-->
no
Технологии Blogger.

Сообщить о нарушении

Поиск по этому блогу

Недавние Посты

5/recent posts

Случайные посты

3/random posts
no

Недавние Посты

5/recent posts

Последние коментарии:

5/recent comments

Последние коментарии:

5/recent comments

Страницы

4/Статьи/slider

Постсоциалистический город в апокалиптической перспективе

Комментариев нет

Рано или поздно метафизика города переходит в апокалиптику города (и метафизики). Я рассматриваю катастрофическую историю постсоциалистического города и связанные с этой судьбой метаморфозы человеческой власти в контексте апокалиптической модели истории, которая хорошо показывает на материале социальной жизни города следы реализующегося конкретно-исторического апокалипсиса. Здесь может работать модель открытой истории, согласно которой в граде мирском надлежит видеть не только творческий бунт твари против Творца, но и мечту о грядущем Граде Божьем. Таким образом, социализм как неудавшийся эксперимент и христианский утопизм как эксперимент недозволенный отменяются и преодолеваются движением города навстречу Апокалипсису


Судьба постсоциалистического города и связанные с этой судьбой метаморфозы человеческой власти получают интересные толкования в контексте апокалиптической истории, в рамках той модели катастрофической истории, которая задается теологическим видением будущего. Тем самым тема города в его исторической драме помещается в масштаб сбывающегося метаисторического сценария, а в социальной жизни города проявляются следы реализующегося Апокалипсиса (в данном случае не так важно, понимать его религиозно-метафизически, реально-исторически или же культурно-символически).
Примечательно, что «конец истории» не стал концом полиса и не стал концом империй; социалистический город стал постсоциалистическим, разрыв эпохи остался раной не заживающей, но не смертельной; а крах империи советской незаметно перешел в неоимперскую постсоветскую реставрацию. В свою очередь западные теологи говорят о продолжающемся «веке империй» и призывают к постколониальной теологии, к созданию христианских альтернатив политическим и имперским status quo [1, p. 272]. Постсоветский город несет в себе знаки постимперского декаданса, ностальгию, мечту о новой имперскости и собственном расцвете благодаря ей, но также зреющее желание избавиться от этого наследства империй и дать дорогу новым социальным группам, если не «людям из будущего», то хотя бы идеям будущего.
Откликаясь на этот общий тренд в социальных науках и теологии, постсоветские христианские теологи (я ограничусь протестантским сообществом) переосмысливают постсоциалистический город не только в свете торжественно-мрачного апокалиптического будущего, но и в свете церковной миссии, христианского вызова миру.
Богословское осмысление различных образов города имеет богатую традицию. В свое время учение Августина о двух градах внесло разделение в целостное представление о реальности, точнее отразило уже существующее деление, раскол мира, конфликт градов, в концептуальной форме. С тех пор мирской град мыслится обреченным, приговоренным суду и уничтожению.
Когда баптистский проповедник Джон Буньян в своем «Пути паломника» (1678) говорит о «Граде разрушения», из которого нужно скорее выйти, он выражает не социальную, а богословскую оценку. Очевидно, богословская оценка будущего Августином не зависит от того, захватили ли варвары Рим, равно как отношение Буньяна к городу не определялось его мучениями в бедфордской тюрьме. Город эпохи расцвета и город периода упадка, город поздней античности и город раннего модерна могут считаться одинаково бесперспективными, исходя из упрямо пессимистичного взгляда теологов-антиурбанистов.
В теперь уже далеком и от нас, и от Августина, и от Джона Буньяна, году 1965 американский теолог Харви Кокс выступил с апологией «мирского града», усматривая в его секуляризации не черты упадка, а признаки развития, оправданного теологически, перспективного и для Церкви, и для мира. Рассматривая жизнь городов Восточной Европы, он писал: «Церковные деятели Запада с большим подозрением смотрят на восточноевропейских христиан, проявляющих хотя бы минимальную лояльность по отношению к коммунистическим режимам. Эти критики полагают, что истинные христиане должны либо бежать на Запад, либо организовать сопротивление изнутри. Однако, оставаясь в своей стране и участвуя в движении политически лояльном, но идеологически независимом, христиане тем самым приносят пользу своему обществу, а также способствуют скорейшей «деидеологизации» холодной войны. И эта их позиция поразительно напоминает отношения первых христиан к императору... Они рассчитывают на то, что в конце концов произойдет секуляризация коммунизма и марксизм перестанет быть отрицательной ортодоксией » [3, c. 104].
