Если церковь, вместо служению Царству Бога, продолжит требовать поклонения и служения себе, ее постигнет участь отверженного Израиля. Рост числа “просто христиан”, раздражение недостойным духовенством, недовольство душащей системой – могут обратиться на благо церкви, если она сможет помочь в человеческих поисках Царства, а не продолжит бороться за собственную монополию.
Церковь – не о себе, но о Царстве и Царе. Люди приходят в Церковь не ради Церкви, они ищут присутствия Царя и очаги Царства. Теряя из вида Царство и Царя, Церковь превращается в одну из консервативных социальных систем, самодостаточных, закрытых, и потому обреченных. Лишь в перспективе Царства и в служении ему церковь может быть Церковью.
***
Видение миссии Церкви в свете Царства настолько превосходит локальный масштаб, что не только вне церкви - в не- и постхристианском обществе, - но и внутри нее возникает сопротивление. Существуют местные идолы и стереотипы, мешающие смотреть шире и дальше себя, свой церкви, своей традиции, своей эпохи: фундаментализм, национальная исключительность, историческая близорукость, антиинтеллектуализм. Их сочетание ограничивает потенциал евангельских церквей, замыкает их в культурно-богословской изоляции, в плену прошлого, в рамках неписанной и нерефлексивной традиции «братства». Свет знаний, острие критики, конкуренция с другими рассматриваются как угроза, а не возможность развития.
Главной проблемой на пути к видению Царства является фундаментализм. Казалось бы, приверженность незыблемому авторитету Божьего Слова должна выгодно отличать постсоветских протестантов от их западных секуляризированных собратьев. Но беда в том, что фундаментализм не существует в одиночестве, он расцветает в соседстве с другими названными идолами – национальной гордыней, исторической близорукостью и антиинтеллектуализмом. В таком сочетании интенция на авторитет Писания легко переходит в канонизацию своей версии толкования, в противопоставление всем иным и осуждение прочих как «либералов». Фундаментализм наивно и при этом агрессивно претендует на эксклюзивное и непосредственное знание истины Писания, в обход сложной академической теологии и опыта традиций. При последовательно фундаменталистском подходе ни богословие, ни богословское образование не нужны, разве что воспитание себе подобных – без альтернатив и лишних теорий. А в сочетании с примитивным кальвинизмом, который в постсоветских церквях активно насаждают сторонники Джона Макартура, фундаментализм делает лишней и миссиологию, замыкаясь на интересах избранного «малого стада».
Не случайно молодые постсоветские богословы называют фундаментализм «тормозящим фактором» [1] в богословском развитии церквей. Отказывая наукам и, в том числе, теологии, в праве на авторитет и значимость, фундаменталисты безмерно упрощают реальность и ее истину, лишают себя перспективы. Ведь если «Библия не содержит ничего не понятного и является книгой не сложнее букваря» [2], то каждый вправе толковать истину по-своему и считать себя главным толкователем. Особенностью постсоветского фундаментализма можно считать еще и то, что вычитывается в Библии не руководящая идея, которую можно творчески применять, а значит сохранять при этом свободу; но конкретная регламентация мысли и поведения, как у Маяковского: «что такое хорошо и что такое плохо?». Поэтому портрет советского и постсоветского баптиста был написан не богословскими линиями, а поведенческими, не позитивными, а негативными красками: «баптисты это те, кто не пьют, не курят, не смотрят телевизор, не имеют икон и не крестятся, не участвуют в выборах и не принимают воинскую присягу».
Сегодня фундаментализм проявляется главным образом в недоверии к академическому богословию и богословскому образованию, к диалогу традиций; в неприятии экуменизма, «мирской науки», «секулярной» современности; в поклонении букве Библии и страхе перед полисемантизмом; в культе «правильных» толкователей и постоянной охоте на «либералов». Современные баптистские богословы сохраняют верность Библии как авторитету и руководству, при этом фундаменталистски предвзятое отношение к Библии называют библицизмом [3]. К сожалению, эти критические подходы мало популярны в постсоветском культурном пространстве. Гораздо более популярны высказывания Джона Макартура о том, что Библия не только единственное надежное, но и полностью достаточное руководство на все случаи жизни [4].
Фундаментализм нарушает традиционную для евангельских христиан гармонию между авторитетом Писания и свободой (если говорить о баптистской традиции, то семь баптистских принципов стоят на этих двух ценностях).
Примечательно, что попытки восстановить гармонию авторитета и свободы исходят именно из образовательной среды. Так Федор Райчинец, декан Украинской евангельского богословской семинарии, призывает к герменевтической свободе и контрфундаменталистскому пересмотру идентичности евангельских церквей, ссылаясь на Вальтера Шардена, представителя умеренных баптистов («Баптистская идентичность – это свобода, а не контроль; принцип добровольности, а не принуждение; индивидуализм, а не стадность; личная религия, а не народная; разнообразие, а не однообразие» [5]) [6].
