-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Post-Soviet Churches Struggle to Identify their Strategic Missiology

4 комментария
A stable decline has gradually replaced the explosion of mission activity and church growth among evangelical churches in Eastern Europe and the former Soviet Union following the collapse of the Soviet Union. The impact of even the largest evangelistic crusades has faded away. It is like belated shock therapy—huge evangelistic events in stadiums or transcontinental evangelistic expeditions can no longer return life and enthusiasm to missions.

What is going on? Where are the expected results? Why is it that, despite all of the energy spent by churches and enormous international investments, goals remain unaccomplished? It seems that this question should be asked at all national missions conferences and through all Christian media outlets in the former Soviet Union. However, since the Berlin Wall fell and the door of unlimited opportunities suddenly opened twenty years ago this year, many national leaders are purposely ignoring this question for fear of acknowledging mistakes, failed projects, wasted resources, abandoned, unrealistic projects and empty, multi-million dollar seminary buildings. But, all the same, this needs to be talked about—not to criticize, but to analyze and to learn from our mistakes.

We missed our chance to start everything off right—with the strategic development of a national missiology. We started with “missions”—however each person understood this term. In other words, we started with rousing, motivational slogans and grassroots work. But the projects turned out to be utopian, and the efforts of truly committed and faithful missionaries were wasted. Now, since the ineffectiveness of the missions effort has become apparent, we have a second chance to start off right—with a missiology, which formulates a vision, strategy, values, and mission principles for the national evangelical church. Only that which is built on a firm foundation will be able to withstand current and future crises.

So what about our post-Soviet missiology? There are still very few national specialists, and no thorough analyses or publications—despite the fact that there is now access to an abundant wealth of literature and Western missiologists. I remember when missiology students at the school where I used to teach admitted that they couldn’t even make it through a translated version of David Bosch’s classic book, Transforming Mission—it was just too difficult for them. Even the national teachers had not read the whole book, just a few chapters here and there.

For almost two centuries now, Russian Baptists and, of course, fellow believers in neighboring countries of the Russian Empire and later the Soviet Union (now the former Soviet Union), have been proudly saying that, “For us, every Baptist is a missionary.” Why, then, are none of them in any hurry to read good books on missiology? Lesslie Newbigin’s wonderful books are gathering dust on bookstore shelves in Baptist bookstores. However, anti-Calvinist writings (essays) are being ordered in bulk by national pastors, who want to learn how to fight Calvinism—a subject they, themselves, encouraged Western theology professors to teach in their new seminaries during the last twenty years!

Bosch and Newbigin’s books are already classics. Right now, missiology is undergoing radical global transformations: a new understanding of “the missional church” is being discovered; traditional ecclesiology is being rethought; and new approaches to contextualize ministry principles in a global, postmodern, post-Christian world are being formulated.

No doubt, thousands of Christian leaders from former Soviet countries travel the world in search of finances to support the “mission” activity of their local churches. They gladly use new technology to raise funds and purchase new equipment and fashionable clothing for their families during their travels, but they are not ready to purchase or accept new ideas. Take a look in the suitcases of those returning from the United States or other countries—you will find everything there but good missiology books. Our “poor” leaders buy expensive new iPhones, laptops, and cameras, but they won’t even glance in a bookstore or spend time with a missiology professor at any good college or seminary—places where real ministry riches can be found, which would help equip them to expand effective ministries in their local churches and stop its steady decline.

It is disappointing that, during the past twenty years of open borders for nationals and almost unlimited opportunities for ministries, our churches have learned how to “milk” Westerners for money, but have not enriched themselves with their progressive ideas or ministry experience.

