Захария и Елисавета: лучше поздно, чем никогда

Когда мы думаем о благословенных парах Библии, кого мы представляем себе? Молодых, красивых, здоровых, успешных? Если так, значит наше воображение играет с нами. И это воображение вдохновляется не столько библейскими образами, сколько моделями этого мира. А что для нас важнее, интереснее, поучительнее – модели этого мира или примеры из Библии?

Библейские пары могут научить нас многому. Но они не похожи на героев этого мира. 

Возьмем, например, Захарию и Елисавету. Евангелист Лука начинает свое повествование о жизни Иисуса с истории этой пары (см. Луки 1). Эта история важна? Очевидно. Поучительна? Конечно. Похожа ли она на историю пар-моделей этого мира? Нет. 

Давайте вспомним ее.

 

«Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета.

Оба они были праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно.

У них не было детей, ибо Елисавета была неплодна, и оба были уже в летах преклонных.

Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников, досталось ему войти в храм Господень для каждения,

а всё множество народа молилось вне во время каждения, —

тогда явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного.

Захария, увидев его, смутился, и страх напал на него.

Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречёшь ему имя: Иоанн;

и будет тебе радость и веселие, и многие о рождении его возрадуются,

ибо он будет велик пред Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святого исполнится ещё от чрева матери своей;

и многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их;

и предыдет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный…

После сих дней зачала Елисавета, жена его, и таилась пять месяцев и говорила: так сотворил мне Господь во дни сии, в которые призрел на меня, чтобы снять с меня поношение между людьми» (Лук. 1:5-17,25).

 

Эта история похожа на другие. На историю рождения Самуила. А также историю рождения Иисуса. Дети рождаются неожиданно. Жены молятся, поют и пророчествуют. Мужчины недоумевают, но слушаются. Сыновья недолго радуют родителей, посвящаются и отдаются Господу. Эти истории – о святых людей, через которых Бог осуществляет Свою миссию в мире. История Захария и Елисаветы интересна еще и тем, что она связывает собой Ветхий и Новый заветы, прокладывает мост в будущее. Но начиналось все довольно прозаично – беспомощность, старение, плач, насмешки. Каждый из нас хотя бы отчасти переживал подобное. Вот три уроки этой истории, которые важны для всех нас сегодня. 

 

Во-первых, эти история учит нас, что лучше поздно, чем никогда. «Живите же и будьте счастливы, мои нежно любимые дети, и никогда не забывайте, что, пока не настанет день, когда Господь отдернет пред человеком завесу будущего, вся человеческая мудрость будет заключена в двух словах: ждать и надеяться», - говорит Дантес («Граф Монте-Кристо»), проведший в тюрьме четырнадцать лет. Эту фразу я хорошо помню с детских лет. Подозреваю, что многие знают эту популярную мудрость лучше, чем мудрость библейскую. Но хорошо хоть так. Хорошо, что мы хотя бы иногда понимаем, как важно научиться ждать.

А нам ведь нужно прямо сейчас или никогда! Мы живем под давлением ожиданий: здесь и сейчас. Но святые люди живут в терпеливом ожидании чуда.

Елисавета и Захария провели в заключении всю жизнь – в плену ожидания и неизвестности. Но они научились жить в доверии Богу и терпении. Они молились с надеждой и постоянством.

Они научились жить без чуда, зная, что Бог рядом – и с чудом, и без него.

Они ничего не требовали от Бога. Им было достаточно близости Божьей. Ведь Бога всегда достаточно.

Они не перестали верить в Бога, иначе бы не служили Ему и не молились бы. Но они перестали требовать чуда, перестали ставить Богу сроки.

Ангел сообщил, что их молитва услышана Богом. Как давно она была услышана? Почему просьба выполнена только сейчас? Ангел об этом не сказал. 

Большинство наших ситуаций не решаются скоро, они длятся годами. Достаточно ли у нас надежды и терпения?

Иногда мы не знаем, что важнее – получить желаемое как можно скорее или же научиться подчиняться Богу в доверии. Чаще всего второе – важнее. Потому что если ты научился доверять Богу в терпеливом ожидании, то получишь гораздо больше, чем просил. 

 

Второй урок этой истории говорит нам, что позднее благословение – лучшее благословение. 

Обычно мы спешим сорвать все цветы в молодости, чтобы потом доживать, оглядываясь назад. А у наших героев жизнь идет по нарастающей. 

Так действует Бог в нашей жизни – чем дальше, тем больше. Если Его слушаются, то в конце получают не меньше, но больше. Это заметили в Кане Галилейской: «Всякий человек подаёт сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберёг доселе» (Иоан. 2:10).
Бог – не человек. Он готовит нас к чему-то большему и несравненно лучшему. Наши герои хотели ребенка – как хотят все родители, но родился пророк Божий, величайший из пророков.

Они получили больше, чем могли мечтать. Бог всегда дает больше, если мы доверяем Ему. Если же мы требуем своего, то всегда получаем меньше, чем Он хотел нам дать. Мы делаем неверный выбор, когда говорим себе: лучше что-то в руке, чем в небе. Доступное здесь и сейчас – совсем не лучшее.

Не спеши срывать зеленые плоды, прояви терпение и доверие. Тогда позднее благословение превзойдет все твои ожидания. 

 

В-третьих, мы видим в этой истории, что Бог не оставляет Своих слуг без радости и веселия.

Если ты веришь, служишь, молишься, делаешь все что нужно, но при этом не знаешь радости и веселия, то что-то с тобой не так.

Радость – это спутница веры, они всегда идут вместе. Бывает, что вера спешит, но радость всегда догоняет. 

