Для реформации культуры
нужна вера, именно вера дает то надежное основание, на котором можно уверенно
стоять; дает то место, ту точку вненаходимости, с которой открывается
перспектива Царства, «горизонты веры»[1].
Люди без веры способны лишь отражать наличное состояние и на все отчаянные вопросы
невозмутимо отвечать: «Здесь этого нет. Ничего не видно. Этого не может быть».
Мы помним, как хорошо «социалистический реализм» изображал (не без некоторых
прикрас) мир. Но там не было чудесного, невозможного, невиданного,
неслыханного, потустороннего, или просто удивительного. Там были лишь мы, и мы от себя устали.
Воображение не просыпалось, оно было лишним.
Вера связана с
уверенностью: мы не одни. Вера открывает двери и распахивает окна, открывает
мир чуду.
Итак, все начинается с
веры. Но есть неуловимый момент, когда вера как состояние религиозное переходит
или не переходит в состояние творческое, известное как воображение.
Христианский философ
Джеймс Смит предлагает свою версию антропологии культуры: «Мы, главным и
коренным образом, создания чувствующие. Наши миры созданы скорее воображением,
чем интеллектом. Люди – это желающие создания, живущие историями, нарративами,
образами и разнообразием форм поэзиса»[2].
В самом деле, мы не
только познаем, мы чувствуем, желаем, действуем, подражаем. И все это
определяется культурой, в которую мы включены. Мы соучаствуем в ряде культурных
практик. В них мы воспроизводим общество, и себя как часть общества. Церковь
используется другое слово – литургия, которое хорошо передает
общинно-общественный характер того, как мы находим и практикуем себя. Мы
становимся причастниками целого в литургии церковной и нецерковной, в общем
творческом действии.
Когда мы обращаемся к
одним и тем же образам, повторяем одни и те же слова, участвуем в коллективных
действиях, мы определяем, настраиваем, формируем себя. То, какими образами мы
себя окружаем; то, какие фразы мы выдаем по умолчанию; то, что вызывает у нас
восторг и трепет, смех и плач, - все это задает дологические структуры нашего
восприятия мира.
Безусловно, мы должны дисциплинировать свое воображение,
подчиняя его вере, которая может выступать не только глазами для верного
видения, но и противоположностью видения наивного (2 Кор. 5:7). Об этом хорошо
сказал поэт-философ Тютчев:
“Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой —
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье”.
Строгость протестантизма в отношении зрительных образов
понятна. Человек не должен очеловечивать и опредмечивать Бога, позволять себе
антропоморфные аналогии, закреплять духовные переживания и откровения. При этом
место видимого занимает слышимое – песнопения, молитвы, и, конечно же,
проповедь.
Я знаю это по нашей
семье. У нас все были музыканты. Мы учились слышать Бога – в музыке и пении,
формировать себя в прославлении и поклонении.
Но мои дети – другие.
Моя дочь увидела книжку Френсиса Шеффера “Искусство и Библия”. Полистала и
вернула. “Папа, здесь нет искусства”. Почему? Там не было картинок.
А если бы картинки были?
Кто их создавал? Было ли это священнодействием? Было ли это откровением для
мастера и станет ли это откровением для зрителей? Не только создание, но и
восприятие должно быть освященным.
Важно не только что мы
видим, но и как мы видим, каким глазами, с каким сердцем, в каком состоянии.
Этой зимой я встретил
двух христианских художников, которые уверили меня в том, что вера дает нам
новое видение и поощряет наше воображение. “Если я верю, то как я вижу и что я
вижу?”, - спрашивал я себя.
Макото Фуджимура удивил
не только своими полотнами[3]
– в них без веры трудно что-то увидеть, так что это может быть настоящим
тестом. Он удивил своей историей, как встретил Христа изнутри творчества, как
полюбил Его и как выразил это в красках. Его творчество и книга «Молчание и
Красота. Тайная вера, рожденная в страданиях» вдохновила Мартина Скорсезе в
работе над фильмом «Молчание».
В те же дни я ближе
познакомился с моим коллегой по миссии, пастором и художником Джейсоном Дорси. Он известен тем, что делал выставки прямо в
здании церкви. Джейсон принял церковь запущенной, здание было историческим,
хотя безжизненным. Теперь там не только слушают проповеди и песни, там смотрят
и обсуждают картины. “Мы не придумываем что-то новое, чтобы особо выделить призвание
творческих людей и поддержать их. Мы исходим из такого богословия, в котором
Бог – Художник и Мастер, который искупает своих надломленных людей и по
благодати преобразует их в красоту Христова образа. Если ваше видение церкви –
это галерея людей как живых произведений искусства, то вам будет не так трудно
сделать следующий шаг, чтобы ценить и поддерживать творческих людей, созданных
по Божьему образу”[4].
Они очень разные –
Макото и Джейсон. Макото видит глубину, где узнаваемых образов почти нет.
Джейсон видит обычных людей и родную природу. Но и тот, и другой, видят Бога и
потому их картины отражают Его свет, Его присутствие Его благодать.
Вера дает силу
воображению и направляет его. Воображение раскрашивает веру, спешит применить
ее к жизни и увидеть жизнь в ее свете. Сегодня нам нужно не только верить, нам
нужно воображать мир согласно вере, создавать такие образы, которые захватят
людей и направят их в глубину и высоту Божьей любви.
[1] “Горизонты веры»
- так называлась книга воспоминаний известного киевского пастора и поэта
Георгия Винса, рассказывающая об опыте страданий за Христа в советских тюрьмах
и ссылках. Для него даже новый этап (путь к другому месту заключения) был новым
горизонтом веры: «Какое счастье быть верующим — и даже в тесноте
этого воронка видеть Божьи горизонты, понимать, к чему направлена вся
человеческая история. И воспринимать свою маленькую жизнь, свою судьбу как
частицу Божьей благодати. Его внимания и любви”.
[4]
http://www.redeemindy.org/redeemer-presbyterian-church/latest-info/why-the-arts-pastor-jason-dorsey
Комментариев нет
Отправить комментарий