To be fair, I must admit that many travelers do visit churches like Saddleback (pastor Rick Warren), Willow Creek (pastor Bill Hybels), and Grace Community (pastor John MacArthur). However, they do not draw any strategic conclusions or analyses about their own ministries in their troubled homeland as a result of these visits. It seems as though these visitors do not spend any time considering serious questions. Instead, they come, they see…and on the way back home they either forget or decide that their congregations and denominations are not ready for any of these progressive approaches for church growth or missions. At seminars, which these successful Western leaders offer and conduct in former Soviet countries, I do not see any real engagement on behalf of national pastors with regard to the strategic concepts offered during the training, and do not hear any questions or responses. Bill Hybels’ leadership summits continue to draw fewer and fewer participants in Russia and Ukraine. Nationals don’t seem to be attracted to strategic and progressive content, but to free lodging and transportation. Moreover, the “guardians” of local traditions declare, “This is a threat to our churches on par with the charismatic or emerging church movement.” With regard to Rick Warren, founder and pastor of the 20,000-member Saddleback Church in California, some national leaders have said, “We have been around for 140 years. We have nothing to learn from Rick. We, on the contrary, can teach him something.” It turns out (and this is very sad) that their interest in other countries and in their church heritage is really only Christian tourism. With their falsely inflated sense of self-sufficiency and claims for fulfilling a world messianic role, they would not have a need to travel anywhere, if their churches didn’t have the unfortunate need for funds to support less than strategic local missions projects.

This year I have had the wonderful opportunity to conduct research at the Wheaton College library in Wheaton, IL, which has one of the best missiology collections anywhere, making it a paradise for any researcher, missionary, pastor or teacher. I gained access to this wealth of information through a program that has been offered to Christian leaders from Eastern European countries during the past ten years, but there are few results in any of those countries. Amidst this wealth of information, I discovered a large volume of missiological research and writings—including periodicals, special monographs, and long-term studies—on missiology in Australia, Africa, Japan, India, China, Madagascar and Papua, New Guinea, but almost nothing on the church in the former Soviet Union. There is only a limited number of publications by a few enthusiasts on the post-Soviet sphere.

The mission world is steadily losing interest in the evangelical church within the post-Soviet sphere. There are a number of reasons for this. These include, of course, political changes, but also mission projects, which have been ineffective despite massive costs, ongoing inter-church conflicts, extreme legalism and conservatism in traditional churches, and their marginalization in contemporary society.

I am speaking out about these problems in order to explain their causes to our Western partners and find a way out of this crisis. Dialogue with our brothers in the West will teach us how to analyze our failures, learn from our mistakes, revive and re-energize international partnerships, and feel part of global Christianity—the large, unified Christian family, in which personal inadequacies are offset and overcome.

More and more often, I hear the opinions of those, who call us to reject attempts to change anything, and to concentrate on preserving our traditions. Wheaton College graciously and hospitably opens its library and auditoriums to leaders from a variety of countries, who come to seek things they can apply to ministry in their countries. These days, however, I hear something different from my friends and colleagues from Eastern Europe and the former Soviet Union: they don’t need anything, they don’t have any problems, American experience isn’t worth anything to them, their culture is better, and so on. American missiology, like any other, isn’t perfect, but despite its mistakes, it offers much from which we can learn. However, it seems that we are too lazy to learn from others. Even our Russian national fairytales teach children that the character of Ivanushka, the fool, can get everything he wants without even trying!

So, unfortunately, in-depth analyses and strategic missiology don’t interest us. Our leaders say it is because we love practice. But what is actual practice? A missionary working somewhere with people? Missionary work requires a basic knowledge of disciplines including anthropology, sociology, cultural studies, history, etc. That kind of practice requires theory and thorough studies. Therefore my missiology adviser at Wheaton College, Dr. Robert Gallagher, is not only a missionary with years of experience, but also a professor and well-known expert. That is true practice—practice that gave birth to articles and great books, and leading missiological concepts now used globally. I am wondering…what has grown out of our practice?

Of course, by practice we mean something else—everyday life without difficult questions or, put simply, the practice of the every day. In this way it becomes clear why the eyes of people from the former Soviet Union at Wheaton College light up when they get the chance to go shopping. What happened to our legendary Slavic spirituality and exalted missionary passion, however, remains unclear.

ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ

Комментариев нет
Так клянутся люди, которым не впервой обманывать. Они привыкли к несвободе, полюбили ее, и только делают вид, что свобода для них – самое святое. Внушают собеседнику серьезность момента и в этот же момент, когда он поверил, кидают его, разводят как последнего лоха.
Тему свободы эксплуатируют не только заключенные и шансонье, которые о них поют. Куда активнее на этом наживаются воры в законе – политики, акулы бизнесы и рекламы, звезды всех размеров. Как только им поверишь – используют твое свободное волеизъявление, впаривают тебе ненужный и дорогой товар, подсаживают на левую тему.
В мире, где правят кукловоды, где манипулируют самым святым в самых низменных интересах, громко и красиво говорить о свободе почти кощунственно.
Дело все в том, что если втирать о ней бесстыдную ложь на бесчисленных ток-шоу, а потом на этих же экранах изредка капнуть правды, то вся разница стирается и людям становится безразлично – что говорят и кто говорит. Если замусолить, испоганить самую важную тему, то потом и годы спустя она будет вызывать лишь раздражение.
В 2004 году в Украине случилось чудо – люди поверили в свою свободу, в свое право выбирать президента, самим определять будущее страны. Последующие пять лет президент, выбранный демократическим путем, делал все, чтобы эту самую свободу осморкать и вывозить в грязи интриг и спекуляций.
В 2000 г. Россия наконец получила сильного президента, который заговорил о суверенной демократии, великой свободе для великой страны – свободе быть мировым лидером, свободе от олигархов, свободе от политических конкурентов, свободе от общечеловеческих ценностей и всяких там понимаешь моральных обязательств. Последние девять лет были годами невиданной свободы для верхушки России присвоить все и построить всех, однако для страны они обернулись потерей всех мыслимых свобод, разрушением гражданского общества, жестоким переделом бизнеса в пользу кремлевских ставленников, невиданным ростом ксенофобии к дальним и ближним.
И года не прошло, как в Белом доме устроился новый президент-демократ, с которым связаны надежда американской нации на свободу от изнурительных войн и на свежий ветер перемен. Однако война еще идет, а все большую свободу получают лишь секс-меньшинства.
Вот что я хочу всем этим сказать: мы живем в несвободном мире, и он вряд ли изменится к лучшему. Человек раб своего эгоизма, своих обычно далеко не святых желаний, заложник большинства («с волками жить, по-волчьи выть»). Устами политиков и телеведущих истина не глаголит. От них не дождешься ничего хорошего. Но я и ты можем решить для себя – быть собой или нет, обрести свободу или жить в клетке. Ведь свобода – понятие, прежде всего, духовное, а уж потом социальное и политическое; оно выражает внутреннюю суть человека. Территория свободы начинается изнутри. Если мы не откроем в себе это внутреннее, духовное измерение, если не поднимемся выше всей этой грязной политики, век свободы не видать