Бог обещает радость седому Захарии: «и будет тебе радость и веселие, и многие о рождении его возрадуются, ибо он будет велик пред Господом» (1:14-15), дает веселие ветхой Елисавете и устраивает праздник для ее друзей: «И услышали соседи и родственники её, что возвеличил Господь милость Свою над нею, и радовались с нею» (1:58).

А как же трудное будущее - служение Иоанна в пустыне, его ранняя мученическая смерть? Преклонные родители этого не увидят. 

Хотя младенец был в пустынях уже с детства – но не унывал и не страдал там, напротив, возрастал и укреплялся духом. 

Даже если родителям было дано знать о будущем сына, это знание не лишило бы их радости. Почему я так уверен? Потому что для них не было большей радости, чем служить Богу. И если их сын обратит заблудших детей Израилевых к Господу, то ради этого стоит пожертвовать всем.

Итак, история Захарии и Елисаветы учит нас трем важным урокам. 

Урок первый: лучше поздно, чем никогда. Жизнь, прожитая в праведности и молитве, не может остаться безрезультатной. Просто дождись.

Урок второй. Позднее благословение – лучшее благословение. Благословение обязательно придет, чем позже – тем больше. Не спеши – получишь больше. 

Урок третий. Бог не оставит без радости и веселий. Испытаний будет немало, но радости и веселия – больше. Начинай радоваться уже сейчас, потому что Бог выбрал тебя для Своей высокой цели. 

Остаются вопросы к нам – насколько мы принимаем эту историю всерьез и готовы подражать примеру Захарии и Елисаветы.

Готовы ли мы молиться и служить Богу всю свою жизнь, не требуя от Него ответов здесь и сейчас?

Растем ли мы духовно, зреем ли к главному событию нашей жизни, или уже катимся вниз?

Знаем ли мы радость и веселие в Господе, счастье быть полезным Ему?

 

Дальше »

Вечеря для ожидающих

Каждый раз, когда предстоит какое-то важное событие, я жду его и волнуюсь. Иногда волнуюсь до такой степени, что не могу дождаться. Я просыпаюсь ночью несколько раз, чтобы не проспать и быть готовым. Проверяю документы и вещи. Готовлю одежду. Продумываю каждое слово. Я начинаю готовиться заранее. И чем важнее событие, чем раньше я начинаю готовиться.

 

У меня вопрос о Вечере Господней. Насколько важной является это таинство для нас?

Волнуемся ли мы перед ним? Уверен, мы должны волноваться.

Особенно если учесть, что наша следующая Вечеря может быть уже в Царстве Божьем, и что каждая земная Вечеря – это тест, экзамен, проверка, подготовка, репетиция (повторение) перед той финальной Вечерей Агнца, вечной, небесной, славной, торжественной.

 

Вот что мы читаем в Евангелии от Луки:

 

"Когда настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним, и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть её, пока она не совершится в Царствии Божием" (Луки 22:14-16).

 

 

Иисус очень хотел разделить последний пасхальный ужин с учениками, потому что следующий раз они соберутся уже в Царствии Божием. 
С тех пор мы продолжаем эту традицию, совершаем то, что Иисус заповедал нам совершать в Его воспоминание, пока Он не вернется, пока не наступит Его Царство. Так что мы совершаем Вечерю в ожидании, в предвкушении Царства.

 

Первая Вечеря тоже была наполнена ожиданием – что же будет дальше? Как исполнятся все эти странные слова Иисуса? И что значит наступление Царства Божьего?

 

Я думаю, что все ученики замерли при словах Иисуса о следующей Вечере в Царствии. Никто не захотел бы это пропустить. А вы не боитесь ее пропустить? 

 

Представьте: Иисус будет вкушать торжественно пасху, будет настоящий пир. Но буду ли там я?

 

И потому в каждой Вечере наряду с воспоминанием страданий Христовых есть элемент торжества, торжественного ожидания следующей встречи. А также волнения. Когда ты волнуешься, тебе не до еды. 

 

Здесь я хочу обратить внимание на детали, которые мы редко осмысливаем.

 

Вечеря Господня с учениками была торжественной и простой. На столе было то же, что у обычных людей, но настроение, атмосфера, содержание бесед – все было другим, необычным. 

Пища была символической. Она указывала на что-то более важное. 

 

Вечеря для нас – это воспоминания о Христовой жертве, но также это символ нашего трезвого ожидания и общения с Богом через Иисуса Христа. Да, на столе есть вино, но это особенное вино, которое не пьянит, а оживляет и укрепляет.

 

Увы, у людей все легко превращается в противоположность. Уже у первых христиан вместо Вечери нередко случалась антивечеря – беззаботное веселие в отсутствие Господина, где богатые мнили себя господами и унижали бедных и менее достойных.  Поэтому апостол Павел предупреждал, что такое участие – недостойное и грешное (1 Кор. 11:17-34).  

 

Мы должны ужинать так, как ужинают ожидающие возвращения Господина и вечери с Ним в Царствии Его.

 

Что это значит?

 

Здесь вспоминаются еще два текста из Евангелия от Луки, которые помогут нам связать вместе две большие темы – Вечери Господней и нашей готовности к возвращению Иисуса.

 

Говоря о последнем времени, Иисус увещевал учеников следить за собой, бодрствовать и молиться: 

«Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно, ибо он, как сеть, найдёт на всех живущих по всему лицу земному; итак, бодрствуйте на всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого» (Лук. 21:34-36).

 

Здесь звучит очень важная мысль: вместо домыслов о том, как и когда вернется Господин, нам лучше заняться собой, своим сердцем и духовной диетой. Увы, как правило, мы развлекаем себя вместо того, чтобы укрепляться и развиваться, тренироваться и готовиться к важнейшему в жизни событию.

