"Теология Майдана" в методологических нюансах

Безусловно, «теологию Майдана» нельзя назвать единообразной, целостной и согласованной. Она распадается на довольно широкий спектр позиций. Общим здесь является скорее предмет осмысления. В этом смысле «теология Майдана» продолжает долгий ряд «теологий родительного падежа» (революции, смерти Бога, освобождения, процесса, надежды и проч.), которыми так славился прошлый век. Возможно, более точным названием для этого идейного движения было бы «богословствование по поводу Майдана» («theologizing at the Maidan»), но это нюансирование вряд ли было бы понято и принято после более короткой и звучной версии - «богословие Майдана», предложенной Андреем Дудченко и Кириллом Говоруном. Вопрос формулировок специально обсуждался в ходе подготовки межконфессионального круглого стола 15 января 2014 года, в результате чего появилось название «Богословие в присутствии Майдана», устраивавшее и православных, и католиков, и греко-католиков, и протестантов. Но даже сами участники события простоты ради говорили о «богословии Майдана». Именно поэтому в названии и содержании данной статьи я ориентируюсь не на требования академической теологии, но на способ самоидентификации участников событий, их слова и позиции; на формы и форматы, в которых теология смогла стать публичной и практичной.

И здесь нужно еще одно уточнение – о структуре этой “теологии”. Понятна ее направленность – на события Майдана. Но ее содержание и структура менее ясны. Настолько, что может возникнуть вопрос: а стоит ли называть “теологией” столь фрагментарное и смутное движение? Но могло ли быть иначе, учитывая, что эта “теология” не писалась в кабинетах, но возникала на улицах и площадях, в огне и столкновениях? Безусловно, здесь не было и не могло быть богословской системы, здесь был богословский поиск ответа на простой вопрос: как Церковь в лице ее разных представителей понимает себя в контексте событий на Майдане. Естественно, исходя из этого поиска, поступков и высказываний его участников, можно было бы реконструировать более целостную “теологию”. Но для нас важнее другое – зафиксировать ее изначальные интуации. Еще раз важно прояснить порядок богословской работы: христиане оказались на Майдане в силу самых различных побуждений, затем они попытались понять себя и происходящие события, место и роль Церкви на Майдане, а также возможные коррективы к теологии в свете происходящего. Коррективы к теологии оказались столь существенными, что возникла идея не столько обновленной, сколько новой теологии, “теологии Майдана”.

Собственно говоря, возник вопрос о Реформации Церкви – по аналогии с происходящими в обществе переменами. А “теология Майдана” стала попыткой  сблизить Церковь и общество, рассматривая их отношения изнутри кризисной ситуации, т.е. ситуации, в которой нет продолжения и нет движения назад. Так что главными элементами в богословской структуре этого движения были три взаимосвязанных пункта: экклезиология, миссиология и социальная теология. Но вновь-таки, это уже реконструкция и попытка систематизации того, что было стихийным движением и суммой личных историй. Здесь предпочтителен скорее нарративный подход.