Постсоветские церкви не нуждаются в миссиологии

4 комментария
Бурная миссионерская деятельность евангельских церквей после распада СССР постепенно сменилась стабильным спадом. Амплитуда колебаний даже при самых громких евангелизационных событиях выровнялась, угасла. Это похоже на запоздалую шоковую терапию – масштабные стадионные евангелизации или трансконтинентальные экспедиции уже не могут вернуть жизнь и энтузиазм миссии.
Что происходит? Где ожидаемые результаты? Почему при всех затраченных усилиях церквей и при огромных международных инвестициях миссия оказалась невыполнимой? Казалось бы, этот вопрос должен звучать на всех миссионерских конференциях и в христианских СМИ. Однако его старательно замалчивают, боясь признаться в допущенных роковых ошибках, в загубленных проектах, растраченных средствах, брошенных долгостроях. И все же об этом нужно говорить - не столько критики ради, сколько для осмысления и урока над ошибками.
Мы упустили шанс начать все правильно – с миссиологии. На деле начали с «миссии», как кто ее понимал. Т.е. начали с зажигательных девизов и стихийной работы. Увы, проекты оказались утопическими, а силы действительно посвященных и верных миссионеров подорванными. Теперь, когда неэффективность миссии стала очевидной, есть второй шанс начать правильно – с миссиологии, которая формулирует видение, стратегию, ценности, принципы миссии. Только то, что построено на твердом основании, устоит в часы нынешних и грядущих кризисов.
Так что же у нас с миссиологией? Нет не специалистов, не публикаций. И это при том, что открылся доступ к богатой литературе, контактам с западными миссиологами. Я помню, как все студенты-миссиологи школ, где мне довелось преподавать, признавались, что так и не смогли осилить даже классическую книгу Дэвида Боша «Преобразования миссии» - слишком сложной казалась. Да и преподаватели читали ее выборочно, отдельными разделами.
Уже два столетия русские баптисты говорят о себе: «у нас каждый баптист - миссионер». Но почему же тогда хорошие книги о миссии не спешат читать? Прекрасные книги Лесли Ньюбигина залежались на полках книжных магазинов. Зато сочинения против кальвинизма заказывают пачками.
А ведь названные имена – уже классика. Сейчас в миссиологии происходят глубочайшие трансформации, о которых следовало бы знать: раскрывается понятие «миссионерской церкви» и переосмысливается традиционная экклезиология, формулируются новые подходы к контекстуализации, принципы служения в глобальном, постмодернистском, постхристианском мире.
Тысячи служителей из постсоветских стран путешествуют по миру в поисках финансов. Они с удовольствием покупают технику и одежду, но не готовы тратиться на покупку идей. Загляните в чемоданы вернувшихся из Америки – там что угодно, но только не книги. Наши бедные лидеры купят новый iPhone, но даже не заглянут в книжный магазин, где хранится настоящее богатство.
Обидно, что за двадцать лет открытой границы наши церкви научились «доить» финансы простодушных американцев, но совершенно не обогатились их идеями и опытом служения.