 

А чем же нужно питаться, чтобы поддерживать себя в форме? Мы знаем уже из Ветхого завета, что «не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа» (Втор. 8:3). А в Новом завете Сам Иисус говорит: «вкушающий Меня жить будет Мною» (Иоан. 6:57). Стоит проверить свою диету: что мы вкушаем, чем себя питаем – какой информацией, какими удовольствиями, ощущениями, мечтами и ожиданиями?

 

Почему так важно следить за собой, своей диетой, своей формой? Если мы не соблюдаем духовную дисциплину, мы не сможем подняться навстречу Господину.  Если мы не смотрим за собою, то даже зная точно дни и сроки, мы не будем готовы.

 

Наша готовность к возвращению Господина – это не домыслы о том, как все будет, не вычисления того самого дня, это работа над собой.

 

А как это? Сколько нам нужно работать над собой? Хватит ли часа, дня, недели? Нет, не хватит. 

 

Вся наша жизнь должна быть наполнена ожиданием и служением. Что бы мы не делали, мы не должны расслабляться так, будто у нас впереди много времени, будто Господин вернется не скоро.

 

Об этом – одна из самых тревожных притч Иисуса: 

 

«Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий. Тогда сказал Ему Пётр: Господи! к нам ли притчу сию говоришь, или и ко всем? Господь же сказал: кто верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими раздавать им в своё время меру хлеба? Блажен раб тот, которого господин его, придя, найдёт поступающим так. Истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его. Если же раб тот скажет в сердце своём: не скоро придёт господин мой, и начнёт бить слуг и служанок, есть и пить и напиваться, — то придёт господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечёт его, и подвергнет его одной участи с неверными» (Лук. 12:40-46).

 

Иисус напоминает, что нам как Его слугам поручено служить – заботиться о других, а не развлекать себя. Господин вернется внезапно. Но того, кто верно служит, внезапность не беспокоит, он всегда готов. 

Внезапность губительна для тех, кто не выполняет своих обязанностей и развлекается в отсутствие господина. Губит не внезапность, а беззаботность, лень, неготовность.  

 

Не думай, что ты сможешь привести себя в порядок за несколько минут, если ты пьянствовал и безобразничал днями и даже неделями. 

 

Итак, тот, кто ожидает возвращение Господина, не сядет пировать раньше времени. 

Он будет следить за собой и верно служить, понимая, что Господин вот-вот вернется.

 

Возвращаясь к теме Вечери Господней, хочу задать простой вопрос: как вы думаете, можно ли достойно участвовать в Вечере Господней, если я начал готовиться к ней лишь сегодня утром? 

Кстати, стоит спросить себя еще и об этом: а чем я занимался всю неделю? Чем вообще заполнена моя жизнь? Ожиданием и приготовлением или безделием и развлечением?

 

Как я участвую в Вечере – как трудолюбивый и верный, бодрый и ожидающий возвращения Господа раб, или же как беззаботный и ленивый, опьяневшей и обнаглевший слуга?

 

Каждая Вечеря здесь на земле – напоминание о небесном пире, то есть о возвращающемся Царе и наступающем Царствии. Пусть символы, находящиеся перед нами на столе во время Вечери Гсоподней, наполнят нас святым беспокойством, пусть мы не перестанем спрашивать и испытывать себя: готов ли я к возвращению Господина?

 

 

 

Дальше »

О соучастии с страданиях Христа

 О соучастии в страданиях Христа

 

Собираясь вместе всей церковью для участия в Вечере Господней, мы вспоминаем Христа и Его Вечерю с учениками, чтобы выполнить Его установление. Для нас это не просто ритуал, для нас это таинство, и с каждым новым разом мы хотим углубляться в смыслы происходящего, чтобы переживать реальность нашего единения со Христом и наполняться новой жизнью в Нем. Можно сказать так: для нас важны не хлеб и вино сами по себе, но живое присутствие Христа, предлагающего нам Свою Вечерю через эти видимые знаки. Иисус предлагает нам Себя:

 

«Господь Иисус в ночь, когда Его предали, взял хлеб и, возблагодарив, разломил его, и сказал: «приимите, ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое; сие творите в Моё воспоминание». Также и чашу после вечери, и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Моё воспоминание». Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьёте чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт» (1-е послание Коринфянам 11:23-26).

 

Обычно мы ограничиваем значение этого текста для нас словами «в Мое воспоминание» и пытаемся мысленно установить свою связь с Господом, проверить отношения с Ним и подтвердить нашу принадлежность Ему. 

 

Достаточно ли этого? Удается ли нам пережить соединение с умершим и воскресшим Господом Иисусом через наши мысли? Думаю, что одних мыслей недостаточно. 

 

Если бы одних мыслей или молитв о жертве Иисуса было достаточно для участия в Вечере, нам не понадобилось бы физическое участие в хлебе и вине. Но Господь разделил с учениками хлеб и чашу, чтобы они не только подумали о смысле, но и ощутили, пережили, прикоснулись, вкусили, подкрепились, насытились.

 

Поэтому Господь не только говорит к нам, Он протягивает нам хлеб и вино. Он делится с нами частью и делает нас частью Своего ломимого, разделяемого, страдающего, отдающего и раздающего себя Тела. Мы – часть Его, мы принадлежим Ему. Мы входим в Его страдания и смерть. Мы должны пережить одно и то же с Ним, чтобы стать одним целым. 

 

Вот почему в нашем участии в Вечере присутствует момент жертвенного посвящения на страдания и смерть, сознательного отождествления с Иисусом, который стал Жертвой. Мы хотим быть солидарными с Ним, мы проникаемся чувствами, мы принимаем решения, чтобы стать и быть одним телом – страдающим, но также прославленным.

