В постсоветском мире эти перспектива видится в становлении национальных церквей и преодолении ложного советского «братства». Еще до недавнего времени все евангельские течения бывшего СССР объединяли в «русский баптизм». Потом нашли более аккуратное, хотя и незвучное имя – «русско-украинский баптизм». «Русский» - потому что таким было наше навязанное имперское прошлое. «Украинский» - потому что украинских баптистов намного больше и упрямо игнорировать разницу цифр уже нельзя. Но и эта сложносоставное имя не отражает всей полноты. Более того, оно отрезает от полноты. Связывает и изолирует то, что может существовать и развиваться лишь в полноте связей и свободе общения. Так в богословском дискурсе проявлялось имперское насилие – волей «центра» народы разделялись и связывались, противопоставлялись и ассимилировались. Печально, что многие церковные лидеры, историки и богословы приложили руку к созданию таких стереотипов, к построению искусственных стен и произвольных границ. Как оказалось, все это было совсем не случайным, такая картография была подготовкой к войне, была частью последовательной и хищной имперской политики.
После Майдана и начала российско-украинской войны (в марте 2014 года) говорить про русско-украинский баптизм никто не решится. Есть баптизм российский и украинский (а также молдавский, грузинский, эстонский…). Но некоторые границы остались. До сих пор работают антиевропейские стереотипы: мы вроде уже не советские, мы помним ужасы тех лет; но кажется, что тогда церковь была святее и живее, не то что нынешняя теплохладная Европа пустых храмов и торжествующих геев. Железного занавеса нет, клетка открыта, но невидимая граница остается. Посеянные семена отчуждения до сих пор приносят свои ядовитые плоды.
Поэтому первая проблема – это проблема восстановления Европы как открытого и свободного пространства для христианского общения разных церковных и национальных традиций.
Но есть и другая, сопутствующая, проблема – развитие тех самых национальных традиций, без которых общение будет невозможным, т.к. общаться будет некому и не о чем.
Многие постсоветские страны пошли по пути создания национальных церквей (как правило - православных). Но для РПЦ и протестантских союзов этот путь оказался закрытым. Они исторически сформировались как наднациональные и надгосударственные. Поэтому разделить и «национализировать» общее наследие оказалось крайне сложно. В целом для евангельских христиан предпочтительной можно считать слабую связь между национальностью, государственностью и религией. Демонстрируя родственную ревность в служении обществу и уважение к законной власти, евангельские верующие оставляют за собой свободу в том, как эти два послушания сочетаются с главным – верностью своему Царю и доверенной Им миссии.
Несмотря на то, что некоторые протестантские епископы упорно твердят про “национализацию” церкви, практическая реализация этого проекта не представляется возможной. “Украинизация» коснулась в основном западных территорий, разделив тем самым страну на постсоветско-пророссийские и проукраинско-проевропейские регионы. А «грузинизация» баптистской церкви Грузии разделила ее на два отдельных союза. Больше единства можно найти в российской «национализации» церкви, но природа этого единства вряд ли окажется совместимой с религиозными и гражданскими свободами.
В этом смысле для евангельских церквей показательны три модели реорганизации религиозно-национальных отношениях в постсоветских странах: грузинская, российская и украинская.
Грузинский вариант претендует на культурную интеграцию: государственно-национальная, православно-культурная и духовно-баптистская идентичность стремятся мирно сочетаться в обновленной традиции евангельских христиан-баптистов как субдоминантной форме религиозности, скромной в своих притязаниях на общественной влияние, покорно признающей главную, доминирующую роль православной церкви. Как убеждает лидер грузинских реформированных баптистов Малхаз Сонгулашвили, такая уникальная ситуация, по мнению Малхаза, сложилась в силу советских репрессий против местных церквей и национальных традиций. Распад СССР подарил протестантам шанс стать частью новой идентичности.
