Внецерковное христианство

Мир, в котором я живу: христианство оказывается вне церкви

Христиане решились, наконец, заговорить о переменах в окружающем мире. Положение дел таково, что если не разобраться в причинах кризиса церкви и не обратить тенденцию вспять, то христиане уже в ближайшем будущем останутся в меньшинстве. Против статистики трудно спорить. Я мог бы нарисовать крупными мазками глобальную картину и дать рекомендации служителям, но предпочту быть субъективным и исповедальным в своих размышлениях. К этому меня подталкивают и мои оппоненты, которые за последние годы обвинили меня в философском гуманизме, либерализме, постмодернизме и прочих смертных грехах с точки зрения традиционализма. Поэтому стоит прояснить эти вопросы не только для других, но и выразить это для себя.
Как христианин я должен время от времени давать некий самоотчет, сверять свои принципы, принятые ранее, с поступками и словами дня сегодняшнего. Побудительной причиной таких оценок и отчетов является фундаментальный факт текучести, изменчивости, процессуальности мира, в котором мы живем. Ничто не стоит на месте, все течет, все изменяется. Все реки текут. В реку нельзя войти ни дважды, ни однажды. Настолько все подвижно.
Жизнь предполагает постоянное обновление, внутренние перемены в ответ на внешние сигналы. Эти физические и биологические законы имеют свои духовные и социальные аналоги. Церковь и общество - открытые социальные системы, сложные организации и живые организмы, сообщающиеся сосуды. Их взаимная направленность, соотнесенность позволяет мне определять себя и свое место, формировать представления о себе и мире, в котором я должен ориентироваться, жить и служить.
Недавно мы провели круглый стол «Каким быть церквям завтра?», на котором один из участников заявил, что если на этой встрече никто не скажет о постмодерне, то дискуссию можно будет считать пустой. Можно было сказать и проще: когда христиане говорят о ситуации внутри своих религиозных общин, стоит хотя бы изредка выглядывать из окна, чтобы понять происходящее на улице и отреагировать на внешний мир. Я люблю постмодерн, потому что в этом умонастроении формируются представления о мире будущего. При этом я не считаю, что постмодерн имеет хоть какое-то отношения к нашим церквям, они далеки от будущего и даже от современности. Складывается впечатление, что мир ушел вперед на несколько эпох, а церковь осталась в средневековье. Так что здесь ликбезом насчет постмодерна не поможешь.
И общество, и церковь, как есть часть, остаются в плену архаики, традиционализма, коллективистских стереотипов, ксенофобии. В 1923 г. русский религиозный философ Борис Вышеславцев заговорил о вселенской миссии России в чрезмерно рационалистической мире, но тут же сбился на мифологизаторство: «Мы интересны, но непонятны; и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны. Мы и сами себя не вполне понимаем, и, пожалуй, даже непонятность, иррациональность поступков и решений составляют некоторую черту нашего характера»[1], после чего начал рассказывать сказки и былины, отыскивая в них ответы на загадки таинственной русской души.
Мифы владеют славянским сознанием до сих пор. Не пройдя Ренессанса и Просвещения, не приучившись к уважительному диалогу культур и религий, трудно разобраться в современных проблемах мира, в том числе и в постмодерне. Перепрыгивая через ступеньки, не задерживаясь на уроках истории, мы вообразили, что уже сидим на вершине горы и можем поучать ошибки человечества.
Я убежден, что Бог управляет всей историей, а это означает, что церковь должна пройти все стадии развития человечества вместе с людьми, принимая в событиях участие и разделяя ответственность. Большой бедой наших церквей является непреодолимая разорванность, разобщенность культуры и церкви, наблюдаемая с начала Реформации. Реформаторы были учениками гуманистов и сделали великое дело для очищения церкви от средневековых пережитков, но основным оружием их продолжателей стали отнюдь не книги, а мечи. Крестьянская война потопила в крови непонятые инициативы христианских гуманистов. Профессор Лютер вызывал ненависть у масс, которые требовали простых, непрофессорских решений. Ранее он сам критиковал интеллигента Эразма Роттердамского, но после узнал на себе ужасы народного, бескультурного христианства. Я задаю себе вопрос: не лучше ли для нас, если бы Лютер писал и печатал всю жизнь книги, не бросая зажигательных фраз в народ? Не стоило ли объединиться с Эразмом и заняться просвещением народа, вместо того, чтобы бросить армии разных церквей навстречу друг другу?
Церковь была реформирована, но заплатила за это столетием религиозных войн и разобщенностью с обществом, отчуждением от людей. Средневековая культура была разрушена, но не реформирована. Культура осталась вне церкви и была отдана на откуп «титанам Возрождения» и интеллигенции Нового времени. Оттуда идет прямая линия к Просвещению и Постмодерну, в которых прозвучал приговор «религиозному мракобесию» и была провозглашена свобода общества от церкви. Если церковь ничтоже сумяшеся проводила реформы ценой человеческих жертв, то общество тем смелее взялось за революции без церкви и против церкви. Церковь и общество как части некогда целого средневекового мира стали противоположны друг другу и до сих пор находятся в состоянии войны.