Однако, секуляризация не только разрушила коммунистическую империю, но и подорвала авторитет Церкви. Власть в «мирском граде» мимикрировала под знаком религиозного ренессанса, а знаки сбывающегося апокалипсиса не только не исчезли, но и явственно проявились изнутри.
Спустя почти полвека после оптимистичного манифеста Харви Кокса там же, где усматривали перспективы роста, внутри города теолог-экуменист Ганс Кюнг видит «грозное будущее»: «За импозантной перспективой – кажущийся бескрайним городской ландшафт со все более загрязненным воздухом, испорченной водой, разрушающимися улицами, автомобильными пробками, недостаточным жильем, завышенными ценами на квартиры, уличным шумом, нарушениями здоровья, повышенной агрессивностью и преступлениями, растущими гетто, усиливающимся напряжением между расами, классами и этническими группами. В любом случае это совершенно не тот secular city, который богословы воображали себе в начале 60-х!» [4, c. 17].
Среди постсоветских теологов идет живая дискуссия о будущем городов и о месте Церкви в меняющемся урбанистическом ландшафте. Новые условия жизни вынуждают Церковь переопределять себя на языке современной культуры, выстраивать актуальные церковно-общественные связи. Если, служа Богу, Церковь служит в мире и миру, то, служа миру, Церковь ищет наиболее действенный способ присутствия в нем. В этом смысле экклезиология определяется не только теологически, но и социологически, и урбанистически. Церковь – не только ограниченное место на карте города, но и видимый знак грядущего Божьего Царства, пробивающегося всюду и охватывающего все, в том числе и «нецерковные» сферы. Если Церковь – часть Божьего Царства, то Божью работу в современном мире нельзя ограничить храмовыми стенами. «Церковь без стен» - новый образ бытия Церкви в мире, утверждающий радикальную открытость современному городу и его будущему.
В советское время большинство церковных зданий использовались властью для нужд атеистической пропаганды, для размещения психиатрических лечебниц, тюрем и складских помещений. Для «нужд» Церкви были оставлены лишь отдельные «культовые здания», а основная активность христианской общины советских городов переместилась в частные дома и квартиры. В постсоветских условиях глобальной мегаполисной культуры Церковь вновь поставлена перед выбором – сохранить простую структуру, сформированную в условиях традиционного общества, либо же усложнить структуру, приводя ее в соответствие с мегаполисной структурой постиндустриального общества. Если Церковь не хочет остаться в прошлом, она должна вернуться в город и отвоевать достойное место в его меняющемся архитектурном плане.
Служение Церкви в городе будущего замыкает круг истории и возвращает в первый век христианства, напоминая возвращением к началу о близости конца. Апокалипсис, записанный для семи Церквей в городах Малой Азии, переадресуется современным городам и их христианским общинам.
В граде мирском надлежит видеть не только творческий бунт твари против Творца, но и мечту о грядущем Граде Божьем, напомнить о котором – призвание христиан.
В постсекулярном мире нельзя мыслить Церковь последним оплотом Божьего Царства. Мир уже нельзя мыслить тотально секулярным, и он никогда таким не был. Бог продолжает действовать не только в Церкви, но и в мире, поэтому задача Церкви не только сохранить данное ей, открытое в ней, но и распознать Божье действие в окружающем мире, присоединиться к Богу там, где Он действует, примирить мир с Богом, примирить с Богом мир. И если эпицентром жизненной и культурной активности остается город, то судьба двух градов становится неразлучной, общей.
Не только природа, но и социальная жизнь в городе («вторая природа») должна рассматриваться как «естественное откровение», через которое знание о Боге остается доступным и для постхристианского общества. Согласно логике христианских культурологов, поскольку город Нового времени возник в рамках христианской культуры, Церковь нужно рассматривать как необходимую часть города, долженствующую стать центральной, градообразующей [5, c. 27].
