Реформация в России: продолжение следует?

Приближающийся юбилей Реформации связан с роковой для России развилкой. В октябре 2017 года исполняется не только 500 лет Реформации в Европе, но и 100 лет Октябрьской революции в России. Эти даты напоминают нам о двух почти равновеликих возможностях, о двух ветках истории, между которыми приходится выбирать. Вот почему тема Реформации может оказаться не только интересной, но и жизненно важной, даже спасительной.

Очевидно, что мысля в таком ключе, мы понимаем под Реформацией не столько событие или целую эпоху, но и длящий процесс, некую скрытую внутреннюю логику развития церковно-общественных отношений. Реформация имеет место и о ней имеет смысл говорить лишь в том случае, если она продолжается.  И лишь в этом смысле, в смысле Реформации как продолжения Реформации, можно говорить о Реформации в России. Как известно, большинство «наших», местных, почвенных протестантов относятся уже к так называемой «второй волне» Реформации, т.е. не к XVI веку, а к веку XIX, частично, и к XX. Значит, процесс продолжается и возможны новые волны. Какими они будут? Каким будет образ или образы протестантизма в России? Возможна ли Реформация в православии? Какие конфессиональные или неконфессиональные формы может принять продолжающаяся Реформация на новом этапе истории?

Впрочем, эти вопросы исходят из презумпции, что Реформация, начатая Мартином Лютером в 1517, будет продолжаться. Но это отнюдь не очевидно. Вполне возможно, что новые волны Реформации будут исходить от других событий, имен, идей, традиций.

С учетом нынешних секуляризационных процессов в Европе и США вполне может показаться, что реформаторский импульс исчерпан, что процесс, начатый пятьсот лет назад, утратил свою цель и движущую силу. В таком случае Реформация выполнила свою роль – продлила жизнь Церкви и западноевропейской цивилизации на пятьсот лет, но ныне вконец исчерпала себя.

В самом деле, Реформация, которую мы вспоминаем, была по преимуществу Реформацией протестантской, была связана с «духом капитализма» и духом Нового времени. Сегодня на дворе иное время, весьма критичное к модерну и его основам.

Если Реформация будет продолжаться, то она будет продолжаться как новая Реформация, не ограниченная протестантизмом, капитализмом и модернизмом. Новая Реформация будет отвечать на требования постконфессионализма, постсекулярности и постмодерна. Значит, она будет экуменичной, социально критичной, культурно радикальной. И, что не менее, а быть может и более важно, она не будет насильственной, хотя будет сильной.

В этом контексте интересно письмо Дитриха Бонхеффера, написанное родителям из тюрьмы 31.10.43: “...Сегодня праздник Реформации, день, который именно в наши времена может заставить снова призадуматься. Спрашиваешь себя, почему дело Лютера привело к полной противоположности тому, к чему он стремился, что омрачало ему самому последние годы жизни и даже иногда вызывало у него сомнения в смысле его жизни. Он добивался подлинного единства церкви и Европы, т. е. христианских народов, а результатом был раскол церкви и Европы. Он стремился к «свободе христианина», а следствием было безразличие и одичание. Он хотел восстановить подлинно мирской общественный уклад без церковной опеки, а результатом было восстание уже в Крестьянской войне и вскоре после того—постепенное расстройство всех подлинных жизненных связей. Еще 100 лет назад Кьеркегор утверждал, что сегодня Лютер проповедовал бы полную противоположность тому, о чем он говорил в свое время. Думаю, что это верно—cum grano salis” [2, c. 90].

По мысли Бонхеффера, выходит, что праздновать Реформацию означает «призадуматься» о том, что бы проповедовал Лютер сегодня, каких исторических ошибок нам стоит избегать, как понимать цель и какие средства недопустимы.

Я полагаю, что будет нелишним “призадуматься” не только о Лютере, но также о наших местных реформациях и реформаторах – о том, как история обыграла их планы и как они могут обыграть историю, изменить ее ход, предложить новые пути и образы Реформации в России. В первую очередь, конечно же нужно обратить внимание на протестантов, связанных с Реформацией и исторически, и богословски. И уже в первом приближении можно заметить, что российский протестантизм это параллельный мир в двойном смысле – и по отношению к западноевропейской Реформации, и по отношению к российскому обществу. О первом говорят сами протестанты (“для нас ближе православие, чем обмирщенные западные “братья”-протестанты”), о втором – наблюдающие со стороны религиоведы.

Эта двойственность неотрефлексирована, но явственна в публичных выступлениях баптистских лидеров: “Наши вероучительные принципы очень схожи, но мы отличаемся большей консервативностью, более бескомпромиссны в вопросах доверия Священному Писанию - Библии, чем наши западные братья и сестры. Мы, родившиеся и выросшие в России, пропитаны нашей русской историей, православной традицией”, - заявлял глава Отдела внешних церковных связей РСЕХБ Виталий Власенко. И тут же поправлял себя: “Исторически сложилось так, что мы впитали в себя как православные традиции, так и черты западного отношения к человеку” [4].