Российский подход подобен в том, что здесь имеет место та же связь: «православие, самодержавие, народность» должны быть вместе. Тем евангельским меньшинствам, которые безоговорочно принимают эту связь, может быть отведены небольшая ниша. Все остальные будут маркироваться и преследоваться как секты. Т.е. в российском случае национально-государственная и религиозная идентичность должны совпасть без зазоров. И по этому пути идет не только православная церковь, но и протестанты. Как отмечает историк Татьяна Никольская, «Русские протестанты постепенно интегрируются в современное общество, преодолевая на этом пути общественную настороженность и собственные изоляционистские устои, освобождаются от влияния зарубежных иноверцев. Если в первой половине 1990-х гг. деятельность русских протестантов в значительной степени строилась на зарубежном опыте (использование иностранной помощи, миссионерской и преподавательской методологии, приоритет иностранных авторов и специалистов над отечественными), то в последние годы влияние Запада ослабло, резко сократилась материальная поддержка российских единоверцев. Кроме того, среди самих русских протестантов растет недовольство тем, что России навязываются образцы зарубежного протестантизма, причем далеко не лучшие». Интересно, что книга, выражающая это недовольство влиянием Запада, издана Европейским (!) университетом в Петербурге[1].
На фоне этого недовольства Западом разительно выросла поддержка протестантами своего государства и его геополитических проектов. Резолюция XXXIV Съезда РС ЕХБ по ситуации в братской Украине от 30 мая 2014 года фактически отказывает украинскому народу в праве выбирать свою историческую судьбу и называет новых лидеров постреволюционной Украины “мятежниками”[2]: “Мы провозглашаем свою приверженность Библейскому учению, которое не приемлет насильственного свержения законной власти, национализма и разрешения социально-политических противоречий, иначе как путем политических переговоров. «С мятежниками не сообщайся» (Притчи 24:21)”.
События в Украине вскрыли глубинные различия между двумя религиозно-национальными моделями и соответствующими богословскими подходами. Как оказалось, есть отдельный «украинский проект», в котором имеют место автономия и плюральность, мирные несовпадения и естественная конкуренция. Здесь государство и общество, культура и религия находятся в динамичных, нестабильных, развивающихся отношениях. Здесь идентичность остается принципиальной открытой, так что ни одна церковь не может присвоить себе статус «официальной», «национальной», «государственной», «главной». И это создает для евангельских церквей уникальный шанс стать частью формирующейся национальной идентичности.
Об «украинском проекте» нужно сказать больше, т.к. именно он оказался в центре продолжающейся войны в Украине и именно с ним связывается ее окончание. Более того, судьба этого проекта может быть определяющей и для постсоветского, и для европейского христианства.
“Украинский проект” “прописывал” религиозные сообщества частью формирующегося гражданского сообщества, а национальные и религиозно-национальные различия примирял в общем деле строительства политической (не моноэтической, монолингвистической или монорелигиозной) нации. Так историк Церкви Альфонс Брюнинг видит в этом проекте не что иное как открытый диалог, где соучаствуют религиозные традиции, национальную государственность и становление гражданского общества. Похожим образом представлял ”украинский проект” и я – как открытую идентичность, к участию в которой приглашены все.
Историк церкви Елена Панич справедливо указывает, что для протестантов постсоветских оформление национальных традиций, решительное отделение от единого советского баптистского «братства», является частью общего процесса десоветизации.
Тезис о том, что среди (пост)советских протестантов религиозная идентичность доминировала над национальной, нуждается в пояснении. Сама религиозная идентичность не была “чистой”, она была сконструирована в рамках советского нарратив и пропитана его духом. Поэтому правильнее будет сказать, что имел место религиозный аналог советского классового интернационала. Нынешнее “братство” наследует ту самую советскую традицию. В этом причина его живучести, и в этом причине его ущербности.
Вот почему даже националистически ориентированные украинские лидеры упорно отстаивают версию мира и единства “братских” российского и украинского баптистских союзов.
Интересно, что если российские баптисты видят в событиях Майдана эффект разделяющий, то многие украинские и западные авторы – эффект объединяющий, и для церквей, и для нации в целом.
Картина общего стояния, или точнее предстояния Церкви за народ должна вдохновлять украинцев, равно как и соседние нации, на служение примирения ради лучшего будущего для Европы и Евразии.
Война России против Украины может обернуться не только консолидацией украинской нации, но и служением пострадавших украинцев своим российским братьям.Подобным образом – как возможности послужить, проявить солидарность, приобрести расположение - можно рассматривать и другие вызовы для современной Европы, в частности миграционный кризис, связанный с наплывом беженцев.
«Украинский проект» может быть шансом для обновления и переосмысления Европы как продолжающегося «мегапроекта». Мирный и открытый характер Европы может быть и ее достоинством, и ее слабостью. Опыт Украины показывает, что мирное разнообразие легко может закончиться агрессией тех, кто разнообразие считает угрозой. Этот же опыт показывает, что в культуре безразличного большинства, в отсутствие гражданской и хотя бы христианской солидарности конфликт идентичностей рано или поздно становится неизбежным.