 

Мы возвещаем смерть Господню не только чтением истории о Вечере, но и своим живым, непосредственным, физическим и духовным участием. И мы должны делать это осознанно. Мы призваны участвовать в этом таинстве «рассуждая о Теле Господнем» (1 Кор. 11:29).

 

Но что это значит «рассуждать»? Это не только воспринимать все серьезно, торжественно, глубоко. Это не только больше знать и правильнее совершать. Это предполагает отождествление, когда я и Христос становимся одним – в том числе в страданиях и смерти, в победе и воскресении, силе и славе. 

 

И такое отношение ко Христу касается не только Вечери, но и всей нашей жизни, особенно тех ситуаций, в которых наша принадлежность и верность Христу вызывает зло и ненависть со стороны мира. 

 

Ободряя первых христиан, испытывающих жестокие гонения при императоре Нероне, апостол Петр пишет, что эти страдания являются формой участия христиан в Христовых страданиях, но также залогом участия в будущей славе. 

 

«Возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете. Если злословят вас за имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух Славы, Дух Божий почивает на вас. Теми Он хулится, а вами прославляется. Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь» (1 Петр. 4:12-16).

 

Для Петра страдания не были странными и неожиданными, они были закономерными. Христиане должны быть готовыми участвовать в Христовых страданиях. И участие в Вечере Господней напоминает нам об этом и дает нам силу для этого.

 

Мы вспоминаем о страданиях Христа, чтобы в них найти силу. Мы приобщаемся к страданиям Христа, чтобы наполниться Его жизнью и войти в Его славу.

 

Возвращаясь к теме Вечери Господней, я хочу ответить на вопрос: как мы можем участвовать в ней так, чтобы быть одним телом, быть одним целым? Через соучастие в страданиях Христа. Как же мы можем соучаствовать в страданиях Христа?

 

Во-первых, размышляя о Нем (1 Кор. 11:29) – о Его страданиях, жертве, любви. Это важный этап, который готовит нас к более практическому участию. Прежде чем мы сможем участвовать в страданиях своим телом, нам нужно отдать в послушание Христу наш ум, наполнить его мыслями о Господе. 

 

Во-вторых, испытывая себя (1 Кор. 11:28) – проверяя свое духовное состояние, анализируя свою жизнь, очищаясь от греха, обновляя и подтверждая свое посвящение Господу, свою готовность идти за Ним до конца. 

 

В-третьих, свидетельствуя о Нем - возвещая Его спасающую смерть и второе пришествие (1 Кор. 11:26). Это верное провозглашение смерти и возвращения Господа может стоить нам жизни. Но церковь должна нести это свидетельство «доколе Он придет» - в самых трудных обстоятельства и самой дорогой ценой.

 

Итак, наше участие в страданиях Христа не ограничивается рассуждением или воспоминанием. Хлеб и вино имеют вкус. Они реальны. Подобным образом наше соединение со Христом проявляется и переживается в реальных обстоятельствах нашей жизни. Не только нашей индивидуальной, но нашей церковной, коллективной, общинной.

 

Возможно, мы сейчас не переживаем гонений за веру в Иисуса и свидетельство о Нем, но мы знаем о страданиях наших братьев и сестер в других городах и странах. Знаем ли мы имена, истории, нужды хотя бы некоторых таких страдальцев? Помним ли мы о таковых? Молимся ли о них? Поддерживаем ли их? Соучаствуя в страданиях и нуждах святых, мы соучаствуем в страданиях Самого Господа. 

 

Об этом пишет апостол Павел: 

 

«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше.

Скорбим ли мы, скорбим для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. И надежда наша о вас тверда. Утешаемся ли, утешаемся для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении» (2 Кор. 1:3-7).

 

Здесь мы видим, как в страданиях христиане соединяются друг с другом и Богом, как участие в страданиях служит взаимному утешению и сближению. Испытав на себе утешение Божье, христиане становятся способными утешать своих братьев и сестер, переживающих страдание. Они не изолируются в трудное время, но служат Божьей цели через сострадание и соучастие. Здесь страдание верных называется страданием Христовым – это особое страдание, которое связано со служением Христу во враждебном окружении. Чудо в том, что с усилением страданий усиливается и действие утешающей благодати. Апостол Павел с готовностью страдал ради церкви в Коринфе и при этом надеялся, что они ответят взаимностью – разделят его страдания и принесут ему ободрение, в том числе для их же духовного роста во Христе.

 

Можно ли о нас сказать, что мы участвуем в страданиях и утешении братьев и сестер по вере? Готовы ли мы к таком участию? Рано или поздно нам предстоит ответить на вопрос: где были мы, когда Он страдал, когда наши братья и сестры страдали? Посетили ли больных, приняли ли беженцев, помогли ли заключенным? Видим ли мы Самого Христа в тех, кто болеет, кто стал беженцем или оказался в тюрьме (Матф. 25:31-46)?

 

Страдания – это путь Христа. Не было и нет другого пути для нашего спасения, только через страдания и смерть Христа. Возвещая эту истину свои участием в Вечере Господней, мы выражаем готовность идти тем же путем.

 

Почему нам нужно участвовать в страданиях? Потому что это лучший способ познать Христа, отождествиться с Ним, чтобы иметь в себе Его жизнь, силу и славу.  

 

Христианство без страдания и сострадания, христианство комфорта и компромиссов ради комфорта, христианство безразличия к боли других – это христианство без Христа. 

 

Вечеря, в которой все огранивается формальным участием без переживания живого Божьего присутствия, без соединения с Господом Иисусом, без соучастия в Его смерти и жизни, - Вечеря без Христа. 