Справедливости ради, стоит признать, что многие путешественники все же проведали церкви Рика Уоррена, Билла Хайбелса, Джона Макартура. Однако выводов не последовало, как будто наши посетители не тратили времени на серьезные вопросы: пришел, увидел… и забыл. На семинарах тех же лидеров, которые они проводили в наших странах, я не видел дискуссий по поводу их концепций, не слышал вопросов, откликов. Саммит Билла Хайбелса собирает все меньше и меньше участников. Более того, охранители местных традиций заговорили, что «это угроза для наших церквей не меньшая, чем харизматия». А в отношении Рика Уоррена некоторые русские баптисты заявили: «Нам сто сорок лет, нам нечему учиться у Рика, мы сами можем его научить». Получается, что наш интерес к другим странам, их церковному наследию – всего лишь христианский туризм. С таким комплексом самодостаточности и претензиями на мировую мессианскую роль можно вообще никуда не ездить и ничему не учиться, если бы не досадная необходимость фандрэйзинга.
В этом году мне посчастливилось поработать в библиотеке Wheaton college. Здесь собрана одна из лучших библиотек по миссиологии. Вот уж рай для исследователя, миссионера, преподавателя. Программа, по которой я смог приехать, работает больше десяти лет, но результаты для наших стран мало ощущаются. О миссиологии для Австралии, Африки, Японии, Индии, Китая, даже для Мадагаскара и Новой Гвинеи, - богатейшая периодика, специальные монографии, многолетние исследования. О постсоветских странах – лишь считанные публикации энтузиастов.
Мир стремительно быстро теряет интерес к евангельским церквям постсоветского пространства. Для этого есть причины – низкая эффективность предпринятых проектов при колоссальных затратах, межцерковные конфликты, чрезмерный консерватизм традиционных церквей, их маргинализация в обществе.
Я говорю об этих проблемах, надеясь пояснить нашим западным партнерам их причины и найти возможные пути выхода из кризиса. Диалог с нашими зарубежными братьями позволит оживить международное партнерство и почувствовать себя частью глобального христианства, частью большой и единой христианской семьи, в которой компенсируются и преодолеваются личные недостатки.
Но встречаю все чаще другие мнения, призывающие отказаться от попыток что-либо изменить и сосредоточиться на сохранении традиций. Гостеприимный Wheaton college открывает свои библиотеки и аудитории для лидеров самых разных стран. Они ищут здесь то, что можно использовать в служении на родине. Но в эти дни я слышал от моих друзей из Восточной Европы и бывшего СССР нечто другое: им ничего не надо, проблем у них нет, американский опыт им не к чему, культура у них более высокая и проч. Американскую миссиологию в самом деле есть за что критиковать, но при многих ошибках в ней есть еще больше того, чему стоит учиться. А учиться нам лень. У нас ведь даже в сказках Иванушка-дурачок получает все без усилий, даже ходить не надо – печка повезет.
Итак, миссиология нам мало интересна Мы, говорят наши лидеры, любим практику. А что такая практика? Работа миссионера с людьми? Здесь без знаний не обойтись – пригодится антропология, социология, культурология, история и т.д. Такая практика требует теории. Вот поэтому мой консультант по миссиологии Роберт Галлахер не только миссионер с многолетним опытом, но также профессор и признанный эксперт. Вот это настоящая практика – из этой практики родились статьи и книги, выросли ведущие концепции миссиологии. А что у нас выросло?
Вероятно, под практикой мы подразумеваем другое – обыденную жизнь без сложных вопросов. Проще говоря, практику обыденности. Тогда становится понятным, почему глаза постсоветских людей в Wheaton college загораются лишь тогда, когда появляется возможность посетить магазин. Правда, остается неясным, куда при этом испаряется наша особая славянская духовность и прославленная миссионерская страсть?

