От Лютера до Баха

От Лютера до Баха – один шаг. Разделенные двумя столетиями, они жили в одной и той же картине мира, питались одними и теми же духовными источниками. В конце концов, у них на столе лежала одна и та же Библия (даже две – на латыни и на немецком).

Объединяла их не только вера, но и любовь к музыке. Эта любовь была связана с верой в Бога, который щедро одарил человека и приобщил к Своему творчеству.

Лютер не только любил музыку как «бесценное, врачующее, радостное Божье творение”, но и сочинял ее сам. Особенно он любил хоралы и написал около тридцати собственных, известнейший из которых – “Ein feste Burg ist unserGott» («Господь наш — оплот»). 

В предисловии к “Виттенбергскому песеннику” Лютер писал: “То, что пение духовных песен хорошее и богоугодное дело, очевидно всякому христианину <…> Поэтому для начала, чтобы поощрить тех, кто может сделать это получше, я вместе с несколькими другими [авторами] составил несколько духовных песен. <…> Они положены на четыре голоса потому только, что я очень хотел, чтобы молодежь (которой так или иначе придется обучаться музыке и другим подлинным искусствам) обрела нечто, с помощью чего она могла бы отставить прочь любовные серенады и похотливые песенки (bul lieder und fleyschliche gesenge) и вместо них научиться чему-то полезному, и притом чтобы благо сочеталось со столь желанной для молодых приятностью”.

Известно, что Бах хранил у себя и богословские сочинения Лютера, и собрание его хоралов. Для Баха, как и для Лютера, музыка была частью богослужения, откровения и богопознания, духовного труда, сотворчества человека и Бога.

Бог присутствовал в жизни и творчестве Баха как источник вдохновения и живой собеседник: «Где есть благочестивая музыка, Бог всегда тут же с его любезным присутствием».

Бог же был и конечным адресатом музыки: “Конечной целью и причиной всякой музыки должно быть только прославление Господа и укрепление духа. Если это не принимают во внимание, получается не музыка, а дьявольские вопли и монотонное хныканье”.

Его страшила как монотонность, так и какофония. Он любил полифонию, сложную гармонию, в которой каждому голосу есть свое уникальное место. Он любил порядок, но порядок сложный, богатый.

Музыка Баха – это высшая математика духа. До сих пор его обвиняют в математичности, холодности, скучной разумности. Но сам он не видел противоречия между гармонией чисел и души, разума и веры. Ведь он верил в Бога, который все соделал прекрасным и разумным, оставаясь при этом добрым, щедрым и милостивым. Здесь нет случайностей, но есть свобода, жизнь, глубина, многомерность. Потому музыка Баха - это не музыка мертвых формул, это приношение живому Богу. «Одному Богу слава» (Soli Deo gloria), «Иисус, помоги» (Jesu, juva), - эти авторские надписи на партитурах говорят о многом, говорят обо всем, это лучшие и кратчайшие пояснения всего его творчества.

Божественная гармония не скучная и не жестокая.  В ней не тесно. Музыка напоминает о настоящей жизни, о гармонии рая, которую мы утратили из-за своего греховного выбора. Путь назад лежит через сердце. И музыка открывает дверь сердца. Поэтому Бах подчеркивает: «Цель музыки — трогать сердца”.

И вновь хочется напомнить: музыка Баха – не простая музыка, музыка Баха – не просто музыка. Ее сложность не только математическая, но духовная. Она напоминает о серьезности, которой мы пренебрегаем; о высоте, пока не доступной; о красоте, еще не понятной.

Вот почему в этой музыке нужно слышать и видеть нечто большее, чем гениальные произведения, или как говорят в музыкальной школе, «вещи». Здесь требуется участие всех органов всех чувств, в том числе органов духовных. «Музыкальная восприимчивость до известной степени есть способность звукового видения, какого бы рода оно ни было: видение линий, идей, образов или событий. И даже там, где мы не подозреваем, присутствуют ассоциации идей <…> Так поступает Бах. Он наиболее последовательный представитель живописной музыки», - писал протестантский теолог, врач и органист Альберт Швейцер. 

В музыке Баха можно видеть целый мир, точнее целостный образ Божьего мира. То, что в обычной жизни мы видим разорванным и обезображенным, музыка Баха собирает в гармонию.

Об иконописи принято говорить как о богословии в красках. Это богословие зримое. О музыке Баха можно сказать как о богословии в нотах, звуках, паузах. Здесь мы слышим музыку о Боге, музыку от Бога, музыку Бога. Но слушая эту музыку, мы начинаем также видеть, видеть мир иначе, видеть его таким, как его видит Бог; видеть Бога в нем.

Эта музыка рождается из опыта встречи и общения с Богом, а потому способна передавать этот опыт, точнее путь к этому опыту, другим. «Бах почти заставляет меня поверить в Бога», - признавался художник Роджер Фрай.

Бах продолжает дело Лютера. Он утверждает личную веру в Бога и выражает ее в творчестве. Он верит в Бога, Который потрясает наше воображение, примиряя противоречия в гармонии; Который близок и велик, милостив и строг, мудр и справедлив.

Бог Лютера и Баха любит человека и приглашает его к совместному творчеству, чтобы вместе восстановить разрушенную гармонию жизни, слов и звуков. Открываясь этой гармонии, мы можем воскликнуть: «Если есть Бах, значит есть Бог!». Хотя на самом деле порядок обратный: есть Бог, а потому, и только потому, есть Бах. Без Бога не было бы Баха. И если гармония Баха так удивляет нас, то насколько чудесна гармония, задуманная Богом для нас и нашего мира.

При всем величии своего дара и подвига, Бах был скромным: «Мне пришлось много трудиться. Тот, кто будет так же трудолюбив, добьётся такого же успеха”. Здесь мы находим прекрасный пример протестантской этики труда – в каждом деле нужно видеть призвание от Бога, тогда музыка будет больше музыка. В этом весь секрет Баха – много трудиться с верой и смирением, каждым звуком своей музыки возвращая миру гармонию и благодаря Бога за Его чудесный дар.