Черты “западного отношения” сегодня явно мешают. Как верно замечает религиовед Сергей Филатов, “Сегодня протестантизм в России представляет собой параллельный мир по отношению к основному течению народной жизни» [7, c. 261]. При этом потенциал протестантов оказывается недооцененным: «Взаимная солидарность и социальное служение развитые у протестантов в большей степени, чем у других религиозных групп и это также делает их более значимым субъектом гражданского общества, чем можно было бы судить по их численности» [7, c. 262].

В полосе стабильности разница потенциалов мало заметна и значима, но в зоне социальных бифуркаций, в искривленном пространстве кризисов параллельные прямые пересекаются и «параллельный мир протестантской России» может предложить свою повестку дня для всего общества. Так что, по мнению Филатова, изоляция временна и Реформация возможна: «Насколько устойчива эта изоляция, насколько долго она продержится? Вот здесь перспективы более радужные. Современное условно православное общественное сознание недогматизировано, неинституализировано, полно внутренних противоречий. Отраженное в общественно-политической «стабильности» оно представляет собой род идейной и интеллектуальной спячки. Стоит обществу рано или поздно прийти в движение и стихийно сложившаяся система стереотипов, фобий и рефлексов начнет размываться и рушиться. Тогда у протестантов снова возникнет окно возможностей» [7, c. 263].

Стоит акцентировать известный и не вполне объяснимый факт, что протестанты за всю историю своей свободной деятельности в России этими окнами почти не пользовались. Они научились выживать, строить и умножать Церкви, проповедовать миру и помогать нуждающимся. Но как всю эту церковную деятельность конвертировать в общественное влияние и преобразование – на этот вопрос ответ пока не найден.

Интересно вспомнить, как евангельские протестанты выживали в ранее советское время, когда еще шла борьба и все казалось возможным. Не менее интересно и то, какие формы приобретала их миссионерская деятельность в условиях стабильности, т.е. стабильной антицерковной государственной политики.

В 29-е годы советские газеты признавали успех протестантской стратегии: «Успех евангелистов в том, что они твердо усвоили – за кем молодежь, за тем и будущее», - писала славгородская газета” [6, с. 50]. Причем «сектантство» рассматривалось как носитель альтернативы строительству коммунизма: «Под религиозным флагом преподносится программа, отвечающая на все вопросы современности, но программа не наша, программа капиталистических, реставраторских групп», - писал в мае 1929 г. «Рабочий путь» [6, с. 63].

Согласано сводке  Омского окружкома ВКП(б) о состоянии антирелигиозной работы в Омском округе (10 февраля 1930), “Молодежь для них все, и таким образом ставят вопрос о молодежи: «Много нас в Ленинграде, к нам идет молодежь, в Омске нас мало… Проповедуйте культуру, читайте книги, любите музыку. Господу нужна молодежь» [6, с. 271].

Проповедовали не только “культуру”. Организовывались христианские коммуны и артели, кооперативы и клубы. “Чтобы отвлечь бедняцкую молодежь от участия в социалистическом соревновании, сектанты в Усолье, Иркутского округа, скупают в кооперативе компот, а потом на своих собраниях и вечерах угощают им молодежь, попутно «подкармливая» их соответствующей агитацией” [6, c. 282].

Впрочем, как отмечали идеологи атеистической пропаганды, “Планы объединения сектантских и церковных «обновленческих сил», как и вообще нелояльная позиция сектантского руководства, разбились прежде всего о военные и хозяйственные успехи советского строя [3, c. 7]. Соответственно, “Новая тактика сектантских руководителей особенно широко практиковалась ими в 1924-1928 гг. и выражалась как в формальном признании советского строя, так и в линии на своеобразное «примирение» с советской действительностью. Этот была тактика приспособленчества, изобиловавшая христианско-социалистической демагогией, рассчитанная на обман трудящихся” [3, с. 9].

Естественное затухание реформаторской активности в годы антирелигиозных гонений воспринималось как сектантская хитрость и “приспособленчество”. Даже благотворительность попадала под подозрение: “В годы Отечественной войны сектантство воспользовалось в интересах своей миссии бедствиями… Сектантство тогда использовало и временное снижение жизненного уровня населения” [3, c. 11-12].

Подозрительность в отношении социального служения протестантов сохраняется и доныне, продолжая советскую линию маргинализации всех идейно чуждых и при этом общественно активных “элементов”. До сих пор “иной” в России означает “чужой”, а благотворительность – вражьи происки.