Навстречу будущему. Евангельские церкви в мире завтрашнего дня

6 комментариев
В мире глобальных перемен церковь не может не меняться, если желает быть понятной и авторитетной. Вместе с тем основные принципы должны оставаться неизменными. если церковь желает оставаться собой, верной своему призванию. Что сохранить, а что изменить - насущные вопросы для традиционных евангельских церквей. Помимо внутрицерковных факторов политика, экономика, культура также влияют на формы служения. Какой будет церковь ближайшего будущего с учетом всех этих процессов? Осмысление этого вопроса позволит не только выявить главные тенденции, но и попытаться изменить их. Ведь мы должны не только принимать реальность как она есть, но и менять ее, не соглашаться с ней, противостоять ей. В наше время церковь должна вспомнить о своей пророческой функции – не только узнавать о переменах и обсуждать их задним числом, но и предвещать будущее, предупреждать его.
Вот лишь некоторые из многочисленных вызовов, звучание которых слышно уже сегодня, а завтра превратится в вой сирены или в тревожные шумы падений и разрушений: количественное уменьшение евангельских церквей; «старение» традиционных общин и перетекание молодежи в новые церкви; кризис привычных представлений о миссии; неэффективность моделей «прямого» евангелизма; некомпетентность руководства; отсутствие целостного богословского учения; отчужденность от культуры и науки; разочарование в идеалах христианского образования.
Все эти очевидные трудности можно сгруппировать в три категории: демографический кризис (общественный фактор), кризис богословской парадигмы (мировоззренческий фактор), кризис руководства (человеческий фактор). О демографии скажем несколько подробнее, так как она определяет фон, на котором становятся понятными и другие, не материальные, не количественные реалии.
Демографические проблемы можно считать объективными, поскольку они определены предысторией; вместе с тем они не являются роковыми и поддаются управлению, если их и нельзя решить в ближайшей перспективе, то можно постепенно выправить, выровнять, оптимизировать показатели. Я сомневаюсь, что христианам стоит много знать о причинах бурного развития нехристианских религий (хотя это интересные исследования, но они мало говорят о нас самих), но уверен, что стоит задаваться о причинах своего упадка. Вот лишь несколько из них – кризис традиционной многодетной семьи, высокий уровень миграции населения, конфликт молодых и старших поколений, старение и вымирание традиционных «христианских» стран.
Одна из причин стагнации церковного развития – институализация христианства, затвердение веры в религиозных формах. Христианство становится религией христиан, точно так же как буддизм – религией буддистов. В таком случае каждому – свое, а любая попытка свидетельства на чужом поле или чужой канонической территории расценивается как прозелитизм. Но не стоит забывать о том, что Христос пришел для всех людей, и его весть не была обращена лишь к последователям иудейской традиции. Христианский универсализм остается малореализованной перспективой, глобализация открывает для него новые возможности, но сами христиане предпочитают оставаться по внутреннюю сторону конфессиональных границ, лишая себя влияния на другие религии и культуры.
Не все так хорошо и внутри традиции. Закрытая система, не сообщающаяся с внешним миром, обречена на упадок. Если церковь ориентируется на внутренние интересы, а не на участие в проблемной жизни общества, то рано или поздно теряет связь с реальностью и становится номинальной, «символической». В ней все вроде бы привыкли к священным символам, но что за ними стоит и к чему это обязывает никто не знает. Печально красивые, но пустые католические храмы, православные соборы, лютеранские кирхи – хорошие символы, лишенные связи с реальной жизнью людей.
Последнее время достаточно много говорилось о различении «belong» и «believe». Это несовпадение, которое евангельские церкви замечали в церквях исторических, оказалось симптоматичным для всех церквей. Номинальное христианство – не внешняя, а внутренняя опасность для каждой общины и каждого христианина. Родиться в христианской семье не означает быть христианином. Можно быть баптистом в четвертом поколении, но христианином – лишь в первом, поскольку мое христианство начинается не с кого-то, а именно с меня.
Сказанное ни в коем случае не означает отрицания важной роли традиционной христианской семьи в преемственности поколений для церкви и служения, но обращает внимание на личный фактор, которым в традиционных семьях и общинах, которые из таких семей состоят, долгое время пренебрегали. Личный фактор в общинной жизни обостряется с развитием индивидуализма в истории цивилизации. Хорошо или плохо, но это свершившийся факт – эмансипация индивида от сковывающих и обязывающих традиций. Единственный способ сохранить и развить церковную традицию – пропустить ее через сознание личности, поставить ее в непосредственное отношение к индивиду, позволить творчески развить, преобразить ее в соответствии с личными вопросами и глобальными вызовами. Ведь на то традиция и нужна, чтобы быть надежной опорой личности в момент кризиса, задавать ориентиры в малознакомом мире, поддерживать чувство общности с теми, кто был до тебя и будет после.