 

Такое христианство не может ничего сказать и дать миру, оно пустое и бессмысленное. Ричард Нибур описал его так: «Бог без гнева дает возможность человеку без греха войти в Царство без суда через служение Христа без креста» (A God without wrath brought men without sin into a Kingdom without judgment through the ministrations of a Christ without a Cross).

 

Христианство без креста – христианство без Христа. Вечеря, в которой есть пища на столе и люди за столом, но нет страдающего и страданиями спасающего нас Христа, - всего лишь ритуал.

 

Вот почему нам нужно вернуть в центр нашей Вечеря страдающего Христа, чтобы переживать Его живое присутствие через размышления, Слово, молитвы, свидетельство, посвящение, сострадание. 

 

Если мы вместо воспоминания о страданиях Христа стараемся забыть об этих «неприятных фактах», отказываемся от единства с Христом распятым, стыдимся Его обезображенного вида, Его мучительной боли, Его страшной смерти, ради того, чтобы стать своими этому миру, стать успешными и счастливыми в этой жизни, мы лишаемся Божьей силы. 

 

Если мы не примем на Вечере Христа страдающего, мы не узнаем в своей жизни Христа побеждающего. Если мы не примем правду о смерти, мы не узнаем радость воскресения. 

 

Без живого присутствия Христа на Вечере, без нашего соединения с Ним в страданиях и смерти, хлеб останется хлебом, а вино – обычным вином. 

 

Если мы не готовы разделить страдания Сына Божьего и других христиан, мы не готовы разделить Вечерю Господню, мы не готовы достойно участвовать в чаше и хлебе и не будем иметь в себе новой жизни и силы воскресения. 

 

Мир полон страданий. Но в центре этого мира мы видим кресте, на котором распят Божий Сын. Он пострадал добровольно, чтобы взять на Себя грех и последствия греха, чтобы понести на Себе всю боль мира. 

Крест – сердце страдающего мира. Христос на кресте – спасение страдающего мира. 

Отворачиваясь от страданий людей, мы отворачиваемся от Христа. Обращаясь же к Нему, поворачиваясь лицом к распятому на кресте, мы узнаем в Нем Бога и познаем Его любовь, чтобы наполняться и делиться этой любовью с другими. 

 

Ученикам многое было известно. Вечеря Господня указывала на распятие. После всех предупреждений и откровений Христа, крест не должен был шокировать, он был закономерным итогом. Но даже нам, знающим о Господе так много, так трудно вместить образы ломимого тела и пролитой крови, а тем более представить крестные страдания Божьего Сына и отождествить себя с Распятым. Вместо размышлений о Теле Господнем мы спешим поскорее закончить Вечерю. Во многих церквях великая Божья заповедь свелась к сокращенному до предела ритуалу, в котором никто не ждет встречи с Господом Иисусом. 

 

Каждый раз Вечеря Господня служит экзаменом нашей веры – готовы ли мы приблизиться к Богу не в обход трудных текстов и заповедей, но в послушании им, проходя тем путем, который продолжил наш Спаситель.

 

Пусть нашей сегодняшней молитвой будет благодарность за страдания Христа и проявленную в них любовь и близость к нам, а также просьба о Божьей помощи в том, чтобы идти путем нашего Учителя и остаться верным: «Господь, благодарю за Твои страдания и смерть, давшие мне прощение и спасение. Дай мне быть верным Тебе. Если мне придется страдать за Тебя и Твою истину, помоги в этом найти радость, познать Тебя больше и стать похожим на Тебя. Хочу знать Тебя страдающим и побеждающим, умершим и воскресшим! Хочу быть частью Тебя и Твоего тела во всем. Даруй мне счастье единения с Тобой, потому что большего счастья не может и быть. Аминь».

Дальше »

Фейковые формы православия как вызов религиозной свободе

risu.org

Война в Украине показала критическую важность религиозной свободы в защите национальной идентичности и государственного суверенитета. В прямом смысле, война в Украине – это война за свободу, в том числе, и даже прежде всего, за свободу религиозную. 

Украина демонстрирует последовательную приверженность такой модели, в которой свобода связана с мирным многообразием религиозной жизни, и готова жертвенно отстаивать этой образ жизни. Напротив, идеология «русского мира» пропагандирует «православное» однообразие и поощряет к агрессии против инакомыслящих и инаковерующих. 

Тех, кто хотя бы немного знаком с историей России, привычка к православному рабству и нетерпимость к свободе другого вовсе не удивляет. Удивляет другое – что даже на фоне этой страшной войны многие лидеры общественного мнения Европы и США остаются в тени Кремля и в плену православной мифологии. Здесь работает не только российская пропаганда, здесь присутствует и разочарование в западном христианстве, усталость от свободы и ее противоречий, а также наивность в отношении таинственной, глубокой и древней русской духовности. Все эти факторы приводят к тому, что до сих пор в западных СМИ и научных публикациях повторяются безосновательные утверждения, что православная церковь в Украине подвергается жестоким гонениям, что Украина – это поле боя между традиционной православной духовностью и секуляризированным западным христианством, а Россия – последний оплот традиционных ценностей.  

Миф о российской духовности, монополизированной и охраняемой российским православием, остаётся главным препятствием для адекватного понимания ситуации с религиозной свободой в регионе. Здесь логика простая, «железная», военная: если традиция российского православия считается аутентичной, то ее нужно защищать, в том числе ценой подавления всех иных традиций, которые руководство РПЦ называет неканоническими, еретическими, прозападными. 