Правда, генеалогия города, особенно в ее отношениях с историей христианства, знает так много разрывов, что теперь связь христианской и городской культуры не представляется очевидной и простой. В истории советской эта связь была проблематизирована чистками и разрушениями.
Сегодня стоит внимательно присмотреться к сложной реальности постсоциалистического города, чтобы увидеть в нем не только следы судов истории (теологи скажут «судов Бога»), но и ростки новой жизни, очаги надежды, преемственность истории.
Постсоциалистический город напоминает о том, что было, социалистический эксперимент оставил свои следы. Вместе с тем, постсоциалистический город уже самим своим постсуществованием задает вопрос о будущем, которое открывается по ту сторону современности, после нее. Так постсоциализм вписывается в общий ландшафт постсовременности, а город становится ее локусом, хронотопом или же перепутьем путей, на которых она ищет себя, ищет свой город или сам город ищет ее.
Постсоциалистический город являет знаки обреченности, апокалиптической предрешенности своей судьбы. Чернобыльские города-памятники остановившимся мгновеньям, мертвые многоэтажки шахтерских городов, руины брошенных школ и больниц, язвы промзон на теле разрастающихся мегаполисов напоминают о непрекращающемся кризисе города как творения человека в его споре с Творцом. Апокалипсис продолжается сквозь историю, и судьба города его манифестирует. В постсоциалистическом городе пересекаются история социальная и история апокалиптическая, два града соприсутствуют в одном, поэтому можно попытаться понять историю города в свете реализующегося апокалиптического будущего.
В апокалиптике города, заданной Иоанном Богословом, сочетаются противоречивые характеристики и чувства. Все города обречены и грядущее воздаяние должно бы радовать, но об их гибели плачут как о цивилизационной катастрофе. Христиане радуются свершению судов над городом как средоточием земной, преходящей, мирской жизни. Но взамен града земного с неба нисходит град Божий (Откр. 21:2). Так весь цикл истории заканчивается новосельем, пиром в новом граде, светлом и золотом.
В апокалиптике постсоциалистического города частично реализуется большой апокалиптический план. На городских улицах встречаются обреченность и чаяние новой жизни, печать смерти и ростки будущего, пыль мертвого прошлого и ветер перемен. Города сами плачут и вызывают слезы о случившейся катастрофе, хлопая дверями, ведущими в никуда, и зияя пустыми глазницами окон.
Постсоциалистические города напоминают о трагедиях и катастрофах, их тела носят на себе стигматы истории, ее раны. Они напоминают о прошлом, о той жизни, которая уже никогда не повторится. В этом смысле город не только способ организации жизни, но и ее памятник. Постсоциалистический город – это памятник тех поколений, которые с гордостью носили или принципиально не носили пионерские звезды, сажали в тюрьму диссидентов или сидели там сами, доносили по-морозовски или работали по-стахановски. Но и тех, и других город помнит.
Дома стареют, заводы закрываются, кладбища переполнены. Зато появляются бизнес-центры, торговые комплексы, офисы и отели. Это не продолжение жизни, это продолжение апокалипсиса, новые попытки его оспорить, отменить исход, конец, суд. Смешение постсоциалистической разрухи и островков бизнес-роскоши лишь усугубляет впечатление безнадежности. Все города воспроизводят архетип вечного города, который отстраивается и разрушается, но во всем этом он умирает, его успехи – его же агония.
Попытки человека строить в мире, где все обречено огню на «день суда и погибели» (2 Петра 3:7), выглядят больше, чем сизифовым трудом, это труд Каина, знающего о своей вине и пытавшегося обмануть свою обреченность (Быт. 4:17). Этот круг развития и упадка, цикл жизни и смерти, повторяясь в судьбе городов, говорит о судьбе человека. В нем есть и надежда продолжения и обреченность угасания.
На основаниях Каина город обречен, хотя ради жизни новых поколений его история длится. Интуиция нового города, предчувствие, поиск «града Божьего» сопровождает человечество постоянно, и лучшие образы мы встречаем не в текстах утопистов, а в Апокалипсисе Иоанна Богослова. Город должен быть построен на новых основаниях, лишь тогда жизнь не будет омрачена, лишь тогда история встретится с вечностью.