Еще одна важная проблема – диспропорция между старыми и новыми верующими. В традиционных евангельских церквах она принимает нетипичную форму – старых больше, чем новых, в то время как в современных общинах все как раз наоборот. Да и задачи могут ставиться разные – традиционные церкви озабочены (или должны быть озабочены) проблемой детей верующих родителей (ДВР), воспитания, воцерковления и ревоцерковления потомственных христиан; современные же церкви обращаются прямо к обществу, без оглядки на традиции и проблемы предыдущих поколений. Исходя из соотношения старых и новых, акцент делается либо на работе с новыми (под них подстраиваются формы служения, язык и тематика проповеди), либо на служении устоявшемуся кругу давних прихожан. Но здесь легко можно запутаться в привычных, но уже пустых понятиях «верующий» и «неверующий», поскольку для многих традиционных верующих вновь нужна проповедь простого Евангелия, нужен душевный разговор о малознакомой Благодати, нужно на пальцах показывать лишь по наслышке знакомые духовные истины. Если традиционные церкви не вернутся в общий круг «просто христиан», не откажутся от своего особого статуса, они превратятся в замкнутые сообщества, лишенные притока новых людей и занятые внутренними интересами.
Помимо очевидных демографических проблем евангельские христиане переживают беспрецедентный кризис своих богословских оснований. До сих пор мы мало утруждали себя наукоемкими рефлексиями по поводу своего мировоззрения и придумали удобную для самих себя, оправдывающую недостатки ума «деятельностную парадигму». Главное – действовать активнее, не сомневаясь в целях. Миссионерские конференции сводились к тому, чтобы ободрить, вдохновить, «зажечь факел». Увы, этого явно недостаточно. В условиях кризиса парадигмы нельзя добиться результата, действуя по-прежнему, пусть даже с большей отдачей и больше времени. Кризис обнаруживает не только недостаток воли и сил, но и неадекватность методов, методологии, подходов, концепций, всего того, что объединяется словом парадигма. Прежняя парадигма оказывается устаревшей, хотя в случае с христианами бывшего СССР можно сказать больше того – пока еще не было (и до сих пор нет) сознательно принятой парадигмы жизни и служения, внятного богословия миссии, как и любого другого богословия.
Полагаю, что были все возможности для создания собственных богословских центров на базе семинарий и колледжей, открывшихся в начале 90-х. Но к 2000 г. градус едва начавшихся богословских дискуссий заметно снизился. Это совпало с началом стабилизации общественной жизни в постсоветских странах, «консервативного отката». Да и церковь после бурного десятилетия инноваций нуждалась в восстановлении внутреннего равновесия. Маятник качнулся обратно – напуганные скоровыпеченными богословами служители церквей отказались от заказа на богословие, угрожавшее привычному положению дел. «Контролировать» (любимое слово и любимая функция многих пасторов) образованных реформаторов оказалось трудно, а вести с ними отеческий, но внимательный диалог было недосуг. Неготовность церквей к дискуссиям и реформам поставила крест на богословском образовании. В это время все вдруг заговорили, что никому богословие не нужно, а нужны лишь практики-миссионеры. Мой робкий вопрос «Как без продуманной миссиологии может быть успешной миссия?» расценивался как «недуховный» и остается неотвеченным до сих пор. Впрочем, дело не только в самом вопросе, а и в тех, кому его можно было бы задать – в руководстве церквей, миссий, христианских школ.
К сожалению, третье тысячелетие христианства начинается заметным обмельчанием духовных лидеров, которые обнаруживают свою неспособность к верному видению и предвидению, нетривиальным решениям, творческим подходам. Вероятно, и эта проблема церквей связана с общим ходом истории, в которой на первом место выдвигается низовая культура масс и рушится представление о высокой культуре лидерства. Духовный авторитет церкви и ее служителей как никогда низок и для новых поколений прихожан-вопрошателей, и для придирчивого постсекулярного общества. По названию и по должности никто уже не верит и не принимает, но руководители церквей по привычке ожидают от людей должного почтения и послушания. Они не замечают, что институты как модель организации общества уступают место неиерархическим, органическим, сетевым формам. А здесь главное не администратор, управляющий, директор, а учитель, креативщик, модератор. Конечно, хорошему менеджменту нам нужно еще учиться и еще раз учиться, учиться самым настоящим образом. Но завтрашний день требует от нас уже несколько иного – вспомнить об учении, наставничестве, духовной опеке и воспитании. Мы же все еще смотрим на пастора церкви как на директора. Вероятно, стоит пересмотреть даже сами названия – «пресвитер» (а не «пастор») лучше соответствует тому, что требуется от руководителя церкви Богом и людьми.
Все громче слышны голоса о новой реформации, необходимой для евангельских церквей. Убежден, что реформ не нужно бояться. Постоянное духовное обновление, возрождение, оживление внутренне присущи церкви, заложены в ее природе. Реформация начнется с лидеров, которых призовет Бог, с посвященных, мужественных и открытых сердец. Для реформ нужна новая парадигма христианской жизни и служения, которая не будет придумана лучшими богословами, но будет открыта им свыше. Конечно, ее осмысление потребует всестороннего развития интеллектуальных талантов церкви, поэтому богословие заслуженно вернет себе почет в христианском и секулярном обществе. Евангелие будет выражено на понятном для современников языке и станет универсальной спасающей вестью для номинальных христиан и убежденных нехристиан, для богатых и бедных, интеллектуалов и малограмотных. Мы не знаем, когда настанет этот завтрашний день великого пробуждения, но должны всеми силами приближать его. У нас есть обетование, что он будет до того, как настанет «день Господень - великий и страшный». Церковь не должна смиряться с внутренним кризисом и демографической статистикой. Ее задача не ждать конца истории, а выполнить свою роль в истории.
no