Есть и другая тенденция в истории. Она хорошо видна в истории восточного христианства. Я имею в виду византийский идеал симфонии церкви и государства. Ныне он воплощается в России и остается предметом мечтаний для желающих собрать в одних руках все ветви власти.
Утрату дистанции от мира, растворение церкви в мире ради комфорта и власти, торговлю своими принципами можно вписать в логику экономики. Война и торговля определяют отношения между властью политической и властью церковной. Простые же люди, не имеющие отношения к власти, страдают от «смерти Бога» в современной культуре, и от распятия Бога современными фарисеями.
Пока мы рассматриваем отношения церкви и общества в категориях власти (войны – власти политической, торговли – власти экономической), неравенство не разрешимо; не имеет большого значения, кому власть принадлежит, ибо она Богопротивна и оскверняет ей обладающего.
Сегодня многие церковные служители мечтают иметь те же богатства и полномочия, что и политики. Но не достаточно получать льготы, награды, покровительство от власти, чтобы наконец-то влиять на общество. Нужно изменить стиль мышления и отказаться от власти. «Разделяй и властвуй» - не для христиан, у которых тысячи конфессий, конкурирующих между собой за прихожан. Почему бы не посмотреть на мир в ракурсе духовной культуры, а не власти? Культура может быть общей, а власть нет. Культура по природе духовна, а власть мирская. Но при всем этом церковь занята борьбой за власть, а не преображением культуры.
Конечно, с культурой не все так просто. Мы настолько запустили христианскую культуру, что руки опускаются. Зато в светской культуре за это время произошла огромная инволюция и Богоборчество достигло беспрецедентных успехов.
В своем отношении к миру я замечаю определенную эволюцию. Раньше я часто цитировал фразу «В одной руке Библия, в другой газета». Ныне сторонники «теологии освобождения» в меньшинстве, но их слова звучат как неотвеченный вызов: «Мы остро нуждаемся в обновлении богословского образования, в исследовании проблем, вставших перед нами в последнее десятилетие, Это вопрос о связи между словом Божьим и реальностью. Мы должны держать Библию в одной руке и газету в другой. Газета без Библии лишена смысла, а Библия без газеты бездейственна»[2].
Вместе с тем мир не столько привлекает меня как поле деятельности, сколько пугает как враждебная территория, на которой я вряд ли могу что-либо серьезно изменить. Сейчас, когда растут мои дети, я переживаю не только о своем призвании, но и безопасности в мире завтрашнего дня. Я все больше соглашаюсь с Гоголем, который писал в конце жизни: «Некоторые из нынешних умников выдумали, будто нужно толкаться среди света для того, чтобы узнать его. Это просто вздор. Опроверженьем такого мнения служат все светские люди, которые толкаются вечно среди света и при всем том бывают всех пустее. Воспитываются для света не посреди света, но вдали от него, в глубоком внутреннем созерцании, в исследовании собственной души своей, ибо там законы всего и всему: найди только прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдешь, тогда этим же самым ключом отопрешь души всех»[3].
Учитывая, что церковь занимается властью и мало занимается культурой, это отпугивает от нее ищущих, наиболее творческих и думающих людей. Они приходят в христианство, но не приходят в церковь. Можно смело говорить о нецерковном христианстве, развивая интуиции Д. Бонхеффера об «анонимном христианстве». Как отмечают религиоведы, «Основную конкуренцию православию составляют не другие религии, а бурно растущая категория людей вообще без (конфессиональной принадлежности, «христиан вообще». «Христиане вообще» — это люди с менее определенным, менее четким религиозным мировоззрением, чем приверженцы какой-либо определенной конфессии… Движение, таким образом, идет не к большей определенности,, а к большей неопределенности»[4].
Очевидно, что демократизация общества открыла дорогу к адогматизму религиозного мышления, раскрепостило его. После атеизма пришло не христианство, а некая синкретическая духовность. Корни такой религиозности связываются с протестантизмом, «с господством той формы христианства, которая первой пошла путем религиозной терпимости, толерантности и идейной дедогматизации» [5].
На мой взгляд, анонимное, нецерковное христианство становится реальной альтернативой в мире, где церковь скомпрометировала себя игрой в политику и бизнес. Примет ли церковь этот вызов всерьез, будет ли готова на новую реформацию – вопрос для ее лидеров. Для себя я определился, что буду делать все, что смогу для такого обновления церкви, для развития христианской культуры на дистанции от власти. Я не выбирал мир, в котором я живу, но я выбираю свою позицию в нем – человека культуры, ее адвоката, апологета, проповедника. Если завтра появятся те, кто сможет изменить образ мира, вернуть церковь в общество и преобразить тем самым духовную культуру, я буду считать, что в этом большом деле есть и мой вклад, малозаметный и малопонятный сегодня. Уверен, что все малые усилия, предпринятые вчера и сегодня, завтра суммируются в великом деле реформации.
[1] Борис Вышеславцев. Русский национальный характер // Вопросы философии. – 1995. - №6

[2] «В одной руке – Библия, в другой – газета» // http://religion.ng.ru/facts/2000-07-12/4_ecumenic.html
[3] Гоголь Н.В. Собрание сочинения в 14 т. – М.-Л., 1952. - Т. 8. - С. 248
[4] Филатов С.Б., Фурман Д.Е. Религия и политика в массовом сознании // Социологические исследования. – 1992. - №7. - С. 6
[5] Там же. - С. 8.