Большинство западных симпатиков российского православия не готовы идти так далеко и пытаются усидеть на двух стульях – совместить свою наивную зачарованность московским православием с политкорректными ссылками на религиозную свободу и толерантность. На практике же это служит оправданию войны – в этой наивной оптике война выглядит святой, в ней настоящее православие защищает свою свободу от тлетворного влияния запада, которое захватывает все новые канонические территории и угрожает самому существованию святой веры и святой Руси. Это Запад захватывает, а Россия «освобождает» свои исконные земли. Так миф об аутентичном российском православии становится источником и оправданием агрессии против Украины и ее религиозной свободы. 

Соответственно, для разоблачения этой войны как преступной и вовсе не святой, нам необходимо проделать интеллектуальную и духовную работу по демифологизации российского православия, которое оказывается фейком, подделкой, лжехристианством. 

Можно пойти и другим, более простым путем и сказать так: «святая вера», которая оправдывает войну против мирных соседей, уже в этой попытки оправдания зла показывает свой ложный характер. Можно пойти путем анализа богословских документов РПЦ и заявлений ее иерархов и показать их несовместимость с традицией первой Церкви и духом Евангелия, либо путем исторической деконструкции и показать подчиненность российского православия государству и его политическим интересам. Так или иначе, разоблачение мифа о российском православии как настоящем христианстве служит разоблачению этой войны как преступной по отношению к Украине, ее религиозной свободе и многообразию. И напротив, зачарованность российским православием превращает западных богословов, философов, политиков в адвокатов дьявола, в наивных пособников войны. 

Даже во время войны на Западе продолжаются выходить многочисленные книги о чудесном возрождении православия в России. Не пора ли признать, что никакого возрождения православия не было? А что же было? Было возрождение интереса к православию, но было возрождения самого православия. Было возрождение интереса к церкви, но не было возрождения церкви. Были мутации российской государственности, в ходе которых перед православной церковью были поставлены новые, более амбициозные задачи. Теперь она охраняла не храмовое пространство, не строго определенную нишу религиозной жизни. Теперь она должна была освятить, оправдать, благословить агрессивную экспансию «русского мира» - в обмен на определенные привилегии, а может даже и без всяких наград, просто ради сохранения жизни. 

Стоит напомнить, что российская православная церковь уже от начала своей истории была задавлена тесными объятиями государства. От нее осталось лишь одно название. По сути, это один из отделов КГБ, как его теперь не называй.

Когда говорят, что в Украине ограничивают свободу российского православия, тем самым выражают полное непонимание того, как эта форма православия связана с российским государством и его преступной политикой. Данная религиозная организация не имеет никакой свободы от государства, никакой самостоятельности в принятии решений, и это делает ее структуры столь же опасными, как любые другие силовые структуры российского государства.  Как суверенное государство Украина имеет полное право ограничивать влияние российского государства, осуществляемое под прикрытием (псевдо)религиозных организаций.

Итак, для того, что понять ситуацию с религиозной свободой в Украине, нужно исходить из того, что российская православная церковь – не жертва, а соучастник преступной политики российского государства. Cакрализация российского православия как жертвы, свободу которой нужно защищать, переворачивает все с ног на голову и обращает требования религиозной свободы против себя. Мифологизация российского православия как подлинного христианства отказывает всем другим традициям в праве на существование и свободу. Со стороны западных авторов это может быть наивностью, со стороны же российских пропагандистов – продуманной манипуляцией.

Так или иначе, наивность западного общества в отношении фейкового православия вредит интересам религиозной свободы. Можно предложить более общий тезис о том, что фейковые формы религиозности (а не такие любимые страшилки традиционалистов как секуляризм-либерализм-социализм-постмодернизм) являются основной угрозой религии и религиозной свободе, но я знаю, что его будет трудно вместить даже свободолюбивым американским протестантам-евангеликам.

Несколько лет назад я оказался невольным свидетелем того, как православный священник учил студентов американского меннонитского колледжа тому, что настоящая духовность осталась только в России и патриарх РПЦ – настоящий лидер мирового христианства. Примечательно, что это было во время, отведенное для молитвы и изучения Божьего Слова (Chapel time). Вместо Библии спикер открыл одну из книг патриарха Кирилла и просвещал студентов и преподавателей обширными цитатами из нее. Все мои коллеги по кафедре философии и религиоведения были очарованы услышанным. На поверхностную и при этом ожесточенную критику секулярного Запада и обмирщенного христианства они ответили оглушительными аплодисментами. 

И вот к такому наивному и слабому западному христианству не могут не возникать вопросы: что с ним не так, где различение добра и зла, где опыт и мудрость веков, где духовная сила? Демифологизация исторических форм религии не может и не должна ограничиться одним российским православием (или так называемым «российским протестантизмом), она затрагивает другие церкви и международные организации (такие как Всемирный Совет Церквей). Возможно, именно поэтому Запад предпочитает выражать обеспокоенность и не при этом не делать никаких решительных выводов. Потому что признание российского православия фейковой формой религиозности ведет к тому, что мы начинаем задавать вопросы о себе: как мы могли обмануться, почему мы стали столь легкой добычей пропаганды, где мы свернули на путь бесконечных компромиссов?

Сегодня пришло время признать, что российское православие – это продукт мифотворчества. Но в зеркале этого фейкового православия мы видим недостатки наивного, беспечного, самодовольного западного христианства. Признать свои ошибки в восприятии российского православия означает признать долю своей ответственности за войну, а тем самым признать свою слабость, уязвимость перед злом и ложью. Пока что мы не видим примером столь глубокого самоанализа.    