Фундаменталистская уверенность в правильном понимании истины связана с другой уверенностью – в собственной национальной эксклюзивности. В постсоветских церквях бытуют мнения, что русско-украинские евангельские церкви обладают особой духовностью и призваны к вселенской миссии. Эти мессианские чувства уходят корнями в концепцию «Москвы как Третьего Рима», в идеи Достоевского и Соловьева, Проханова и Марцинковского. Рационалистичному Западу противопоставлялась мистическое чувство, догматике – доксология, умной теологии - благоговение и тайна, поиску - созерцание. Все недостатки объявлялись достоинствами. Отсутствие теологии и образования оправдывалось их ненужностью.
Если на Западе богословы занимались поисками истины, пониманием и объяснением, то на Востоке евангельские церкви унаследовали от православия уверенность в том, что истина уже известна и ее нужно лишь сохранить. Отсюда проистекает известное высокомерие необразованных, зато «духовных» христиан к «богословам». Вот поэтому после падения «железного занавеса» интерес к богословскому образованию пережил пик и угас – систематичное знание, методическое изучение, интеллектуальный труд не входят в список национальных ценностей.
Проблема усугубляется тем, что претензии на исключительность сочетаются с исторической близорукостью. Если традиция достаточно глубока и богата, она на определенное время может позволить себя изоляцию. Но евангельские церкви постсоветского пространства живут в пределах «малой истории», самые «древние» из них насчитывают порядка 150 лет истории. Острая близорукость оборачивается тем, что канонизируется не древняя и проверенная традиция, а опыт советских лет – не потому что он был лучший, а потому что другого не знают. Опыт советских лет – опыт маргинальной жизни, а точнее постоянной борьбы за выживание, в которой интеллектуализм казался непозволительной роскошью. Проекция этого опыта на наши дни означает абсолютизацию маргинального способа существования как самого верного. Ни активная миссия, ни богословие, ни образование в таких условиях не возможны, да и не нужны, потому что жить в постоянной маргинальности, без планов на будущее, без надежд на преобразование общества, можно лишь с ожиданием «вот-вот конца».
Казалось бы, открытие богословских школ после распада СССР ознаменовало новую эпоху – эпоху долгосрочных планов подготовки лидеров для церквей и миссий. Но и здесь ожидали слишком быстрых результатов, не видя будущего и не готовясь к нему. Когда от «богословия» таких результатов не увидели, его спешно сменили программами по миссионерской подготовке, а затем и более «практичными» курсами «лидерства». Лишь сегодня возникает понимание, что без богословского базиса лидеры и миссионерские проекты повисают в воздухе. Без ясной богословской идентичности, без последовательной стратегии богословия-образования-миссии-церкви внешняя активность принесет лишь краткосрочный эффект.
При всех региональных отличиях постсоветские евангельские христиане, сформировавшиеся в советское время под определяющим влиянием баптистской традиции, оказываются в одном тренде с зарубежными собратьями, для которых “быть баптистом – вызов”, которые вынуждены “осваивать скандальное прошлое и неопределенное будущее”: “Вопросы баптистской идентичности – церковь верующих, общинность (covenant community), свобода совести, библейская герменевтика, глобальная миссия – требуют внимательного изучения, нового экзамена и даже реформации с участием баптистских групп всего богословского спектра” [7].
Вот один из необходимых в связи с этим выборов: сохранить свой голос меньшинства или стать пророческим голосом для глобального сообщества [8]. Представляется, что на подобной развилке оказались и постсоветские христиане: остаться в изоляции фундаментализма, национальной гордыни, исторической близорукости, антиинтеллектуализма, или восстанавливать прерванные связи, соединять фрагменты целого через богословский труд и богословское образование.
1. Дубровский А. Фундаментализм как тормозящий фактор в развитии евангельских церквей постсоветского периода // Форум 20. Двадцать лет религиозной свободы и активной миссии в постсоветском обществе. Материалы к дискуссия. – К., 2011. – С. 27-45.
2. Манжул В. Верить, чтобы знать. – К., 2013. - С. 23.
3. См. прекрасную книгу Christian Smith. The Bible made impossible. Why Biblicism is not a truly evangelical reading of Scripture. – Grand Rapids: Brazos Press, 2011.
4. Christian Smith. The Bible made impossible. Why Biblicism is not a truly evangelical reading of Scripture. – Grand Rapids: Brazos Press, 2011. – P. 7.
5. Walter Shurden. The Baptist Identity: four fragile freedoms. – Macon: Smyth and Helwys, 1997. – P. 59.
6. Райчинец Ф. Своеобразие баптизма: четыре хрупких свободы. – 400-летие баптизма и принцип свободы совести. – Одесса, 2010. - С. 71.
7. Leonard B.J. The challenge of being baptist. Owning a Scandalous Past and an Uncertain Future. – Baylor University Press, 2010. - P. 126.
8. Там же.
Комментариев нет
Отправить комментарий