Протестантизм в противоречиях и переходах

Есть целый ряд противоречий, которые говорят о протестантизме гораздо больше, чем его уверенные официальные заявления или злобная внешняя критика.

Он распадается на веер конфессий, но в своей сути требует самого простого в христианстве, «простого христианства». Сложные богословские тексты и документы конфессий скажут не больше, чем «простое христианство» (и «Хроники Нарнии») Клайва Льюиса.

Он стимулирует как грозное фундаменталистское настроение, так и смелое либеральное творчество.

Он начинает с требования секуляризации церковной собственности, но заканчивает секуляризацией церковной жизни и учения.

Он начинается в христианской Европе и спустя пятьсот лет своего развития находит себя в Европе постхристианской.

Он провозглашает равенство верующих и всеобщее священство, но порождает немыслимые ранее формы деспотизма самозванных служителей.

Он возвышает авторитет Библии, но вместе с ним и произвол читателя.

Он критикует сложность средневековой теологии, но “Церковная догматика” Барта явно тяжелее “Суммы теологии” Фомы Аквинского.

Он требует “только Писания” и “только веры”, но порождает целый парад теологий, вариаций родительного падежа.

Он начинается как антифилософский проект, но затем раскрывается как «философская вера», обнаруживает удивительное родство с философией, ее критической рациональностью и пафосом свободы, что находит выражение как в теологизации философии, так и в философизации теологии.

Он хотел изменить мир, но все чаще должен бороться за свое место в этом непонятном и все менее христианском мире. Об этом хорошо говорит баптистский пастор Рассел Мур: «В двадцатом веке встречались компромиссы, когда фундаменталист говорил либералу: «Я назову тебя христианином, если ты назовешь меня ученым». Сегодня евангельские христиане готовы сказать политикам так: «Я назову тебя христианином, если ты хотя бы вспомнишь обо мне».

Он справедливо порицает власть церкви, но часто опирается на власть политическую.

Он выступает как влиятельное меньшинство, но при первой возможности требует статуса “морального большинства”. Он ругает титульные церкви, но не прочь поменяться с ними местами, а иногда готов подбирать даже “крохи, падающие со столов господ”.

Он дает начало все новым неопротестатским течениям, от которых очень хотел бы отмежеваться.

Он начинается в Европе, но теперь все больше от нее отдаляется. Он заложил основания европейской цивилизации, но теперь все яростнее критикует европейские ценности.

Он всегда радовался своей молодости и свежести, и вот сейчас празднует свое пятисотлетие – довольно скромно, без претензий.