Миф о российском православии как исконном, традиционном, настоящем и непогрешимом является вызовом религиозной свободе – как других церквей и конфессий, так и собственных прихожан, ставших заложниками политического и милитаристского проекта под названием «русский мир». Более того, этот миф угрожает не только свободе своих и других, он угрожает самой идее религиозной свободы, извращая ее, доводя ее до абсурда, откровенно насмехаясь над ней. Так православная церковь благословляет российскую армию на «освобождение» Украины от «нацистов», именует захватчиков «освободителями» и тем самым дает им индульгенцию на все мыслимые и немыслимые преступления. При этом лицемерно обвиняет украинскую власть в гонении на каноническое православие. В этом посягательстве на свободу и глумлении над свободой российское православие выдает свой нехристианский, антихристианский характер. 

Это ставит нас перед рядом вопросов методологического, морального и богословского характера. В плане методологии предстоит определиться, как быть с фейковыми формами религиозности: относить ли их к разряду «деструктивных культов и сект», классифицировать как «террористические организации» (или как «духовных спонсоров терроризма»), перевести в категорию политических партий или общественных организаций, или же пока оставить в списке религиозных организаций с особой пометкой, внимательно наблюдая за их дальнейшими мутациями? В моральном плане стоит вопрос о ситуации с религиозной свободой внутри российской православной церкви: если сами ее священники признаются, что им невыносимо тяжело оставаться там и они не могут ничего изменить, то что это говорит о моральном облике церковного руководства и всей организации; как церковь может проповедовать обществу о свободе, если внутри ее никакой свободы нет? В богословском плане необходимо ответить на вопрос о том, что представляет собой феномен российской православной церкви в контексте евангельского учения, исторического опыта церкви и экклезиологии как науки о церкви. Здесь предстоит дать объективную оценку церковного статуса того, что так гордо называется «православием».

Принадлежа духовной традиции евангельских христиан-баптистов, которые ценили прежде всего личные отношения с Богом, авторитет Божьего Слова и свободу совести, я давно уже сделал вывод, что российское православие не ценит ничего такого и потому не имеет признаков церковности. То, что там есть отдельные живые священники и общины, не меняет общего впечатления мертвости и апостасии. Такую оценку можно назвать субъективным мнением и не принимать во внимание. Но отношение российского православия к религиозной свободе – это то общественно заметное и последовательное проявление нетерпимости, которое говорит о многом. Война в Украине – это продолжение войны со свободой, которую российское православие ведет от начала своей истории. И эта готовность не только проповедовать против свободы, но и благословлять убивающих свободу и свободных людей, выдает фейковый характер российского православия и возлагает на него ответственность за войну.  

 

Дальше »

Counterfeit Forms of Russian Orthodoxy as a Challenge to Religious Freedom

risu.org

The war in Ukraine has demonstrated the critical importance of religious freedom in safeguarding national identity and state sovereignty. In a direct sense, the war in Ukraine is a war for freedom, including, and even primarily, religious freedom. Ukraine showcases a consistent commitment to a model where freedom is intertwined with peaceful religious diversity, and they are willing to sacrifice to defend this way of life. 

What is surprising is that even amid this dreadful war, many leaders of opinion in Europe and the United States remain in the shadow of the Kremlin and under the spell of Russian Orthodox mythology. It's not just Russian propaganda at work here; there's also a sense of disillusionment with Western Christianity, weariness from freedom and its complexities, and a certain naivety towards the mystery and profundity of chronicled Russian spirituality. 

All these factors contribute to the persistence of unfounded claims in Western media and academic publications that the Russian Orthodox Church in Ukraine is facing severe persecutions, that Ukraine is a battleground between traditional Orthodox spirituality and secularized Western Christianity, and that Russia is the last stronghold of traditional Christian values.

The myth of Russian spirituality, monopolized and protected by the Russian Orthodox Church, remains the main obstacle to a proper understanding of the situation regarding religious freedom in the region. The logic here is simple, unbending, and militaristic: if the tradition of Russian Orthodoxy is indeed authentic, it must be defended, even at the cost of suppressing all other traditions labelled by that the leadership of the Russian Orthodox Church as non-canonical, heretical, and influenced by the West. 

Most Western sympathizers of Russian Orthodoxy are not willing to go that far and try to sit on two chairs at one time, in other words, to combine their naive fascination with Moscow's Orthodoxy with politically correct acknowledgments of religious freedom and tolerance. In practice, however, this has served as a justification for the war. In this naive perspective, the war appears holy, with true Orthodoxy defending its freedom from the corrupting influence of a decadent West which supposedly seeks to occupy new canonical territories and threatens the very existence of the holy faith and holy Russia. This myth of authentic Russian Orthodoxy becomes a source and justification for aggression against Ukraine and its religious freedom. 

Accordingly, to expose this war as criminal and far from holy, we need to undertake an intellectual and spiritual investigation to demythologize Russian Orthodoxy, which turns out to be a fake, a forgery, and a counterfeit of true Christianity.

Alternatively, we can take a simpler path and say this: the "holy faith" that justifies war against a peaceful neighbor, already reveals its deceptive nature through an attempt to justify evil. We can analyze the theological documents of the Russian Orthodox Church (ROC) and the statements of its hierarchs to show how they are incompatible with the tradition of the early Church and the spirit of the Gospel. Or we can embark on the path of historical deconstruction in order to demonstrate the subordination of Russian Orthodoxy to the state and its political interests. Either way, debunking the myth of Russian Orthodoxy as true Christianity serves to expose this war as a crime against Ukraine, its religious freedom, and its diversity. Conversely, the fascination with Russian Orthodoxy turns Western theologians, philosophers, and politicians into advocates of the devil and naive accomplices in the war. Even during the war, numerous books continue to be published in the West about the miraculous revival of Russian Orthodoxy. Isn't it time to acknowledge that there has been no such revival of Russian Orthodoxy? What actually occurred was a revival of interest in Russian Orthodoxy, but not a revival of the essence of Orthodoxy itself. There was a resurgence of interest in the Church, but not a resurgence, in the sense of a revival, of the Church itself. There were changes in the Russian state, which set new, more ambitious tasks before the Orthodox Church. Now, it was not just protecting sacred spaces or a strictly defined niche in religious life. Instead, it had to sanctify, justify, and bless the aggressive expansion of the "Russian world" in exchange for certain privileges or perhaps leaving out the idea of any of rewards, merely for the sake of survival.