Итак, в свете Божьего Царства плюрализм современной Европы обретает не только историческую ценность, но и эсхатологический смысл. Сегодня разнообразие охотно празднуется, но не настолько ценится, чтобы беззаботные европейцы были способны его осмысливать или были готовы за него бороться. Постсоветское пространство демонстрирует несколько поучительных примеров того, как взаимодействие национальных, религиозных и государственных идентичностей может перерастать в горячие конфликты или неоимперские проекты, создавать взрывоопасную смесь или странно звучащие для христианского слуха симфонии. Все это происходит на фоне низкой гражданской активности и слабой интеллектуальной разборчивости, что предъявляет повышенные требования к христианскому богословскому сообществу, к его способности различать и предупреждать, осмысливать и пояснять, обличать и наставлять, служить словом и действием Примирения. Плюралистическая Европа не может и не должна стать Царством Божьим, но при активном и ответственном участии своих христианских сообществ, она может выразить ценности мирного Царства во свидетельство всем народам – своим и соседним, ближним и дальним. Мы можем и должны жить так, чтобы свет Божьего Царства сиял в нас ярче, чтобы каждая нация могла видеть себя в этом свете, чтобы церкви всех наций могли видеть себя частью единой Церкви, чтобы Церковь видела себя вестником и преддверием Царства. Чтобы видеть Европу такой от христианских богословов требуется не только сила веры, но также дерзновение мысли и смелость воображения. Они, то есть мы, должны верить, мыслить и воображать так, чтобы «европейский проект» продолжался - в свете Царства, в направлении к нему. Ведь именно эта дерзновенная христианская вера и творческое христианское воображение оставляют Европу открытой, возможной, живой.
[1]Книга Никольской была издана в 2009 году, когда недовольство Западом еще не достигло точки кипения. С тех пор ситуация изменилась лишь к худшему. В 2014 году началась война против Украины. В 2017 году Европейский университет, несмотря на многочисленные петиции и протесты, был лишен государственной лицензии на право образовательной деятельности.
[2]Особое раздражение российских протестантов вызывал тот факт, что и.о. президента Украины стал «кровавый пастор», баптист Александр Турчинов.
1. Bandura, Igor. Imagining Reconciliation // The London Consultation: Focus on Ukraine. Proceedings from the London Consultation on Ukraine, April 2015.
2. Bruning, Alfons. “Project Ukraine” – Christian Churches in Ukraine and their Relations 1991-2014 // Religion, State, Society and Identity in Transition. Ukraine. 2015
3. Cherenkov, Mykhailo. On Ukrainian Christianity https://risu.org.ua/en/index/expert_thought/authors_columns/mcherenkov_column/42624
4. Elliott, Mark.The Impact of the Ukrainian Crisis on Religious Life in Ukraine and Russia East West Church & Ministry Report, Summer 2014 • Vol. 22, No. 3
5. Panych, Olena. Memory and identity among post-Soviet Evangelical Christians–Baptists in contemporary Ukraine, Religion, State and Society, 2014, 42:4, 354-373
6. Peck, Tony. Reconciliation: Transforming Initiatives and Strategy // The London Consultation: Focus on Ukraine. Proceedings from the London Consultation on Ukraine, April 2015.
7. Searle, Joshua T. Church Without Walls. Post-Soviet Baptists After Ukrainian Revolution, 2013-2014. – Oxford: Whitley Publications, 2016.
8. Sipko, Yuri. Ukraine in Russia’s Sights // The London Consultation: Focus on Ukraine. Proceedings from the London Consultation on Ukraine, April 2015.
9. Songulashvili, Malkhaz. Evangelical Christian Baptists of Georgia. The History and Transformation of a Free Church Tradition. – Baylor University Press, 2016
10. Ахутин, Анатолий. Европа – форум мира. – К.:ДУХ І ЛІТЕРА, 2014.
11. Никольская, Татьяна. Русский протестантизм и государственная власть в 1905-1991 годах. – СПб: Издательство Европейского университета, 2009.
12. Резолюция XXXIV Съезда РС ЕХБ по ситуации в братской Украине // http://baptist.org.ru/news/main/view/rezolutsiya-34-sezda-po-ukraine
Комментариев нет
Отправить комментарий