Еще больший негатив связан с “миссией”, т.е. с активной проповедью и приглашением присоединиться к Церкви. Для государства и титульных конфессий это не что иное как “прозелитизм” и козни “иностранных агентов”. Для самих же протестантов – основная форма присутствия в обществе.

В советском обществе местные наследники Реформации оказались вынужденными «сектантами», поскольку иного места им не нашлось. В постсоветском же обществе роль атеизма заняла титульная религиозность, и протестанты так и остались сектантами. То, что некоторые протестантские лидеры пробились ближе к власти, общей закономерности никак не отменяет.

В этих условиях враждебной «стабильности» наследникам Реформации стоит вспомнить о своему радикальном потенциале обновления и нового исторического творчества. Как напоминает протестантский мыслитель Владислав Бачинин, «Для Европы XVI века Реформация явилась неожиданным историческим сюрпризом, который лишь в малой степени подчинялся законам причинности. Наметилась новая, пока еще не ясная траектория духовной жизни западного мира. Европы распрощалась и с «осенью», и с «зимой» средневековья. Вместо них духовному взору открылось нечто, как будто и давно знакомое, но отчего-то имевшее необычайно свежий, притягательный и обнадеживающий вид. Развернулось обновленное, расширившееся пространство евангельских смыслов… Обозначились такие возможности христианского присутствия в мире, о которых человек титульной Церкви забыл и думать» [1, c. 172].

Не в этом ли вызов новой Реформации - дерзнуть и поверить, помыслить и освоить новые «траектории духовной жизни», «пространства евангельских смыслов», «возможности христианского присутствия в мире», не подчиняющиеся эффекту сектантской «колеи»?

Речь ведь не столько о внешних отношениях Церкви с государством и обществом, сколько об отношении Церкви к своим же основаниям. Как настаивает богослов Сергей Санников, реформация должны мыслиться и не как самовольная инновация, и не как упорная реставрация: «Реформация всегда проактивна, в то время как Реставрация всегда реактивна. Реставрация замыкает нас в прошлом, в то время как Реформация связывает нас с настоящим и ведет в будущее… Если останавливается Реформация, начинается Деформация» [5, c. 24]. Поэтому с точки зрения евангельского богословия, «Semper Reformanda – это не событие, происшедшее в XVI в., а процесс… В Восточной Европе он был пленен византизмом и потому совершался и продолжает совершаться чаще всего либо через диктатуру, либо через революцию» [5, c. 25].

В этом смысле Церковь, отказавшаяся от Реформации как продолжающегося процесса и задачи, перестает быть не только протестантской, но и христианской.  И напротив, лишь постоянно преобразующая себя Церковь может быть влиятельной в обществе. Не случайно титулованный катехизатор Санников акцентирует мало известную для отечественных протестантов фразу Ecclesia semper reformanda est, где «Semper Reformanda означает постоянную реформационную деятельность Духа Святого по преобразованию обществе через Церковь и преобразование и обновление самой Церкви в связи с меняющимся обществом” [5, c. 11].

Что окажется сильнее -  «инерция стабильности» и «страх революции» или же реформаторский импульс, связанный с призванием и миссией Церкви в мире? Ответить на этот вопрос должны сами российские протестанты. Выбор предельно прост: вспомнить, вернуться и продолжать, либо оставаться на месте и выпасть из движения, из истории, из Реформации, из того непрерывного процесса, в котором Церковь может оставаться собой, обновляться и обновлять собой мир.

Итак, Реформация будет продолжаться, если разделенная на традиции и конфессии Церковь решится оспорить инерцию истории, ослабить захват прошлой эпохи и восстановить свое единство в многообразии, явив тем самым миру возможность иного и нового.

Литература

  

1.     Бачинин В., Черенков М. Протестантская этика и дух остмодернизма. – К., 2015.

2.     Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. – М.: Прогресс, 1994. – С. 90.

3.     Клибанов А.И. Религиозное сектантство и современность. – М.: Наука, 1969.

4.     Российские баптисты впитали как православные традиции, так и черты западного отношения к человеку. Интервью с руководителем Отдела внешних церковных связей Российского союза евангельских христиан-баптистов Виталием Власенко // http://www.interfax-religion.ru/cis.php?act=interview&div=175

5.     Санников С. Имплементация Semper Reformanda во временных и культурных контекстах Восточной и Западной Европы  // Богословские размышления. 2015. Спецвыпуск. Реформация: история и современность. – С. 9-26.

6.     Советское государство и евангельские церкви Сибири в 1920-1941 гг. Документы и материалы. / Составление, вступительная статьи и комментарии А.И. Савина. – Новосибирск: Посох, 2004. – 427 с.

7.     Филатов С. Параллельный мир протестантской России // Религиозные миссии на общественной арене: российский и зарубежный опыт. Под редакцией А.А. Красикова и Р.Н. Лункина. – М.: ИЕ РАН, 2016. – С.  261-263.