Необходимость новых оснований, переоснования, основания нового града хорошо понятна жителям постсоциалистических городов – недостаточно обновить фасады, отремонтировать дороги, достроить еще один дом; необходимо перепланировать городской план, проложить новые коммуникации, широкие транспортные магистрали, выстроить всю инфраструктуру по современным требованиями жизни.
Аполиптический образ грядущего града, спускающегося с небес, напоминает о тщетности усилий сохранить град земной, утвердить его преходящий исторический статус как вечный. Но он же говорит о надежде, о том, что в историю входит новая сила и постсоциалистический период – это не конец того, что было при социализме, а начало того, что еще будет.
В этом идейном контексте среди постсоветских протестантов мир «современных мегаполисов с их сверхсложной структурой и множественностью форматов жизни» [6, c. 29] осмысливается как «непростой вызов Церкви», и формулируется задача оправдания «града будущего», в котором нераздельны зреют и растут «град Божий» и «мирской град»: «Оправдать будущее – значит быть теми, кто не прячется от будущего, но идет ему навстречу и ускоряет его приход; значит стать теми, кто управляет будущим, а через это – меняет и настоящее, приводя его к должному» [6, c. 12].
Города вновь становятся полем религиозных сражений. Где-то пустеют и закрываются Церкви, но в постсоветских городах они активно строятся и наполняются. Прошлое постсоциалистического города связано с Церковью, даже пустые и закрытые «культовые здания» напоминали о вере, Боге, религии – своей пустотой говорили о культурно невосполненной пустоте города и духовной пустоте человека.
Будущее постсоциалистического города связано с возрождением городских Церквей. И это глобальный тренд. Тимоти Келлер, пастор из Нью-Йорка, успехом своей городской общины оспаривает мнение журнала Economist, что «Христианство сдает позиции везде, кроме Лондона». Пресвитерианский пастор предлагает свой взгляд из Манхэттена, по моему, вполне реалистичный и отношении богословского осмысления постсоциалистического города: «Перед нами не западное христианство прошлого и не светское, лишенное религиозности общество, предсказанное на будущее. Мы видим нечто совершенно иное» [2, c. 19].
Постсоциалистический город совмещает в себе унаследованную от прошлой эпохи секулярность и вновь открытую религиозность эпохи позапрошлой. Социализм как неудавшийся эксперимент и христианский утопизм как эксперимент недозволенный отменяются и преодолеваются движением города навстречу Апокалипсису. Богословские прочтения города как послания человека Богу переходят в ожидание нового города как откровения Бога человеку.
Город живет внутри апокалиптического сценария, но пока он живет, Апокалипсис откладывается. На вопросы о будущем города Бог должен ответить положительно, если, конечно же, древние библейские истории еще сохраняют свое значение для жителей постсовременности, и если Бога Авраама все еще наш Бог. « Авраам сказал: «Вдруг найдется в этом городе пятьдесят праведников – так неужели Ты уничтожишь его?.. И Господь ответил: «…Пощажу этот город… Авраам сказал: «Пусть не гневается Владыка мой – это последний вопрос: вдруг их там всего десять?» И Господь ответил: «Пощажу ради десяти» (Быт. 18. В переводе РБО, 2011). В этом надежда города, в этом и ответственность теологов – читать сценарий так, чтобы в нем была надежда. Вопрошать о будущем нужно так, чтобы оно оставалось возможным.

Литература

1. Kenzo M., Franke J. The Future of Evangelical Theology in the Age of Empire // Evangelicals and Empire. – Grand Rapids: BrazosPress, 2008. – P. 267-278.
2. Келлер Т. Разум за Бога. – М.: ЭКМО, 2012. – 416 с.
3. Кокс Х. Мирской град: Секуляризация и урбанизация в теологическом аспекте. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995. — 263 с.
4. Кюнг Г. Христианский вызов. – М.: ББИ, 2012. – 465 с.
5. Неклесса А. Новое время и актуальная историческая ситуация // Философско-религиозные тетради. Тетрадь №2. – М., 2012. – С. 24-38.
6. Перманентная Реформация. Предсоборные тезисы. Философско-религиозные тетради. Тетрадь №3. – М., 2012. – 36 с.





author profile image
Abdelghafour

Lorem Ipsum is simply dummy text of the printing and typesetting industry. Lorem Ipsum has been the industry's standard dummy text ever since the 1500s, when an unknown printer took a galley of type and scrambled it to make a type specimen book.

Комментариев нет

Отправить комментарий

no