Thus, in order to understand the situation concerning religious freedom in Ukraine, one must start from the premise that the Russian Orthodox Church is not a victim but an accomplice to the criminal policies of the Russian state. Portraying Russian Orthodoxy as a persecuted entity whose freedom needs protection turns everything upside down and turns demands for religious freedom into a violation of religious freedom. The creation of the myth of Russian Orthodoxy as the only true and authentic version of Christianity denies all other traditions the right to exist and be free. On the part of Western authors, this can be attributed to naivety, but on the part of Russian propagandists, it is premeditated manipulation.

In one way or another, the naivety of Western society in regard to this counterfeit version of Orthodoxy harms the interests of religious freedom. A more general thesis can be proposed that inauthentic forms of religiosity (rather than traditionalists' favorite bogeymen: secularism, liberalism, socialism, postmodernism) pose the main threat to religion and religious freedom. However, I know that even freedom-loving American Protestant evangelicals may find this difficult to accept.

A few years ago, I unintentionally witnessed an Orthodox priest teaching students at an American Mennonite college that true spirituality can only be found in Russia, and that the Patriarch of the Russian Orthodox Church is the true leader of world Christianity. Remarkably, this happened during time designated for prayer and study of the Word of God (during Chapel). Instead of using the Bible, the speaker opened one of Patriarch Kirill's books and “enlightened” the students and faculty with extensive quotes from it. All my colleagues in the Department of Religious Studies were captivated by what they heard. In response to superficial, yet vehement, criticism of the secular West and watered-down Christianity, they applauded thunderously.

And it is precisely this naive and feeble Western Christianity that raises questions: what is amiss with it? Where is the distinction between good and evil, the experience and wisdom of the ages, the spiritual strength? The demythologization of historical forms of religion cannot and should not be limited to just Russian Orthodoxy (or so-called "Russian Protestantism"); it also extends to other churches and international organizations, such as the World Council of Churches. Perhaps that is why the West prefers to simply express its concern and refrains from coming to any decisive conclusions. Acknowledging present day Russian Orthodoxy as a compromised form of religiosity leads us to question ourselves: how could we be deceived, why did we become such easy prey for propaganda, and where did we veer off onto the path of endless compromises?

Today is the time to acknowledge that Russian Orthodoxy is a product of myth-making. But in the mirror of this fake Orthodoxy, we see the flaws of naive, careless, and self-satisfied Western Christianity. Recognizing our mistakes in our perception of Russian Orthodoxy means accepting our share of responsibility for the war and, in turn, acknowledging our weakness and vulnerability to evil and falsehood. However, we have yet to see an example of such profound self-criticism.   

The myth of Russian Orthodoxy as primordial, traditional, authentic, and infallible poses a challenge to religious freedom - not only to other churches and denominations but also to its own parishioners, who have become hostages of the political and militaristic project called the "Russian world." Moreover, this myth not only threatens the freedom of its followers and others, but it also undermines the very idea of religious freedom, distorting and ridiculing it to the point of absurdity. The Orthodox Church blesses the Russian army and its "liberation" of Ukraine from "Nazis," labeling the invaders as "liberators," thereby allowing them to indulge in all sorts of imaginable and unimaginable crimes. Simultaneously, it hypocritically accuses the Ukrainian authorities of persecuting canonical Orthodoxy. In its assault on freedom and mockery of liberty, the Russian Orthodox Church reveals its anti-Christian nature.

This raises several methodological, moral, and theological questions. In terms of methodology, it is necessary to determine how to deal with sham forms of religiosity: whether to categorize them as "destructive cults and sects," to classify them as "terrorist organizations" (or as "spiritual sponsors of terrorism"), to categorize them as political parties or civil organizations, or for now, to leave them in the list of religious organizations with a special annotation to closely monitor possible transformations. In moral terms, the issue concerns the situation of religious freedom within the Russian Orthodox Church: if its priests themselves are admitting that it is unbearably hard for them to stay there and that they cannot change anything, what does this say about the moral character of the church leadership and the entire ecclesiastical body; how can the church preach freedom to society if there is no freedom within it? In theological terms, it is necessary to answer the question of what the Russian Orthodox Church is in the context of evangelical teaching, the historical experience of the church, and ecclesiology as the science of the church. This is where an objective assessment of the ecclesiastical status of what is so proudly called "Orthodoxy" must be undertaken.

Being part of the spiritual tradition of Evangelical Christian Baptists, who valued, above all, a personal relationship with God, the authority of God's Word, and freedom of conscience, I have long ago concluded that Russian Orthodoxy does not value any of these things and therefore lacks the signs of an ecclesiastical organism. Despite the presence of individual vital priests and congregations, the overall impression of lifelessness and apostasy remains unchanged. While some may label such an assessment as a subjective opinion and choose to disregard it, the evident and persistent intolerance displayed by Russian Orthodoxy towards religious freedom speaks volumes on its own. The war in Ukraine is a continuation of the war on freedom that Russian Orthodoxy has been waging since the beginning of its history. And this willingness not only to preach against freedom but also to bless those who exterminate freedom and free people exposes the counterfeit nature of Russian Orthodoxy and implicates it in the perpetuation of the war against Ukraine.

 

Дальше »