Чтобы не был брат обезображен

Закон не щадит грех и тех, кто упорствует в нем. Особенно, если это связно с подлостью и коварством. О таких случаях Моисей говорит очень строго: «Да не пощадит глаз твой» (Втор. 25:12). Подобным образом он убеждает помнить о предательстве Амалика, который напал предательски и «побил сзади тебя всех ослабевших, когда ты устал и утомился, и не побоялся Бога» (18), чтобы в будущем отмстить и «изгладить память Амалика из поднебесной» (19).

Здесь нет места чувствам жалости и милости. Не так в обычных делах, в судах повседневных. Здесь виновного нужно наказать, но без жестокости: «Сорок ударов можно дать ему, и не более, чтобы от многих ударов брат твой не был обезображен пред глазами твоими» (3).

Во-первых, виновный остается твоим братом. Относись к нему соответственно. Он не перешел ту черту, за которой теряет право родства и подлежит истреблению. Он все еще наш. Поэтому не мсти ему, но воспитывай этим наказанием все общество Израильское. Суд должен быть не карательным, а воспитательным.

Во-вторых, не унижай человек прилюдно, не лишай его достоинства, Богом данного образа. Примечательно, что если другие переводы говорят об унижении, то Синодальный – об обезображении. В этом есть сильная идея – мы не должны своими действиями, суждениями, оценками искажать образ или лишать его вовсе, втаптывать его в грязь, ставить на нем крест. Наибольшее унижение состоит в том, чтобы сказать о человеке, будто он уже не человек, будто он лишен образа Божьего. Или не сказать, а сделать – превратив его лицо и тело в кровавое месиво.

Бог защищает неотъемлемое право человека оставаться человеком даже после грехов и преступлений. Он защищает наш образ, т.е. Свой образ в нас.

Но мы поступили подло: именно то, что Он защищает в нас, мы пытались стереть в нем. «Как многие изумлялись, смотря на Тебя, - столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих!» (Ис. 52:14). И все же, даже римский сотник увидел в этом обезображенном лице черты Бога: «Ecce homo!».

Что, если грех унижения, обезображивания людей больше, чем любой их проступок?

Что, если единственным средством исправления преступника, который остается нашим «братом», будет не унижение, а возвращение ему его же настоящего образа?

Должны ли мы, способны ли мы увидеть в каждом обезображенном лице Божественные черты?