит осмыслить сакральное не как помеху современному мышлению, а как его изначальное условие, «точку опоры» для человека, стремящегося к «самостоянью». Тогда развитие культуры и цивилизации будет строиться не на отрицании сакрального как «примитивного» (первобытно-отсталого мышления «наивного дикаря», «религиозного человека»), но на принятии примитивного (изначального, простого, естественного) как сакрального.

Если угодно, сакральное – это самое необходимое, самое простое, примитивное (!) условие мышления, культуры, цивилизации. Забвение же сакрального угрожает антропологической катастрофой, забвением начал, забвением себя.